Когда ты чувствуешь под своей головой жёсткие доски, пахнущие влажной старой древесиной, — это напрягает. Особенно когда ты хорошо помнишь, как открывал входную дверь, чтобы закинуть сумку в свою комнату и прогуляться с другом в сторону кинотеатра.
Поэтому, когда Стайлз открывает глаза, он морально готов увидеть что-то странное. Может быть, даже того енота, что спёр его плеер в прошлом году, забравшись на тумбу в коридоре.
Но небольших размеров каморку нельзя было назвать такой уж и странной — немного чудной, может быть: с полки под потолком свисал потрескавшийся керамический клоун с натянутым на колпак полосатым презервативом и вот-вот грозил свалиться вниз. Прибитым к двери, висел коричневый купальник с рисунком из голубых гусениц и меховыми, криво пришитыми элементами в области ног и рук, выглядя довольно жутко, если честно. На крючке сверху — детская сумочка с кожаным пришитым цветком-ромашкой. В углу сумки — прожжённые круглые следы от сигареты.
Когда Стайлз садится, чувствует болезненное покалывание в пояснице, должно быть, от долгого лежания. С рубашки на колени посыпались белые хлопья пыли, Невероятный Халк на футболке под ней тоже был покрыт серым слоем.
Сколько же он здесь?
За дверью раздались шаги — лёгкие и неторопливые, не ботинки и не кроссы. И точно не принадлежат его отцу.
Стайлз осторожно поднялся на ноги и услышал тихий писк свернувшейся у его тёплого бока крысы. Он поморщился — фанатом грызунов Стайлз себя не считал, предпочитая в качестве домашних животных представителей семейства псовых.
Где-то вдалеке скрипнула дверь, и шаги стихли.
— Так, всё хорошо, спокойно.
Потребовалось несколько глубоких вдохов, прежде чем удалось убедить себя, что действительно стоит рисковать и открывать дверь. Мало ли…
Коридор. Ну конечно, что ещё могло оказаться по ту сторону пыльной каморки. Много дерева со следами царапин, стены увешаны старыми чёрно-белыми фото в круглых узких рамах. На полу длинный ковёр — должно быть, именно он глушил звук обуви. Высокий потолок и настенное освещение в кованых, покрытых паутиной светильниках-колокольчиках. В конце коридора — напольные высокие часы с неподвижным маятником и засунутым внутрь под стекло чучелом чёртового енота.
Шаги неизвестного вели налево, Стайлз, разумеется, пошёл в противоположном направлении — направо, где виднелись перила лестниц. Вниз и вверх.
Ты просыпаешься в неизвестном доме, куда ты пойдёшь? Вряд ли ты решишь подняться ещё выше, где, вероятно, нет выхода. Выход обычно внизу. В принципе, он всегда внизу. Разве что для Супермена — тот же спокойно мог бы выйти на улицу и через потолок.
Спускаясь, Стайлз пытался не шуметь, но ступени поскрипывали при каждом движении. На стене ещё несколько чёрно-белых портретов: пухлый светловолосый мальчишка лет пяти, стиснувший в руках пучеглазую плюшевую игрушку неопределённого рода, и пожилая женщина в очках с широкой улыбкой. Они казались похожими, эти их вздёрнутые носы… Может быть, родственники.
Последняя ступень — и под ногами ковёр, точь-в-точь как и тот, что на втором этаже. Светлая прихожая и дверь, предположительно ведущая на улицу — если, конечно, архитектор не был авангардистом. У лестницы аккуратный резной столик со всякой мелочью, типа бумажника и кожаных перчаток. А также горстка орехов, ножницы, шприц и какая-то пучеглазая маска, напоминающая те, что стоят в музее истории. Инки? Индейцы?
Стайлз едва не спотыкается о круглый пушистый иголками кактус, когда подходит посмотреть дверь, что ведёт налево. Большая и крепкая на вид. И двадцать разномастных замков на ней. Прямо как в старых сказках, правда, там ещё обычно упоминается дева невероятной красоты и коварный злодей. На первую Стайлз не тянул, а второго пока не видел.
Дверь направо приоткрыта, слышно, как трещат поленья и тихо отстукивают часы. Внутри комнаты пианино, диван и камин, пахнет пожухлыми цветами и горячим шоколадом. И в центре — трое. Два совершенно идентичных парня и девица, белокожая и с яркими рыжими волосами.
— Хэй, — Стайлз привлекает их внимание.
