dirt;

В голове расплывается сизый туман, в котором еле слышными переливами звучит что-то до ужаса знакомое и родное, расходящееся по телу мягкими волнами. Завеса воспоминаний долго противится, но, наконец, даёт трещину, и по спутанным волосам проходятся нежные руки. Это мама. Целует в макушку и продолжает напевать колыбельную. лондонский мост падает-падает-падает, лондонский мост падает, моя милая леди. Голос становится всё тише, а тепло рук исчезает. Темнота скользит по спине ледяными когтями, а в лунном свете появляется силуэт. Колыбельную запевают вновь, но теперь уже совсем на иной лад, рвано, тоскливо и дрожащим голосом. лондонский мост падает-падает-падает, лондонский мост падает… Тень замолкает и оборачивается. У неё мертвенно бледная кожа, равнодушное лицо и только глаза, проникающие куда-то под кору головного мозга своим любопытством, прожигают ядовитой грустью. Тонкие пальцы долго теребят рукава тёмной фланелевой рубашки, пока, наконец, не звучит вопрос: — Зачем ты меня убил? Тихий полувдох-полувскрик тонет в раскатах грома, по вискам сильно бьёт, волосы мокрые от пота. Знакомое лицо растворяется в пелене дождя за окном. В горле всё стягивает ядовитыми узлами, и свой голос кажется чужим. — Тебе нельзя было жить.