Незначительная фигура

      — Доброе утро, — сказал я, протаскивая в дверь большую корзину.       На аккуратно заправленной кровати сидел Лансель Ланнистер. Выглядел он как молодая копия Джейме — недаром Серсея затащила его в постель. Точнее, затащила бы, не вмешайся я.       Лансель посмотрел на меня с немым вопросом, и я качнул головой. Суд не сегодня.       — Итак, у нас сегодня хорошее вино, — я достал из корзины две бутылки, — мясо, еще теплое, сыр, лепешки и мед, все как вы просили.       — Арборское? — Лансель широко улыбнулся, понюхав вино. — Спасибо, лорд Слинт.       — А это я взял от себя, — на стол легла толстая рукопись. — «Путь к Семерым», написано во времена Бейелора Благословенного.       — Благодарю вас, лорд Слинт, — на лице Ланселя искренняя улыбка, он действительно мне благодарен.       Знал бы он, что оказался в камере по моей вине. Я помнил из книг — Роберту подливал вино его сквайр, кузен Серсеи, и сказал об этом при аресте королевы. Ренли вспомнил, какой из двух сквайров подавал меха, да и сама королева в гневе назвала имя Ланселя. Его задержали в городе в ночь переворота.       — Сир Лансель, все, что я узнаю о вас, внушает мне доверие, — сказал я, сев на табурет рядом с узником. — Я верю, вы человек чести. Если вы дадите мне слово, что не сбежите и не будете говорить никому о наших беседах, то завтра вас сопроводят в септу.       — Лорд Слинт, клянусь своей честью, что не сбегу, и единственное, что сорвется с моих уст, это молитвы и слова покаяния! — говоря это, он положил руку на «Семиконечную звезду», библию семибожия.       — Сир Лансель, я вам верю.       — Благодарю вас, лорд Слинт, — Лансель замялся, а потом задал вопрос: — Как она?       — Увы, Серсея по-прежнему далека от Семерых и по-прежнему возводит напраслину на вас…       Лансель нахмурился и на мгновение сжал кулаки, а затем зашептал молитву. Что ж, чем больше я общаюсь с ним, тем больше верю — он мог примкнуть к «воробьям», радикальному религиозному течению. В книге его сподвигло к вере ранение, сейчас арест.       — Я буду молиться, чтобы Семеро смилостивились над ней.       — Я уверен, ваши молитвы для Серсеи будут значить больше, чем любые другие.       — Я вспомнил еще некоторые её грехи, — Лансель дал мне несколько исписанных листов пергамента.       — Спасибо, сир.       Убедить сотрудничать Ланселя оказалось несложно. Для него грубый, жирный, шпыняющий его Роберт был Королем с большой буквы, ставленником высших сил, а верность ему — не пустой звук. Я напомнил юному романтику о долге, рассказал, что грозит ему как пособнику королевы и почти цареубийце…       Сыграл я и на другом — сказал, что Серсея обвиняет его во всем, якобы это он предложил подпоить короля крепленым вином. А потом подвел к камере Серсеи и дал постоять десяток секунд — она тут же излила на него свой богатый внутренний мир: поток ругани и обвинений.       Осталось только проявить каплю жалости и сострадание, заверить, что верю ему, а не Серсее, пообещать помочь, заступиться перед Старком и молить Семерых смягчить гнев короля и десницы…. И Лансель заговорил.       Он охотно давал показания, пообещал выступить в суде, запросил перо, бумагу и стал активно вспоминать все плохое, что помнил о Серсее. Лансель пылал пламенным гневом к «предавшей» его Серсее и очень хотел из обвиняемых в цареубийстве стать свидетелем. Я это обещал и собирался сдержать слово.       — Быть может, мне стоит еще раз поговорить с ней?       — Нет, сир, не стоит. Увидев вас, она снова даст волю гордыне, гневу и ненависти, и это только отдалит её от Семерых.       — Вы правы, милорд, — Лансель тяжело вздохнул. — Я буду молиться, чтобы Семеро вывели её душу из пучины греха.       — Будем надеяться, что они услышат эти молитвы. У вас будут какие-нибудь просьбы?       — Нет, сир.       — Я зайду вечером, дабы вместе вознести молитву Семерым.       — Я буду ждать вас, — сказал он абсолютно искренне, а потом, когда я уже был в дверях, спросил: — Лорд Слинт, у вас все в порядке?       — Почти. А почему вы спрашиваете?       — Вы плохо выглядите.       — За последние две недели с переворота я спал самое большее пять часов подряд, в другие ночи и того меньше. Работы невпроворот.       Заперев камеру Ланселя, я взял другую корзину и пошел дальше по коридору. Вниз, на следующий уровень, к тем преступникам, которые были по-настоящему опасны.       Я не соврал, я действительно вымотался и до смерти хотел спать, но, увы, некоторые вещи нельзя никому поручить. Например, особо важных преступников.       На двери Серсеи висело три замка, и я по очереди отпер их.       