Во-первых, потому что они кажутся слишком увлечёнными друг другом для тех, кто мог бы похитить его из его же собственного дома. И во-вторых, хотелось бы уточнить, что за хрень тут происходит.
— Оу, — губы девушки, накрашенные слишком вульгарно, на взгляд Стайлза, принимают форму буквы «О». Выглядит она сейчас забавно, напоминая коллекционные фарфоровые куколки, которые должны лишь стоять под стеклом и остерегаться прикосновений.
— Да, — Стайлз прочищает горло. — Я тут… В чулане проснулся, и хотелось бы узнать, где именно это «тут».
Даже для его ушей предложение звучит нелепо. Но сама ситуация тоже была довольно странной, так что его косноязычие простительно.
— Мило, — губы девушки выражают теперь недовольство. — Все остальные удостаивались хотя бы подобия постели.
— И сколько вас тут? — Стайлз поправляется. — Нас, сколько нас тут?
Бордовый лак и бордовые губы. Девушка считает по пальцам.
— Шестеро. С тобой.
— Ты специально не включила его?
— Он мудак, — девушка пожала плечами.
— Мудак всё слышит, мисс.
Мудак — это мужчина с хриплым баритоном. Руки, сложенные на груди, покрыты белыми тонкими шрамами, а в волосах заметно поблёскивает в свете ламп паутина. На футболке красуется подсохшее кровавое пятно с заклеенной, кажется, скотчем, дырой в центре. Стайлз никогда не был осторожным ребёнком, так что да, в том, что это пятно крови, он был уверен.
— Боюсь оказаться правым, но это ведь не имя? — Стайлз смеётся, но выходит как-то нервно. — Ведь нет же?
Мужчина в дверях улыбается косо, похоже, ему кажется смешным не формулировка вопроса, а то, что этот вопрос так смущает Стайлза.
— Нет, не имя.
— Лидия, — девушка указала на себя.
Честно говоря, Стайлз начинал чувствовать себя идиотом из-за этих жестов.
— Итан и Эйдан.
— И кто из них кто?
— А кто снизу — тот и Эйдан, сверху — значит Итан.
— В смысле?
— Выбирай себе нору, мы тут, кажется, надолго, — парни усмехнулись.
— А что, есть варианты?
— Ну, из тех, что в этом крыле, где-то пять свободны.
— А есть другое крыло?
Лидия кивает и смешно хмурит брови, её тонкий пальчик указывает на дверь за её спиной, на другом конце гостиной: серая, высокая, с облупившейся краской. На ней так же много замков, что и на двери в коридоре. Хозяин дома явно неравнодушен к висячим замкам амбарного типа. Странное хобби, но не стоит осуждать чужие увлечения.
— И как там?
— Сможешь найти туда вход — скажешь. Дверь с замками, видимо, ведёт туда, и выход, наверно, тоже там.
— А…
Стайлз не успевает договорить, кто-то из близнецов прерывает его:
— Дверь у лестницы ведёт в какой-то дворик, это видно из окна. Но какая разница, если она всё равно заперта.
Мужчина, похоже, старший в этом доме, шагнул в комнату, задев Стайлза плечом — случайно или намеренно, — выдохнул тихо своё имя, прозвучавшее сейчас крайне угрожающе:
— Питер.
— Эм, ну, я Стайлз.
— Это кличка, надо понимать? — губы Лидии кривятся.
— Или фамилия? — произнесли близнецы одновременно.
Стайлз пожал плечами.
— Всё вместе, я думаю.
Он постарался незаметно отойти от Питера, всё ещё стоявшего рядом и нависавшего над Стайлзом, используя дверной косяк и высокий буфет как поручни. Он ничего не делал, только смотрел.
— Тут безопасно ходить в одиночку?
— Смотря насколько нормально для тебя оказаться похищенным и запертым кем-то неизвестным в неизвестном пыльном доме.
— То есть — одному ходить не стоит?
— Ну, мы тут уже несколько дней, пока никаких экстремальных ситуаций. Кроме того, что в доме явный переизбыток тестостерона.
Лидия взмахнула тонкой ручкой, указывая на близнецов. Они продолжили то, на чём остановились. Кажется, разговор шёл о том, что кто-то курил в детской на втором этаже.
Стайлз вернулся в коридор, Питер бросил на него короткий взгляд, но не двинулся следом, замерев в дверях гостиной, как настороженный пёс.
