воздух, втянутый всей диафрагмой

и это вечно приятное чувство, когда ты подходишь ко мне на носочках, а я стираю очередные строки своих мемуаров под слабым светом свечи. свет отключили за не уплату. твои вечно холодные, но до жути любимые ладошки касаются моих горячих щёк. наш жест. тот самый жест, который не понять другим, а распинаться мы не собираемся с тобой ни перед кем, что-то пытаясь объяснить. человек-желе. ты прекрасно понимаешь, о чём я. не знаю, знаешь ты уже или нет, но волосы я крашу специально для тебя, чтобы ты зарывался в них носом, как сейчас. когда чувствую твоё горячее дыхание. ты забираешь крохотную стёрку, которая находится на полпути в предложении, стирая набор букв, и даёшь такой же крохотный карандаш, который сточен одним-единственным нашим ножом почти под корень, а после шепчешь: "Пиши". строчки нелепых рассказов - единственное, чем я могу тебя радовать и по сей день. и как всегда, я допишу этот рассказ специально для тебя карандашом почти без грифеля, а на утро ты найдёшь меня на нашей малюсенькой кухне с чашкой какой-то очередной вредной жидкости, которую лучше не пить по словам людей, но лишь улыбнёшься. и этот карандаш пойдёт в нашу с тобой коллекцию сточенных карандашей, а после откроется новая пачка длинных. которые будут сточены уже тупым ножом, и как всегда, будут травмы, но не сильные. но они всё равно напугают тебя. ты откроешь пачку новых тетрадей. их где-то штук 12. и этих 12 штук хватит не больше, чем на неделю. а по ночам, когда я буду лежать рядом с тобой в отключке с карандашом за ухом, ты будешь зачитываться предложениями состоящими из одних только букв и цифр. практически без знаков препинания, только точка. в самом конце. когда твои руки прикоснуться к моей голове, во время твоего еле слышного смеха из-за нелепой фразы, которая просто не может существовать. но здесь будет и может существовать всё, о чём ты меня только попросишь. ведь это наш с тобою крохотный мир. посторонним вход воспрещён.