Слова, которые я (не)сказал

Сил наблюдает. С самого детства у него это получалось лучше, чем у других: никто не мог уследить за ним, и никто не мог понять и запомнить столько же… Но сейчас у него больше знаний и больше возможностей – и есть действительно стоящая цель. Сил Сота больше не ребенок, прячущийся за камнями и на горячих от солнца крышах, у которого есть лишь острый слух, цепкий взгляд и быстрые ноги… Зрение и слух страхуют сотни точнейших, надежнейших механизмов, ногам – уже не таким быстрым – помогают способность сражаться и отсутствие необходимости убегать. Сил Сота – бог и правитель среди стекла и кораллов. Десятки его лабораторий опутали Ресдайн точно сетью Мефалы – и даже если враги найдут некоторые из них, это не будет иметь никакого значения. Не столь важно, о какой из лабораторий речь: о латунных ли и эбонитовых, спрятанных глубоко под землей, о стеклянных ли и коралловых, спрятанных под водой, о сотканных ли из энергий разных тонов, надежно спрятанных между слоями пространства-времени… Пока жив сам Советник Сил, сплетенная им сеть поддержит Ресдайн, точно руки любящей матери. Здесь и сейчас сталкиваются две стихии – Сил слишком поглощен тем, как оно выглядит на разных мета-уровнях, и если бы кто-то рискнул на него напасть, Древние Свитки насчитали бы приемлемый процент успеха. Никто не нападает. Советник Сил продолжает наблюдение. Вероятности сплетаются под его веками, но сейчас это видение мира скорее мешает, чем помогает – Сил без жалости отпускает нити, держащие его на слишком глубоких и тонких уровнях… Он больше не видит десятки менее вероятных Векхов: с проткнутой мечом грудью, с насаженной на пику головой, с вывернутой наизнанку кожей, с кистями и стопами, пробитыми призванными ножами – как не видит десятки менее вероятных Фа-Нуит-Хенов с выломанными ребрами, с пожранными сердцем и именем, с Муатрой в том месте, где у смертных обычно печень, с размазанным по всем слоям срединного мира анимусом. Это незначительные вероятности. Их запишут машины – Сил пересмотрит эти записи позже. Все, что происходит – не попытка убийства, но акт любви. Дружеская тренировка – между друзьями, что не унизят друг друга игрой в поддавки... Они дружат крепко настолько, насколько могут дружить даэдра и смертный. Пусть природа Фа-Нуит-Хена отличается от природы многих даэдра – отлитых из плазмы ли, бывших ли смертными тысячи лет назад, – он все равно кровь от крови Падомаи. Фа-Нуит-Хен отличается от благих и неблагих даэдра – пусть и создан усилием воли Боэт-и-А, он не склоняет ни перед кем головы. Его нельзя призвать и нельзя сковать заклинаниями смертных – он куда ближе к шестнадцати-и-одному, чем хочет показать… И куда ближе, чем безопасно. Фа-Нуит-Хен не просто разумен – он не скован ничьей волей и нет еще таких цепей, что могли бы его удержать. Если бы его можно было бы контролировать, из него вышло бы прекрасное оружие – даже лучше, чем его когда-то наверняка задумывал Боэт-и-А… Но если бы его можно было контролировать – это было бы предательством всей его природы. Советник Сил наблюдает за ним: за тем, как легко в его руках исчезает и появляется призванное оружие, как он в танце меняет боевые стили, как слой за слоем обнажается его истинная суть, и как копье становится мечом, меч становится топором, а топор – парными кинжалами… И наблюдает за Векхом – не Советником Хортатора, но влюбленным в учения Мефалы босым бродягой. С него сходят шелухой все мирские статусы, обнажая кости, в клетке которых он родился. Сил не знает, как и когда Фа-Нуит-Хен и мер, тогда еще не принявший знак Вела, но уже им отмеченный, встретились и стали близки. Он не знает и всей природы этой близости – но не настаивает на знании. Это то прошлое, о котором Вивек не любит, но временами вынужден говорить. То прошлое, о котором у него всегда приготовлено бессчетное множество противоречащих друг другу историй – так много, что правды в них не найти. Вивек не говорит о том своем прошлом ни слова правды – и при этом ни слова лжи. Это его природа – и он, точно рожденный Обливионом падомаик, не может ее предать. Сил наблюдает за ними, но не слишком пристально вглядывается в самые сердцевины сути. Не из страха и не из уважения к чужим тайнам, но оттого, что без должной защиты не стоит смотреть на солнце и через солнце. Даже – особенно – если это солнце – слепящая обливионская чернота. Призванный меч чиркает по жучиному панцирю – прорезает его, но и сам рассыпается искрами и тает в руке. Векх скалится, сбрасывает пришедшие в негодность пластины – и салютует противнику палкой. Фа-Нуит-Хен сражается без желания убить или закончить бой, не начав его толком – и оттого не использует истинно-даэдрического оружия, только бледную тень, которую может призвать практически каждый смертный. Векх сражается без желания убить или закончить бой, не начав его толком – и оттого в его руках не Муатра, способная