Значит, надо найти себе место? Это что, как в детском лагере — застолбить кровать? С этим у Стайлза всегда были проблемы. Не с поисками кровати, а с поисками своего места. Впрочем, у большинства людей в мире такая проблема — и ничего, как-то же живут с этим.
Лестница налево, вверх, под ней дверь и лестница, что ведёт вниз, предположительно — в подвал. Но Стайлз не пойдёт туда, может, позже, или даже позже, чем никогда. Ступени скрипят под ногами, но в этот раз Стайлз не пытается быть осторожным. На стене фото: много людей, старых и молодых, все снимки коричнево-белые, словно вырезанные из киноплёнки. Ближайшая дверь не поддаётся, с той стороны слышны скрип дивана и сонное:
— Отвали!
Следующая дверь от лёгкого толчка распахивается с противным жалобным стоном. Много книг, два побелевших от пыли дивана с дырками в подушках и торчащими то там, то тут пружинами. Что-то вроде библиотеки, и, когда Стайлз замечает потрёпанный корешок Паланика, решает, что сможет покопаться тут попозже.
Детская комната: к двери гвоздями прибит за лапки розовый бегемотик, внутри страшный бардак, и да, действительно отдаёт ароматом крепких сигарет. Комната дальше — большая спальня: тяжёлый полог над кроватью посерел, и цвет едва определим, на пыльном полу узкие следы обуви, не грубые ботинки, а женские туфли, трюмо и пуф у стены почернели и обуглились, побывав, должно быть, в пожаре, но вся остальная мебель не отличается следами подобного геройства. И тем не менее желания занять эту комнату не возникает. Стайлз честно пытался ощутить это самое желание, но тщетно.
Больше в коридоре комнат нет, следующая дверь после комнаты, принадлежащей, видимо, Лидии, ведёт в никуда, кирпичная стена с торчащей из узкой щели между кирпичами помятой головой куколки Барби. Пластиковый смятый глаз смотрел на Стайлза с почти ощутимым осуждением.
Приходится подниматься на третий этаж: все двери закрыты, в щели под одной из них виднеется тень, и стоит повернуть за ручку, как слышится скрип ножек от стула. Занята.
Поднявшись выше, Стайлз, глубоко вдохнув, как перед прыжком, осторожно поворачивает ржавую ручку и толкает вперёд, когда та отзывается тихим щелчком.
Чердак. Пыль и мусор, у заколоченного досками окна две подохших крысы и ещё пара десятков скелетов мелких зверят. Чёрные птичьи перья и огрызок пушистого хвоста.
Не похоже, чтобы тут кто-то спал хоть раз — мебель с толстым слоем пыли, на полу никаких следов от обуви или следов того, что отсюда что-нибудь выносили. Ничего из того, что предполагало бы чьи-то права на это помещение.
Стайлз пожимает плечами — пока это лучший вариант из возможных.
***
Стайлз проводит в комнате на чердаке почти весь день, слушая, как под ногами хрустит осыпающаяся с потолка лазурная краска. Через щели в заколоченном досками круглом окне было видно, как листья на высокой липе лишались своего золотого предзакатного обрамления и темнели, когда солнце совсем скрывалось за горизонтом. Только тогда Стайлз оглядел результат своих трудов и выдохнул, почти сразу закашлявшись от обилия в воздухе пыли. Не то чтобы он планировал оставаться тут навсегда, но предпочёл бы провести время с максимальным комфортом. Руки болели от порезов, некоторые из них даже кровоточили — результат общения с коваными украшениями кровати — тяжёлой и такой же пыльной, как и всё вокруг. Стайлзу больших трудов стоило отодвинуть её в центр дальней стены, подальше от стенного шкафа и тумбы, которые она закрывала. В воздухе витал сладковатый аромат гниющего где-то мяса — открытая дверь не помогала совсем, но Стайлз надеялся, что это пройдёт. Или же он привыкнет. Люди вообще ко многому могут привыкнуть.
Разорванное кожаное кресло, с торчавшим отовсюду наполнителем, было спрятано под горой из дырявых плесневелых штор и кучи платьев с обилием страусовых перьев и тусклого бисера в стиле Гэтсби. Некое подобие одеяла, сшитое из неровных разноцветных клочков рубашек и, внезапно, скатерти, нашлось в нижнем ящике тумбы, сверху на нём горочкой валялись крысиные экскременты и погрызенные кукольные ноги. Прожжённая пустая наволочка обнаружилась за шкафом с треснувшей дверью, полным всякого барахла, и тут же приняла вид подушки, после того как внутрь поместились скрученные обрезки пальто. Сломанные ролики, дырявый зонт, велосипедное колесо без спиц, неровно побритый мишка Тедди, заимевший вместо глаз обугленные пуговицы, и незаполненные бумаги о разводе с жирными следами, будто в них заворачивали окорок.
