Невозможная любовь

С каждым днем Санса все сильнее тянулась к Джону. С каждым днем все сильнее желала его. Она пыталась с этим бороться, твердила себе без устали: «Он твой брат. У вас был один отец. Он твой брат, такой же, как Рикон и Бран. Такой же, как Робб», - но сердце не слушало ее, и билось все так же отчаянно, словно просило выпустить его на свободу из клетки. Глупое, оно никак не желало признавать в Джоне брата. Даже глаза подводили ее — каждый раз при взгляде на Джона она видела не родственника, а мужчину - желанного, красивого, смелого. Ей приходилось усилием воли заставлять себя относиться к нему по-родственному, смотреть на него лишь с сестринской заботой — и с каждым днем проделывать это было все труднее. В животе все плотнее скручивался тугой узел. Каждый раз, когда он ненароком касался ее — передавая ли ей кубок с напитком или просто проходя мимо — ее кожа пылала, и ей приходилось прятать глаза, чтобы он не заметил в них болезненной, невозможной, безумной одержимости им. Она потеряла покой по ночам. Джон спал совсем рядом, так близко — открой дверь, пройди по коридору несколько шагов — и окажешься в его покоях. Сможешь коснуться его кожи, провести пальцами по непослушным кудрям, заглянуть в его глаза. Но разве могла она сделать эти несколько шагов? И даже если она сделает их — как отнесется к этому Джон? Наверняка он прогонит ее, высмеет, заставит почувствовать себя никчемной, ненужной. И тогда ей останется только лечь и умереть. Ее бедное сердце, беззвучно рыдая, рвалось к нему, и Сансе приходилось усмирять его. Она не знала, как надолго ей хватит сил. И ничем, ничем нельзя было помочь, ничем нельзя было облегчить собственные страдания — даже поделиться ей было не с кем. Бриенна осудила бы ее, Мизинец использовал бы эту информацию против нее же самой. Одичалый с рыжей бородой, чье имя она никак не могла запомнить, может, и понял бы ее, но не делиться же своими сокровенными мыслями с чужаком. Сир Давос был слишком далек от этого и вряд ли бы даже понял, о чем идет речь. Призрак иногда приходил к ней, в ее опочивальню, и спал рядом, положив тяжелую голову на подушку рядом. Санса, глотая слезы, шептала в его густую шерсть свои признания — ей казалось, лютоволк понимает ее и даже сочувствует ей. Иногда ей даже казалось, что это сам Джон, и она обнимала его и грелась от его тепла.