Какое множество прекрасных лиц! Как род людской красив! И как хорош Тот новый мир, где есть такие люди...
В Морнхолд Вивек вернулся лишь затемно: хвалёный крагенмурский гуар, полученный в подарок от Совета дома Дрес, оказался скотиной пусть и сообразительной, но на редкость неторопливой. Оставив животное в стойлах, он приказал нагреть себе воды — одна из привилегий бытия королевским советником, — скинул на руки слугам пропитанные гуарьим духом тряпки и, в своей личной серебряной ванне смыв с себя дорожную пыль, освежился лёгким коммуничным вином, красным дешаанским виноградом и традиционным эшлендерским скаттлом со специями. После Вивек, выставив из покоев всех слуг и накрепко заперев двери, выбрил пушок на голове и щеках, подкрасил углём ресницы, подвёл глаза и, достав из резного ларца маленький пузырёк рубинового стекла и хрустальный шприц, — из тех, что нередко заводят состоятельные любители запретных удовольствий, — сноровисто сделал себе укол в бедро. Прикинув, что важных государственных встреч не предвидится, и можно позволить себе немного расслабиться, Вивек надел лишь сандалии, свободную мантию глубокого вишнёвого цвета, жалких четыре браслета… и отправился на поиски Аландро Сула. Покои Нереварова оруженосца располагались в том же крыле, что и королевские, и Вивек, не желая встречаться ни с одной из венценосных особ, передвигался по коридорам дворца неспешно и осторожно, готовый при звуке знакомых шагов скрыться из виду. Впрочем, обошлось всё без приключений — если не считать за таковое короткую, но игривую беседу с одной из служанок Айем, улыбчивой белокурой Этаси. Но и этой красотке не удалось надолго задержать Вивека, и вскоре он уже без стука ввалился в покои Аландро Сула. Эшлендер, медитировавший на тростниковой циновке, даже не вздрогнул, а его гость, привычным, отточенным жестом защёлкнув причудливый серо-стальной замок, — на мгновение стены и дверь будто бы подёрнулись рябью, утратили чёткость, — жизнерадостно поприветствовал хозяина: – Здравствуй, Аландро Сул! Хай Ресдайния! Скажи, говорила ли нынче с тобой Королева ночного неба? Аландро раскрыл глаза, неторопливо поднялся на ноги и лишь тогда, поморщившись, отозвался: – Виктор, перестаньте паясничать. Сами знаете, что здесь нас никто не может прослушать. Вивек (он же – Виктор Вениаминович Кольский, в прошлом – востоковед и филолог, а нынче – гордый член Корпуса прогрессоров Говардины, или Тамриэля, как называли эту планету местные), бряцая золотыми браслетами, театрально развёл руками. – Полно, Алёша, вы же сами всегда настаиваете на строжайшей конспирации! – воскликнул он, но, взглянув в глаза своего собеседника, нахмурился и с тревогой поинтересовался: – Что, от Богдаши Ягудина по-прежнему нет никаких вестей? Алексей Андреевич Сульцев, связист-координатор ресдайнско-двемеретской прогрессорской ячейки, только покачал головой; Виктор Вениаминович молча сел рядом, на пол. Неведение давалось им очень тяжко. Отправлять прогрессоров к меретическим народам всегда было в разы тяжелее, чем к людям. Помимо стандартного курса теоретической и практической подготовки, товарищи кандидаты проходили и через ряд не самых приятных процедур: пластика, татуаж, постоянные инъекции “Мафусаила”... А уж внедрить своего человека в закрытое двемерское общество и вовсе оказалось задачей почти непосильной — за всю историю освоения Говардины подобное удалось лишь единожды; однако теперь этот внедрённый прогрессор вдруг перестал выходить на связь. Исчезновение Ягудина с радаров очень тревожило — тем более сразу после того, как он сообщил, что при разработке Красной горы двемеры наткнулись на пространственно-временную аномалию, вызванную каким-то таинственным артефактом Предтеч. Неужели Ягудина раскрыли? Или же изучение артефакта оказалось куда опаснее, чем они предполагали? – Что же, Алёша, – вздохнул Вивек, – кажется, нам придётся взять это дело в свои руки. Двемеры, обладающие артефактом Предтеч, были в его глазах чем-то вроде обезьяны с гранатой: много гонора, абсолютно никакого понимания ситуации и возрастающий с каждой минутой риск подорвать и себя, и всех окружающих. Ещё свеж был в памяти Кольского геноцид фалмеров, на который в Центре преступно закрыли глаза; в этот раз сидеть сложа руки он не собирался.***
Ну и дурацкий остров! Говорят, на нем живет всего пять человек. Трое из них - мы. Если у остальных в башке творится то же, что у нас, то здешнее государство шатается...