Если Лансель выглядел так, будто только-только попал в темницу, то королева сильно изменилась. Грязные, запутавшиеся волосы, лихорадочный взгляд, впавшие щеки… Сейчас она напоминала ободранную кошку.       И это сделал я. Серсея не шла на сотрудничество. Первые два дня я выводил её из себя провокационными вопросами, заставляя проговариваться. Так, например, после разговора о бастардах Роберта она выпалила, что велела родившихся от него близнецов утопить в колодце, а мать, простую служанку, продать.       Я применил даже своего рода пытки — днями и ночами у двери её камеры пели «Рейнов из Кастамере». Исполнителей я нашел в темнице, по очереди выводил заключенных и заставлял петь… пообещав тому, кто вставит в текст больше оскорблений Ланнистерам, бутылку вина. Музыкальным слухом обладали единицы, но заключенные искренне старались.       Потом, когда Серсея дошла до точки кипения, я подобрал к ней ключ. Мерзкий, плохой ключ, и мне было стыдно, что я его использую, но главное — на пятый день она стала говорить со мной обо всем. Что не сделаешь ради всеобщего блага!       — Что с моими детьми? — Серсея впилась в меня совершенно безумным взглядом.       — Живы, — я постарался сказать это как можно равнодушнее и отвернулся, выставляя на стол хлеб и вино. В первые дни я давал кипяченую воду, но после того, как королева чуть не загнулась от поноса, заменил на вино. Как выяснилось, слугам было лень кипятить воду, и они её разбавляли сырой. — Вы закончили?       Я взял со стола несколько листов пергамента и быстро просмотрел их. Неплохо, но мало, слишком мало. Любопытно — я совсем забыл про данный эпизод, хотя это как-то вспоминал Джейме, кажется в «Пире Стервятников».       Серсея уже настолько сдалась, что вспоминает те преступления, о которых я даже и не заикался…       — Вы недостаточно откровенны. Распишите подробнее инцидент в Дарри, как вы уговаривали Джейме отрубить руку Арье. Распишите, что бы вы сделали с Робертом, если бы он проснулся в этот момент. Вечером я зайду к вам, и если мне не понравится прочитанное, то письмо Мирцеллы отправится в огонь.       На мгновение в глазах Серсеи проскочил гнев, но лишь на миг…       — Я напишу, будьте вы прокляты!       Бейлиш содержался на самом нижнем этаже, прямо в пыточной камере. Мы разминулись в ночь переворота — он уже поговорил с Эддардом и поехал ко мне домой договариваться о мятеже. Вместо меня Бейлиш застал две сотни боеготовых стражников и сразу же повел их к Красному замку — участвовать в штурме, но опоздал. Его вызвал к себе поговорить лорд Ренли, и Петир Бейлиш очнулся в тюрьме.       У Бейлиша была устойчивая психика, сильная воля и недюжинный ум. С ним было труднее всего. Мне пришлось опуститься до физических пыток. У меня не было палача, которому можно довериться, поэтому пришлось фантазировать самому. Благодаря памяти Слинта я нашел в городе пару глухих, и они не давали Бейлишу спать и заставляли стоять по стойке смирно, а воду выдавали лишь через день.       Один прием я позаимствовал у Рамси Болтона.       Ночью в камеру к Бейлишу пришли несколько людей в плащах Ланнистеров, вывели его из камеры, сказали, что лорд Тайвин взял Королевскую гавань и хочет видеть его, потом швырнули меня в эту же камеру, содрали камзол… У всех был характерный говор Западных земель.       На выходе из тюрьмы Бейлишу, страдающему от жажды, дали напиться. Он жадно глотнул пересохшими губами из чаши и отбросил её — вода была соленая. Тут же опустилась решётка, отрезая такую близкую свободу, и Бейлиша, вопящего, потащили обратно в камеру.       Пять дней он терпел, но на шестой не выдержал и начал каяться в разных грехах…       Я был неопытным следователем, но знал простейшие приемы, как, например, снова и снова возвращаться к некоторой теме, ловя людей на нестыковках и обмане. Папки с «уголовными делами» росли и ширились.       — Добрый вечер, лорд Бейлиш, — я нарочно соврал про время, сбивая узника с толку. — У меня накопилось множество вопросов к вам.       Выглядел некогда гордый лорд ужасно. Спутанные волосы, измученный взгляд, постаревшее лицо, седина… Выбритая макушка мне напоминала фильм «Зеленая миля», как и кресло с ремнями рядом. Но это не электрический стул, а куда хуже.       Я подозвал слуг, ждущих за дверью.       — Не надо! Я все скажу!       — Надо, Петир, надо.       Мы потащили кричащего и брыкающегося Бейлиша к стулу, потом привязали его. Особое внимание я уделил двум ремням, фиксирующим его голову. Затем внесли ведро воды и поставили его перед Бейлишем. Его глаза расширилось от ужаса, он задрожал.       