убить даэдра одним ударом, а обычная, пусть и заточенная палка. Фа-нуит-Хен сражается с азартом и жаждой настоящего боя – и оттого не оскорбляет противника ни неспособным убить оружием, ни тем более поддавками. Векх сражается с азартом и жаждой настоящего боя – и оттого берет то оружие, которым истинный воин способен побеспокоить даже солнце. Этот смысл обычной палки Фа-Нуит-Хен открыл ему молчанием – Вивек благодарен за тот урок и так показывает свою благодарность. Сил пристально наблюдает за ними, но записывает все данные, не анализируя их. Разум его ловит каждое движение на тонких и грубых, явных и тайных уровнях, а руки бездумно пишут – Сил не следит за ними. Его руки сейчас точно Самопишущийся Свиток – из всех вероятностей цепляющий самое важное и самое вероятное. Сил видит, как прогибается пространство-время под босыми ногами Вивека и Фа-Нуит-Хена, как прожигают нутро срединного мира высекаемые ими искры, как схлестываются две стихии – стихии, не противоположные и не одинаковые, равно разные и схожие. Стихии, научившиеся друг у друга, как когда-то море училось у ветра, а ветер учился у моря. Сил видит ладони спящего, держащие древнее море, ладони, которые Векх изрежет теми движениями, которым его научил Фа-Нуит-Хен. Сил видит истинное таинство – сродни таинству создания и воссоздания жизни. Сил видит движения: все движения, которые существовали в прошлом, существуют сейчас и будут существовать в будущем, движения, утерянные, известные и те, которые однажды изобретут. Сил видит и запоминает, а его руки и его машины пишут даже то, что смертный разум не способен ни понять сходу, ни уловить. После, когда Вивек и Фа-Нуит-Хен отбросят на сверхчувствительный пол не нужное больше оружие, сотрут с лица пот и покинут тренировочный зал из стекла и коралла, Советник Сил остановит запись и впервые вглядится в написанные строки. В его записях – бесценные данные, возможности и вероятности, которые могли остаться незамеченными. Сил Сота создаст им достойное воплощение – бой еще шел, а в его мыслях уже роились идеи, равно безумные и гениальные. В его идеях всегда скрыто множество форм убийства и спасения… Конечно, было бы очень неплохо призвать Фа-Нуит-Хена на свою сторону в войнах, но не в его природе подчиняться. Ему нравится битва и не нравится сдерживаться, ограничивать себя – принятие стороны станет ограничением. Фа-Нуит-Хен пляшет на поле битвы так же легко, как сегодня танцевал с Векхом – и забирает себе души воинов, что умерли, но так и не поняли, почему. Нет такой платы, за которую он изменит себя настолько глубоко и откажется от своей сущности Принца, что Множит Движения: подобное предательство самого себя для даэдра нередко становится хуже смерти. Если кто и пойдет на подобное – то лишь на грани исхода-в-ноль, когда терять уже нечего. Фа-Нуит-Хен достаточно помог велоти, обучив Вивека чувству движений, и помог еще больше, позволив собирать данные. Пусть он не учил Вивека сегодня, пусть это было не уроком, но дружеской беседой – этого больше, чем достаточно. У Фа-Нуит-Хена огромные, истинно даэдрические амбиции, лежащие вне срединного мира, от воплощения которых он никогда не отвлечется надолго, но у велоти амбиций не меньше. В руках Сота Сила свиток, за данные в котором любой правящий король отдал бы все, что имеет сам и даже больше. В руках Сота Сила свиток, который не стоит ничего – потому что никто, кроме него, не сможет его понять. Он хранит попавшие в руки тайны даже лучше, чем их добывает. Не ради Ресдайна, не ради чего-то – или кого-то – еще. У велоти – у Векха, у Айем, у хортатора и тех, кто за ним идет – достаточно амбиций и достаточно сил, чтобы полагаться только на самих себя. С самого детства Сил Сота учился наблюдать и понимать, но выживать он научился еще раньше. Его подлинный талант не в наблюдении и не в анализе, не в придумывании и воплощении идей – но в умении выбирать из того, что можно воплотить, то, что воплощать стоит. В его свежайших записях зашифровано бессчетное множество форм любви и убийства, спасения и уничтожения: двойственность и недвойственность – природа любого истинного велоти и истинного ПСДЖ. Сил Сота понимает это. В одной из его рук возможность уничтожения мира, но в другой – возможность мира его уничтожить. Он закладывает причины создания этого обоюдоострого оружия – и он создаст его позже, когда найдет способ обойти ограничения, которые смертная плоть накладывает на душу. Судьба не ведет его к этому: ни даром-проклятием Азуры, ни всеми способностями ПСДЖ, Сил не видит и тысячной доли такой вероятности. Это его собственные, истинно даэдрические амбиции. Его солнце, которое он побеспокоит палкой и которым не будет сожжен. У Свитков не останется иного выбора – Сил Сота, не советник, но влюбленный в учения ПСДЖ бродяга с просоленными морем и стертыми камнями в кровь ногами – заставит их записать. И Свитки запишут это.