Из всех местных, с кем Виктору Кольскому приходилось иметь дело, больше всего он уважал и ценил лорда Сила и королеву Альмалексию, и именно их он взялся обрабатывать в первую очередь — пока Алёша Сульцев готовился организовать для суеверного короля “волю Азуры”. Сота Сил — умница, прогрессист и настоящий учёный, чуждый двемерскому технократическому фетишизму… или фашизму?.. — вызывал у Кольского искреннее восхищение. На Говардине, где наивная жестокость местных жителей уживалась порой с каким-то совсем беспредельным, удушливым цинизмом, Сил, остроухий и златоглазый, напоминал Вивеку о том, как оставаться человеком; воспринимался — без иронии — учителем: личным примером наставлял выгорающего прогрессора в том, как быть гуманистом — не только с коммунаром, землянином, равным, но и с по-детски простодушным и по-детски же жестоким говардинцем. Что до Альмалексии, то в сердце у Кольского она занимала особое место. Королева выгодно отличалась от многих морнхолдских красавиц уже одним только тем, что никогда не пренебрегала личной гигиеной и не пользовалась резкими мускусными духами, столь любимыми её соотечественницами — духами, от которых Кольского не спасали даже высококлассные носовые фильтры. Однако достоинства Альмалексии этим не ограничивались: она была не только красивой и благоразумной женщиной, но ещё и блистательным, остроумнейшим собеседником. Флирт с королевой доставлял Виктору Кольскому редкое удовольствие. Конечно же, между ними ничего не было, и не только из-за опасности подобного адюльтера: Кольский-Вивек играл на публике роль похотливого и развращённого мужа, однако в том, что касалось интимных связей, вёл почти монашеский образ жизни. Слухи о его невероятных похождениях и фантастических умениях распускали по большей части несостоявшиеся любовники, от свиданий с которыми удавалось под разными предлогами ускользнуть — в конце концов, кому охота осрамиться признанием, что даже разгульный и ненасытный Вивек тобой пренебрёг?.. – Вы выглядите встревоженным, любезный друг, – мурлыкает Айем. – В чём дело? И он с готовностью рассказывает им с Силом о грядущей буре — и призывает к войне. Разве можно оставить в руках двемеров само Сердце Мира — способное, если верить молве, переписывать саму реальность?.. Кольский ещё не знает, насколько окажется прав, как не знает он и того, что, когда двемеры неосторожно разбудят найденный ими артефакт Предтеч, мир навсегда изменится. Например, прекратятся так раздражающие его попытки коллег натянуть Говардину на теорию общественно-экономических формаций — но лишь потому, что с Говардины исчезнут прогрессоры. Когда двемеры разбудят найденный ими артефакт, Виктор Вениаминович Кольский, востоковед и филолог, заснёт на мгновение — и проснётся Вивеком... А, впрочем, проснётся ли?.....Вот так, подобно призракам без плоти, Когда-нибудь растают, словно дым, И тучами увенчанные горы, И горделивые дворцы и храмы, И даже весь – о да, весь шар земной. И как от этих бестелесных масок, От них не сохранится и следа. Мы созданы из вещества того же, Что наши сны. И сном окружена Вся наша маленькая жизнь.