Что же я делаю…       — Вы мне снова солгали, лорд Бейлиш. Вы солгали о доходах сети борделей, солгали насчет связей в таможне… Сейчас вы снова подумаете, а потом поговорим.       — Я скажу! Да, я соврал, на самом деле…       — Подумайте хорошенько, что скажете, у вас будет время.       Он кричал и обещал быть откровенным, клялся Старыми и Новыми богами, сыпал цифрами и фактами. Но слуга по моей команде вылил ведро в бачок над головой Бейлиша. Затем я улыбнулся ему и приоткрыл кран. На выбритую макушку заключенного упала первая капля, и он завопил от ужаса.       На первый взгляд — ничего особенного, но когда капли равномерно падают на голову секунда за секундой, минута за минутой…       Слуги взяли факел и вынесли из камеры. Я запер лорда Бейлиша и прислонился к стене. Мои пальцы дрожали и с большим трудом справились с крышкой фляжки с вином. Скоро, очень скоро мой узник станет откровенным.       Постепенно, капля за каплей, я выдаивал с Бейлиша информацию, но иногда мне становилось страшно от моих действий. Не стану ли я чудовищем вроде Рамси Болтона? Я утешал себя тем, что допрашиваю и пытаю людей, виновных в тяжких преступлениях, и более того — развязавших гражданскую войну в другой реальности, и тем, что рано или поздно я принесу благо Вестеросу, в том числе и благодаря тому, что узнаю от узников.       Но все равно… допросы, пытки. Это слишком для меня. Но необходимо.       Лансель, Серсея и особенно Бейлиш отнимали у меня силы и время. Но кроме допросов были и иные занятия.       Например, текучка. От смены власти в городе не перестали происходить убийства, ограбления и тому подобное, а значит, у городской стражи оставалось много работы. Всегда много работы.       В прошлой жизни я полгода отработал в полиции, сразу после армии, но ушел, заново поступил в институт, из которого вылетел по юношеской дури, и доучился до конца. Не смог служить в полиции, не мое это было, не мой стиль жизни. Но судьба жестоко посмеялась надо мной, закинув на пост командующего городской стражи… который, по сути, самый главный полицейский в столице.       Но мне было мало этого, я еще занялся удвоением стражи. Причем не просто так — основной целью было сделать новую стражу менее коррумпированной, более боеспособной и преданной мне. Работы в этом направлении было столько, что хотелось изобрести порох и застрелиться.       Я занимался не только стражей и узниками. В один из первых дней хорошенько подумал и начал перестройку темниц. Ни один узник не должен сбежать оттуда против моей воли, а еще нужно предусмотреть то, что я сам могу оказаться в любой камере.       Я старательно присваивал «наследство Бейлиша» — приходилось помнить и о друзьях Слинта, и тщательно продумывать все так, чтобы меня потом никто не мог ни в чем обвинить. Тут было над чем поломать голову.       На фоне стольких дел сущим отдыхом было фехтование — я нанял себе мастера, чтобы отточить навыки. Изначально планировал Сирио Фореля, но он уплыл в Винтерфелл вместе с Арьей и Сансой. К счастью, я успел повидаться с Форелем, и он мне дал адрес хорошего учителя, тоже браавосийца. Джейме Ланнистером мне никогда не стать, но фехтовальщиком «выше среднего» — почему бы и нет? Упражняясь с клинком я расслаблялся, отдыхал душой — воистину, лучший отдых это смена деятельности.       Дел было много. Я мотался по столице, решая тысячу и один вопрос одновременно, беседовал с заключёнными, пытаясь выудить из них ценную информацию, фехтовал, отчитывался перед мастером-над-законами…       Я исхудал, не видел жену, так и не познакомился с детьми и любовницами Слинта, ел и пил в случайных местах. Мне некогда даже было задуматься над дальнейшими планами, над интригами в семи королевствах, о Станнисе, Варисе, Белых ходоках и драконах, я падал и засыпал.       Бывшие друзья и знакомые Слинта думали, что я сошел с ума от страха за пост и от желания выслужиться, не понимали, что со мной происходит. Несколько раз заводили разговоры о прошлом, словно пытались убедиться, что я действительно Янос Слинт. Многие старались мне помочь. Аллар Дим, например, попытался меня напоить, а потом притащил проститутку. Я обнял её и заснул от усталости, и меня не беспокоили до полудня — Дим запретил пускать ко мне кого-либо.       Я пахал не только от желания все успеть — но и желая забыться, желая не думать о том, что никогда не увижу дом и родных, что застрял в средневековье… и о том, что делают здесь. Янос Слинт любил выпить, и доставшиеся от него привычки требовали, чтобы я утопил горечь потерь в вине. Но это кратчайший путь к смерти, и отнюдь не из-за алкоголизма. Играть пьяным в Игру престолов подобно смерти.       Поэтому я топил себя в работе.       И мне это удавалось.