Я пеплом развею твою боль
прикосновением своих губ.
В центральной больнице, около палаты номер четыре, стояла гробовая тишина. Тяжёлую, подавляющую ауру, что царила здесь, можно было буквальном смысле пощупать руками. Никто не осмелился зайти в палату за форвардами. Видеть их такими разбитыми невыносимо, их стеклянные глаза, неосознанно смотрящие вперёд, пугают. Образ сильных и волевых альф распадается на атомы, на мельчайшие частицы вселенной, ведь именно лишь для одного человека они хотели быть сильными, хотели стать всем миром. Нет больше стимула быть сильным, нет той звезды которую хочется защищать, которую нужно защищать. Касамацу сейчас как те самые звезды — далёкий, недосягаемый и холодный. Тонкая грань между реальностью и сном стирается. Как и эти звёзды, Юкио оживает лишь ночью. Он питает больной, воспалившийся разум ласковыми речами, заливистым смехом и тёплыми объятиями, что разбиваются о скалы под именем реальность. Кисе совсем не хочет просыпаться и видеть рядом с собой такого же измученного и неживого Дайки, как и он, хочется навсегда погрязнуть во сне, в воспоминаниях о счастливых днях. Совсем ему не хочется видеть бледный, нездоровый цвет кожи омеги, закрытые глаза, впалые щёки и синие губы. Образ настоящего Касамацу Юкио медленно, но верно выветривается из головы, заменяя его подобием себя. Рёте хотелось бы запечатлеть в памяти красивые, стального цвета глаза и яркую улыбку, но вместо этого выжигается образ умирающего и еле дышащего любимого человека, жизнь которого утекает со стремительной скоростью — как сквозь пальцы вода…***
По коридору раздаются тяжёлые шаги. Юноши сидящие на скамейках настораживаются. По направлению к ним идёт высокая женщина, с чёрными как ночь глазами, которые замораживают своей невыносимой болью, что плескается на дне зрачков. Вставшего было Акаши, который хотел сказать, что сюда нельзя, останавливает Куроко, тихим свистящим шёпотом произнёсший три слова: — Это его мать. — Всем сразу становится всё ясно, больше никто не предпринимает попыток перегородить дорогу альфе. В отличие от форвардов, эта женщина держится, не показывают всю ту агонию от осознания того, что она может потерять своего первенца, агонию которая разрывает её душу, сгибает пополам и ломает металлический стержень, на котором построен весь её мир. Не уберегла, не доглядела, набатом звучит у неё в голове. Твоя вина, твоя вина! — орёт внутри на всю глотку сердце. Но Кетрин стискивает зубы, не даёт пролиться слезам, хотя прекрасно знает, что от этого ей может и станет легче. Разговор с врачом только усугубляет положение. Кислота правды начинает разъедать все внутренности, медленно душа веру в завтрашний день. — Мне очень жаль это говорить, Касамацу-сан, но вряд ли ваш сын выживет. Мы сделали всё возможное, но повреждений несовместимых с жизнью слишком много, удивительно, что он всё ещё дышит. Когда настанет критический момент и придётся делать вторую операцию… мне не хочется этого говорить, но наверное никто не возьмётся на неё. Мне очень жаль, правда. — Хирург, оперировавший юношу, уходит, так и не дождавшись слов от матери пациента. Её взгляд становится таким же пустым, однако женщина не позволяет апатии её затянуть. Она не будет биться в конвульсиях и истерить, она сильная, справится. Кетрин всё так же продолжает стоять посреди коридора, не находя в себе силы хотя бы для того чтобы сделать несколько шагов. Весь её план терпит крах, когда она оказывается в тёплых и нежных объятиях мужа, который окутывает её поддержкой и разделённой напополам с ней болью. Она захлёбывается в слезах, беззвучно крича от боли разрываемого сердца в плечо супруга, но ему и не нужно слов. Лайнус всё понимает и без них. Смотря на родителей Юкио, сидящие в этом же коридоре баскетболисты осознают, что оказывается, сильные люди тоже иногда плачут…***