Ненужный мусор Стайлз запихнул в крепкий на вид буфет, стоявший в конце лестницы, и, кажется, при этом сломал замок. Этажом ниже виднелась чья-то тень, но, когда под весом Стайлза, наклонившегося рассмотреть её владельца, деревянные перила натужно заскрипели, она шагнула вглубь коридора, скрываясь от глаз.
Комната на чердаке быстро погрузилась во мрак — при первой попытке включить свет одиноко свисающая с потолка лампочка затрещала, совершенно не собираясь, по-видимому, работать. Но соревнование в упорстве проиграла и, в конце концов, осветила помещение неустойчивым желтоватым кругом.
***
Стайлз сидел на постели и рассматривал вываленное на разноцветные клетки одеяла содержимое тумбочки, когда в распахнутую дверь постучали.
Честно, Стайлз даже не сразу разглядел, кто стоит в проёме, хотя раньше не жаловался на проблемы со зрением, но плохое освещение и витающая в воздухе пыльная завеса неслабо так мешали. Гость помог сориентироваться.
— Питер.
— Оу, да, я… Привет.
Питер облокотился о дверной косяк, сложил руки на груди и осмотрелся.
— Большая работа. Хотя это всё ещё похоже на курортный рай для блох.
Стайлз насупился — в конце концов, теперь это типа-его-комната, и только ему можно было бы на неё жаловаться. Чувство собственности и всё такое.
— Нет тут блох.
— Значит, появятся. Мы пытались вытравить крыс, четыре твари даже подохли. Но через пару дней их сородичи появились снова. Будто дом — это гниющий труп, и эти трупоеды сбегаются на запах со всей страны.
— Мило.
Питер стоял в дверях и смотрел, как Стайлз передвигается по комнате, вытряхивая мелкий мусор из ящиков, даже не пытаясь создать видимость собственной заинтересованности в обстановке помещения. Смотрел и молчал. Напрягало.
После того как Стайлз несколько раз ронял ржавые плоскогубцы, пытаясь вытащить из спинки стула угрожающе торчавшие гвозди, Питер ушёл, очевидно решив, что дальнейшее пребывание тут может повлечь за собой трагическую смерть Стайлза. Хотя Стайлз готов был дать руку на отсечение, что слышал ворчание мужчины по поводу чьей-то рукожопости.
Позже у дверей несколько раз мелькали чьи-то силуэты, некоторые останавливались ненадолго, стояли и уходили, так и не произнеся ни слова. Несколько раз подходила Лидия, осматривала комнату своим критическим взором, красиво поджимала губки и весьма не тонко намекала на абсолютное отсутствие вкуса. Временный хозяин комнаты лишь смеялся. Лично он выбрал бы для заточения башню Старка, но выбора, к сожалению, никому из присутствующих в доме не предлагали.
Стайлз не был против, интерес, в принципе, понятен, тем более если появление новенького — единственное впечатляющее событие в этом доме.
Из горы мусора Стайлз выудил с десяток скрепок, пустой степлер, раскрашенный фиолетовым лаком для ногтей, и упаковку презервативов, истыканных насквозь зубочистками. Пряжка от ремня, похоже, была оплавлена специально и теперь напоминала символ готемского героя Бетмена, только голова не удалась — на её месте кучерявилось что-то медузоподобное.
Спички в коробке оказались целыми, что несколько удивило.
Стайлз внезапно чихнул и, честно, испугался сам. Дом отозвался тяжёлым вздохом, доски заскрипели в ответ на удар ветра с улицы. Когда Стайлз повернул голову к двери, он охнул и отскочил назад, забыв, что под руками рассыпанный мелкий мусор, типа кнопок и пробок от шампанского.
— Блин-блин-блин, — затараторил он, отскребая острые кнопки от ладони.
Девушка, стоявшая в дверях и так напугавшая Стайлза, хохотнула.
— Ты наркоман?
— А я похож? — Стайлз был возмущён. За себя. За своё тело. И за свои чистые вены.
— Да, — она счастливо закивала.
Весёлую девушку звали Эллисон. Жизнерадостная, со скептическим взглядом карих глаз, она занимала комнату вместе с Лидией.
