Слова, которые я (не)сказал

Глаза Ее — звезды, а волосы — лунный свет. Сота Сил стоит на коленях перед святилищем за пару часов до рассвета — время, в которое никому не придет в голову заглянуть сюда — и молится истово, трепетно, сам не зная о чем. Молится, понимая, что Азура не услышит — ночью и днем она не внимает просьбам, — но все же оставляет на алтаре свой единственный камень душ. Он мог бы прийти на закате прошлого дня или на рассвете грядущего, только происхождение не позволяет ему слишком сильно мозолить глаза сородичам — нелюбимейший сын нелюбимейшей жены отца, рожденный к тому же болезненным и слабым, должен знать свое место в Клане. А место это — в тени. Крыши над Альд’Сотой, черные и острые, высятся над землей и будто бы режут небо. Сил поднимает на них глаза, отрываясь от созерцания своего подношения у святилища, и старается не думать о том, что однажды небо на них упадет и вдавит по самые шпили в землю. Он не уверен, видение это, ниспосланное Азурой, или всего лишь спроецированные в сон тайные желания обиженного на свой Род подростка. Он не уверен, и потому не говорит никому — ха, будто ему кто поверит, — но все же молит Азуру о спасении и защите для Клана. Сил, лишь-по-благосклонности-старейшин-признанный-Сота, поднимается с колен, отряхивается от пыли и уже собирается уходить, как замечает краем глаза серую тень. Серая тень просит называть себя «Мастер Яхезис». Руки Ее — ломкие тени птиц, а одежды сотканы из дыхания влюбленных. Сама суть Старого Пути кажется Силу почти нестерпимо родной. Он видит обряды и традиции кимеров почти в каждом действии, в каждой мудреной рукописи, и создается ощущение, прочное как эбен, что он до сих пор на юге Вварденфелла, а не по ту сторону материка. Наставники говорят о ПСДЖЖЖЖ и прочих Духах, а Сил вспоминает стройные ряды расписанных погребальных урн и шепот призраков, похожий на шелест камышей. Энергия мира сплетается с его собственной маной и струится меж пальцами, превращаясь то в струю жаркого пара, то в нестерпимо холодный лед, и пока-еще-не-псиджику кажется, что он сможет побеспокоить солнце обычной палкой. Он знает, что едва ли вернется на Вварденфелл. Не с его амбициями и опасными взглядами. С каждым днем обучения на Артеуме Сил впитывает все больше новых знаний, все чаще ставит под сомнение догмы. Ему кажется, что он, рожденный в царстве чутко спящих, наконец проснулся, чтобы узреть истину не через призму наивных заблуждений. Ему кажется, что сны об огненной крови земли, о падающем на Альд’Соту небе и о воине в солнечных латах — всего лишь кошмар в кошмаре, от которого он, пусть и не без труда, но очнулся. Сил из клана Сота пока не знает, что все еще «спит». Ее действия — действия жестокой кокетки, глухой к мольбам и словам любви. Небо падает на Альд’Соту, а земля разламывается под ногами. Часть города тонет, часть уходит под землю, и везде, везде, где только можно, ходят легионы дремора и вдавливают в грязь и ил горелые трупы. Сил видит, как посвященный Азуре триолит дрожит и разрушается на сотни осколков, и ждет Ее гнева… но ничего не происходит. Дремора, молодые и агрессивные, все так же рушат великий город под грохот падающего с неба огня. Сил, вероятно, последний Сота, прижимается спиной к черной стене полуразрушенного дома и заходится кашлем. Он хромает и не чувствует руки, и понимает, что это — почти-конец. Азура — невернейший дух-предок, она отказалась внять мольбам своих детей. Сил видел, как из оскверненной шавками Дагона гробницы поднимались призраки умерших, принимая последний бой с врагами потомков. И он, от рождения привыкший верить в благосклонность Азуры к велоти, не понимает, почему Она, главный среди их духов-предков, не пришла на зов Старейшин. Вернее, он понимает. Но правду, горькую как морская вода, на краю смерти принять мучительно тяжело. Сил хромает на обе ноги и не может пошевелить рукой, он оглушен грохотом и светом и задыхается от дыма. Но — он смотрит на мантию, когда-то серую, точно пепел, а теперь грязно-бурую от своей и чужой крови — силы еще есть, чтобы погибнуть воином, а не забившейся в щель крысой. Он поднимается и идет навстречу не то смерти, не то спасению, и ненависть, черная и прочная как эбен, придает ему сил. Ее слова — яд… Сетх смотрит на образ Азуры и ухмыляется под костяной маской. Он убил Хортатора — грязно, подло, оружием трусов, стариков и слабых женщин, — но не чувствует ничего. Разве что жаль, совсем немного жаль вложенных в Хортатора трудов, но… Неревар свою роль уже сыграл. В памяти всплывает бретонская поговорка: «Король умер. Да здравствует Король!» — и Сил едва сдерживается, чтобы не засмеяться в голос. — АЗУРА ЗДЕСЬ ДЕМОНЫ ГРЯЗНОЕ УБИЙСТВО УНИЧТОЖИТЬ Сил щурится и задирает голову, чтобы лучше видеть ту-которой-молился через узкие прорези маски, но не испытывает ни трепета, ни почтения. И это вовсе не потому, что трусливая эт’ада отправила вместо себя лишь образ. — Уходи, — говорит ей Айем, — уходи, создание Вечного Сейчас, здесь нет ничего, принадлежащего тебе. Неревар не пойдет с тобой. Она склоняется над телом любовника-и-супруга и силой, неподвластной смертным, отрезает его ноги. — Уходи, — продолжает Вивек, сжимая в окровавленной руке горячее сердце Хортатора. — уходи, Князь ничего, Он принадлежит нам. — НЕДОВОЛЬНА ДА ОН МОЙ ДЕМОНЫ ПРОКЛЯТИЕ ДА ДА ДА БЕЗУМИЕ П Р О К Л И Н А Ю — Уходи, — завершает сам Сил, отбрасывая в сторону свою костяную маску, — уходи, Пятно-на-небе, или мы пожрем тебя так же, как этот нелепый образ. Вивек кивает понятливо и бросает жадное до крови Копье. Пронзенный Муатрой Образ с воем рассыпается сотнями похожих на звезды осколков — почти как разрушенный в Альд’Соте триолит — и тает, как тает с приходом дня предрассветный туман. Они все выдыхают спокойно и смеются почти как дети — как безумные дети, впервые нагрубившие родителям в ответ, — но ни один из них не обманывается. Это далеко не конец. Суть возомнившего себя богом жалкого духа— мстительность, зависть и ложь.