Юноши вздрагивают от истошного воя, что раздаётся с палаты. Такао закрывает руками уши. Он не хочет ощущать эту боль, хотя уже погряз в ней по самую макушку. Его боль не такая сильная как у альф и родителей омеги, Казунари даже представить боится, что творится в душе каждого из них. Если бы на их месте оказался он, он бы не выдержал. Кагами решается встать и зайти в палату, как замирает истуканом. Его настроение вмиг изменяется от отметки «опечален, беспокойство» до «взбешен, больше некуда». Тацуя и Тецуя перехватывают за секунду до рывка Тайгу, удерживая на месте. В конце коридора, прислонившись к стене, стоят альфы, из-за которых всё началось. Нервы парней не вытерпят ещё одного скандала и драки. Все они доведены до предела, а если ещё узнают родители Юкио… Смерти и проблем не избежать. За Кагами встали все остальные альфы, находящиеся в узком коридоре. В самом конце возвышался Ацуши, похрустывая костями. Их здесь не ждут, но они пришли сюда. Их ненавидят, однако, они их тоже особо не любят. Нэш Голд младший тешит себя тем, что пришёл сюда посмеяться над игроками противоположной команды, но на самом деле, его съедает вина и сожаление за содеянное. Хотя нет, сожалеет ли он о своих поступках? Нет. Повторил бы всё, если была бы возможность вернуться назад? Да. Он никогда не врал себе и врать не собирается. Нэш заберёт омегу в Америку вместе с собой, даже если этот великий жест души не оценит остальная команда. Он пришёл в эту больницу за этим. Словно поняв его намерения, зажимающий уши Такао тихо всхлипнув, произносит: — Пожалуйста, не надо, от этого никому легче не станет. Прекратите. — Шинтаро до этого настроенный набить лицо этим чудовищам, которые посмели появиться перед их глазами после случившегося, сдувается как воздушный шарик. В чём-то его омега прав. Пока нельзя. Пока они не перешли дозволенную черту нельзя их трогать. Сев обратно на своё место, он обнимает Казунари, тем самым показывая свою поддержку. — Уходите и больше не возвращайтесь. Иначе клянусь, я сотру вас с лица земли, если до меня это не сделают его родители. Или Кисе с Аомине. Как вам хватило совести вообще переступить порог этой больницы? — Леденящим душу тоном, проговаривает Сейджуро. Как же ему хочется размазать этих двоих по стенке. Он ясно осознает, что поддаётся эмоциям, но предпочитает об этом не думать. Голос Нэша, что разнёсся по всему корпусу хирургического отделения, заставляет подавиться воздухом всех игроков: — Я пришёл сюда не к вам, а к нему. И виноват я не перед вами, а лично перед ним. Отойдите с моей дороги, я пришёл забрать его с собой. Сразу ведь сказал, увезу с собой в Америку. — Кровь закипает у всех, даже у отчаянно пытающихся рационально мыслить омег. Звенящую тишину после произнесённых слов разрывает мёртвый голос альфы: — Кого ты собираешься увезти? Моего сына? — Перед игроками Джаббервокса вырастает брюнетка с двумя омутами чёрных глаз, они её не знают, но уже инстинктивно остерегаются. Смотря в её глаза погружаешься в океан боли, откуда не выбраться, не спастись. Она опасна! Беги! — даёт сигналы разум, но Сильвер и Нэш Голд остаются на своих местах. Не сегодня, не сейчас они уйдут. Тишину снова разрывает трескающий по швам голос женщины: — Так кого вы собираетесь увезти, куски дерьма?! — Мнимое м спокойствие на лице сменяется удушливой ненавистью и яростью, кажется, только они сейчас наполняет всю больницу. Сильвер отшатывается назад. Голд продолжает смотреть в глаза матери, чьего ребёнка привёл к пропасти и подтолкнул в неё. Характерный скрип открывающейся двери. Нэш Голд дёргается от громкого звука. Из палаты выходит мужчина, в котором сразу можно признать отца омеги. Капитан американской команды сглатывает вязкую слюну, скопившуюся во рту. С этим человеком лучше не шутить. — Я скажу один раз, поэтому попрошу внимательно меня выслушать. — На чистом английском начинает альфа, с невыносимыми глазами цвета неба. Глазами так напоминающими о его сыне. — Вы сейчас собираете свои вещи и едите в аэропорт, покупать билеты на ближайший самолёт. Без претензий покидаете эту страну и навсегда исчезаете из жизни моего сына. Если вы когда-нибудь вернётесь в Японию или как-то попытаетесь напомнить о себе — вы пожалеете. С моими связями и связями моей супруги, мы можем стереть вас с лица земли хоть прямо сейчас и поверьте — никто нам и слова поперёк не скажет. Проваливайте и больше никогда не появляйтесь перед моими глазами. — Лайнус обнимает свою жену, стараясь успокоить её гнев, да