— Ну, правильно, красивые девушки в непонятной ситуации должны держаться вместе.
Эллисон в ответ рассмеялась, запрокинув голову, и удобнее устроилась у дверного проёма, не собираясь, по-видимому, уходить.
— Ты не кажешься обеспокоенным.
— А должен?
Эллисон обвела комнату взглядом, задержалась на куче мусора, перед которой сидел Стайлз.
— А как часто с тобой происходит подобное?
— В смысле: похищают и запирают в доме, заполненном старой рухлядью? Да постоянно! Я ведь крут, детка!
И снова звонкий девичий смех. Стайлз улыбнулся лишь губами, задумчиво рассматривая лицо Эллисон.
Красивая, не такая, как Лидия, не ядерно-яркая, на лице усталость, под глазами глубокие тени, и сложно сказать, сколько в её смехе подлинного веселья. Она знала, что должна рассмеяться в ответ на глупое позёрство, Стайлз знал, что должен был притвориться, будто ему не страшно. Вот только… Можно сколько угодно притворяться, что всё нормально, но тут, в неизвестности, ничего не изменится. Ты по-прежнему будешь заперт в заброшенном доме, не зная, выйдешь ли из него когда-нибудь. Или останешься тут навсегда в качестве очередного покрытого лишь пылью экспоната. Но, конечно, намного проще было бы не думать об этом. Этот вариант устраивает всех и всегда.
Поэтому Эллисон и Стайлз следующие полчаса спорили по поводу сильных мира сего: Капитан Америка или Железный человек — кто сильнее. Извечная дилемма. К тому же Эллисон оказалась довольно напориста, защищая обладателя звёздно-полосатого щита. Стайлз уже готов был сдаться, лишь бы больше её расширенные зрачки не смотрели на него взглядом разъярённой кошки, но Эллисон внезапно замолчала.
По коридору пронёсся низкий гул — часы на первом этаже отбили девять вечера. Когда ты чем-то занят, время пролетает быстро, и ты едва ли замечаешь это.
— Запри дверь на ночь.
— Стоит опасаться маньяков?
И да, это действительно было смешно, учитывая почти стопроцентную вероятность участия маньяка в их заточении в этом чёртовом доме.
В этот раз Эллисон не улыбнулась.
Лишь крепче сжала пальцами дверной косяк — неокрашенные ногти, должно быть, до боли впились в старую древесину.
— Можешь делать что хочешь. Но настоятельно советую запереть на ночь дверь.
Когда через оконные щели смотрела лишь беспросветная темень и все разбрелись по комнатам, Стайлз сделал так, как она сказала.
***
Ни у кого нет ключей.
Так сказала Лидия, когда Стайлз проводил Эллисон до их комнаты. Осознание этого билось в висках истерично, будто птица, угодившая в силки. Серьёзно, почти все более-менее жилые комнаты в доме запирались изнутри — небольшая щеколда, если приложить достаточно сил и упрямства, выломать не составит труда.
Каждая дверь имела замочную скважину. Но ключей никто не находил.
Стайлз сидел на полу перед дверью, бездумно крутя в руках потрескавшийся пластиковый волчок, когда половицы в коридоре на лестнице заскрипели под тяжестью поднявшегося на этаж тела.
Кто-то намного крупнее Питера и тяжелее близнецов — что уж тут говорить о полупрозрачной Лидии — поднялся по лестнице, ведущей на чердак, и остановился на верхней ступени, как раз напротив временных апартаментов Стайлза.
Дерево тоскливо заныло, когда незнакомец сделал шаг по направлению к единственной двери на площадке.
Сердце билось в истерике, ему не хватало места в грудине, и оно пыталось пробить себе путь на свободу. Оно цепенело, когда тяжёлая нога поднималась, и испуганно вздрагивало, когда некто из коридора делал следующий шаг.
Стайлз замер на полу, пальцы впились в острые углы треснувшего пластика. Он не слышал ничего вокруг, кроме бешеного биения сердца и медленного шаркающего приближения чего-то неизвестного.
И вдруг на минуту всё стихло.
Стайлз даже перестал дышать, пульс гулко отбивал секунды где-то в ушах, в висках горело, ноги зудели от напряжения, инстинктивного животного желания — бежать, бежать как можно дальше. Но он просто не мог отодрать себя от пола, не мог оторвать взгляда от двери. Сидел и ждал всю эту застывшую минуту.
Пока ручка на двери не начала поворачиваться.