что скрывать, свой гнев тоже. Порой он ненавидит себя за свою тягу к справедливости и помилованию жестоко виновных. Но сейчас ему кажется, это самый оптимальный вариант. — Мы выполним все ваши условия. — Нэш и Сильвер соображают, с ними не шутят. Вот только… — Скажите, последнее что я прошу. С ним всё будет в порядке? Он жив? — Их смиряют уничтожающим взглядом несколько пар глаз. — Мой мальчик сильный, он выживет. Его парой таких царапин, что вы ему наставили, не сломить. — Твёрдо выдаёт Кетрин. Она не позволит никому сомневаться в том, что её мальчик, её солнышко выживет. Игроки американской команды покидают крыло хирургии. Она отпустит их. Пока. Лишь до того, пока они не замаячат перед глазами.***
Они просыпаются от того, что кто-то кричит. Громко, показывая всю безысходность ситуации. Никто так и не ушёл домой, все остались в больнице, в том же белом коридоре. Касамацу-сан влетает в палату, за ним и его супруга. Из палаты выводят ничего не соображающего Рёту и дрожащего, задыхающегося от собственных слёз Дайки. Ужасающая картина. Сейджуро пытается расспросить, что произошло, достучаться до невменяемых альф, но у него ничего не получается. Наконец Кагами удаётся выбить из Аомине несколько несвязных предложений, но уже складывающаяся картина никого не радует. — Пульс… пропал… снова… врачи… отказываются… я не знаю… что делать… — дальше его мучить не стали. От блондина вообще не удалось выбить и звука. Создавалось такое ощущение, будто он и вовсе не дышит. В это время перед операционной велась настоящая дискуссия, кто же пойдёт оперировать омегу. Никто на себя эту задачу брать не хотел, пока не раздался глубокий и уверенный голос: — Операцию проведу я. — Касамацу-сан твёрдо глядел всем глаза, кто хотел найти в них толику сомнения. Он уже всё решил: раз никто не хочет спасти его сына, он спасёт его сам. — Вы же отец, вам нельзя по кодек… — хирурга, оперировавшего Юкио, заставляет замолчать один лишь взгляд Лайнуса. — Я добросовестно выполняю свою работу. Ещё не один пациент не умер на моём операционном столе. Да, это мой сын, но раз вы все отказываетесь попробовать вытащить его из того света, это сделаю я. Для меня он сейчас — больной, которому требуется немедленная медицинская помощь.***
Юкио вдруг открывает глаза и понимает — всё закончилось. Перед ним просторное голубое небо и поляна, засеянная разными цветами. Так приятно ноздри щекочет луговой запах трав. Такой знакомый аромат заставляет в удовольствии прикрыть глаза и расслабиться, но Касамацу встаёт и ищет, ищет глазами того, кто его распространяет. Красивый брюнет сидит в центре поляны в позе лотоса. Он раскрывает глаза и смотрит ими прямо в душу Юкио, у которого в сердце становится тепло от нежного взгляда янтарных глаз. Он не понимает, когда они успевают обняться, крепко стискиваю друг друга. На глаза наворачиваются слёзы радости от встречи. Он так долго этого ждал. Сейчас бывшему игроку Кайджо кажется, будто с расставания он только и жил ради этого момента, ради этого дня. Шин отстраняет от себя омегу, удерживая ладонями лицо, дабы тот не смог уйти от ответа. Он и не собирался обманывать и врать, только не Ямазаки. — Что ты здесь делаешь, Юкио? — голос наполнен болью и неверием, он не хотел чтобы их встреча произошла так быстро. — Почему ты здесь? Что произошло? — И Касамацу рассказывает. Всё от начала и до конца, ничего не утаив. Альфа в задумчивости прикусывает губу. Он бережно прижимает к себе омегу, которого хорошенько потрепала ещё и не начавшаяся жизнь. Ласково проводит по волосам, успокаивает и даёт ощущение защиты. — Прости меня, Шин. Я тогда повёл себя как идиот, я всё ещё не могу простить себе те слова, которые произнёс. Пожалуйста, прости… — ластясь к брюнету, выдыхает омега. Ему сейчас так спокойно и хорошо в этом месте, ему уютно. Но сердце предательски ищет ещё что-то. Ямазаки лишь легко и невесомо улыбается. Он простил его давно, в тот же день, просто сказать об этом не успел. Альфа не позволит своему эгоизму погубить любимого человека, он его отпустит. — Я давно тебя простил, солнце моё. Я очень ждал нашей встречи, но знаешь, я огорчён. Ты пришёл слишком рано, ты ещё не вкусил саму жизнь — а уже не хочешь даже попробовать пожить в ней. В жизни бывают и сложные и счастливые моменты, не стоит их перечёркивать только из-за одного переломного случая, их ещё будет много, поверь мне. Ты должен вернуться, тебя там ждут, Юкио. — Омега обхватывает себя руками. Он сильный, но рядом с Ямазаки он становится слабым и беззащитным. Он не хочет возвращаться, о чём тут же оповещает альфу: — Я не хочу возвращаться, Шин. Я хочу остаться здесь, с тобой, в том мире меня ждут, да, но там так же много боли и ненависти к себе. Я не хочу уходить. Не кромсай меня, не заставляй. Я устал и хочу отдохнуть. — Он видит внимательный взгляд янтарных глаз, что неотрывно следит за ним, пока он говорит. Вдруг, омегу подхватывают на руки и кружат. *Просто кружат. От этого простого действия, Юкио радуется как ребёнок. Он и есть ребёнок, который толком и не успел повзрослеть, как его окунули лицом в смердящую действительность и жизнь. Что бы не случилось, Ямазаки Шин уговорит омегу по имени Касамацу Юкио вернуться к тем, кто его ждёт. — Юкио, помнишь наше обещание? — Начинает из далека Шин. — Помню конечно. Мы должны были сыграть свадьбу в этом году, когда сакура будет расцветать буквально повсюду и осыпать Японию покрывалом из нежных лепестков, как снег. К чему ты спрашиваешь? — омега всё так же был на руках у альфы и смотрел искрящимися глазами на него. — Исполни нашу мечту, Юкио. Вернись. Я заберу твою боль, взамен отдам тебе частичку себя самого. Я всегда буду рядом. — Но… — Альфа прикладывает указательный палец к губам омеги, призывая к молчанию. Смотрит прямо в глаза и говорит, говорит про то, как он будет счастлив, если вернётся. Омега верит каждому сказанному слову. Юкио никому никогда не расскажет, что услышал от Шина. Это будет его секрет на миллион. — Иди, пока ещё можно пойти обратно. Ну же, торопись, у тебя осталось мало времени. Выход из этого места — вон там. Видишь лес? Иди на журчание воды. Ты должен выбраться, я верю в тебя. Позволю себе маленькую слабость — альфа нагибается и ласково на прощание целует. — Ну же, солнышко, не плачь. Всё у тебя будет хорошо. Беги, малыш. — И Касамацу бежит, понимая, что может не успеть, утирая градом катящиеся слёзы рукавом рубашки. У самой кромки леса останавливается и мажет расплывчатым взглядом по альфе — пытается запомнить его таким, какой он есть сейчас. Шин улыбается и машет рукой и отходит в сторону другого леса, но остановившись, произносит: — Мы ещё встретимся, Юкио, просто твоё время ещё не пришло. Как я говорил ранее, я — всегда буду рядом с тобой. — Скажи, почему мы не истинные? Почему? — Я не знаю. Просто запомни, что бы не случилось, как бы трудно тебе не было — я всегда буду на твоей стороне…***
Форварды более-менее пришли в себя. Все ждут когда наконец распахнуться двери и выйдет Касамацу Лайнус со своим приговором. Напряжение с каждым часом, да что там с часом, с каждой минутой всё нарастало. Нервы у всех были ни к черту. Больше всех по больнице металась Касамацу Кетрин, которая не могла усидеть на месте. Между собой ни у кого разговаривать желания не было. Ожидание — их спутник на эти несколько часов. Отчаявшись от безызвестности, Дайки хотел было уже вломиться в операционную и потребовать ответы на мучившие его, как двери распахиваются и оттуда выходит усталый, но довольный Касамацу-сан старший. — Может выдохнуть. Операция прошла успешно. Он пойдёт на поправку. — Впереди их ждут длинные дни, недели, месяцы реабилитации, но игроки были уверены — им всё по плечу, они победили саму смерть.***
Дом окруженный лесом, в глубине природы, постоянно наполнялся смехом. В этом месте всегда царит счастье и радость, нет места печали. Молодой омега стоит на балконе второго этажа и смотрит вдаль, наблюдая как закат окрашивает озеро в красный. Он вспоминает все периоды своей жизни и понимает — всё это он пережил не зря. Сильно погрузившегося в себя омегу отвлекает топот маленьких ножек, обладатель которых прижимается к нему и обнимает. — О чём задумался, папа? — обеспокоенно спрашивает малыш карамельного цвета глазами. — Да ни о чём, душа моя. Я просто осознал одну важную вещь — я действительно счастлив…