♥ ♥ ♥
Le Fantôme de l’opéra
le premier chapitre
— У Призрака есть ложа?! […] –… Это ложа первого яруса, номер пять. Вам отлично известно, она первая слева от авансцены. […] Это ложа Призрака… Уже больше месяца туда никто не заходил, кроме Призрака, естественно, и администрация получила указание никогда не сдавать её… — Гастон Леру «Призрак Оперы.»
15 января 1875 год
— Ну же, скорее, mamita, мы можем не успеть! — мальчик рьяно «проглатывал» хорошо ему знакомые слова на французском языке, затемняя их родным испанским. Одной рукой придерживая старенький папин цилиндр, а другой мать, парнишка проталкивал себе путь через огромную очередь толстосумов, которые пришли на первое представление в Парижском Оперном Театре. Opéra Garnier поражала своей красотой и бедного, и богатого: красивый фасад эпохи итальянского Ренессанса и элементы испанского стиля, высокие золотые фигуры прекрасных див на вершинах здания. Куполообразная крыша придавала еще больше величия сему архитектурному достоянию. — Милый, нам некуда спешить. До начала еще не меньше получаса, — Одернула мальчишку мать. Женщина поправила лампасы на брюках сына, которые были ему немного длинноватые и аккуратно заправила белую рубашку со стоячим воротником. Заправив свой длинный каштановый локон за ухо, она стала поправлять прическу сына, находящуюся в некотором беспорядке. Да что там беспорядок, растрепанный, как не пойми что. — Madre, я уже достаточно взрослый, мне 16! — громко крикнул парень, отшатываясь от матери, на что люди, стоявшие рядом, неодобрительно помахали головой, где-то сзади, послышалось скверное фырканье схожее на «Фи». Женщина, лет пятидесяти, которая стояла рядом, лишь тихо хихикнула в руку и выронила скромное «Ах, дети». Матушка неугомонного мальчика лишь грустно улыбнулась, поправляя свою шубу. Зима на дворе, в конце то концов. . . . Сдав верхнюю одежду в гардеробную, (где молодая и привлекательная мисс Франческа Аплируа мило кокетничала с юным красавцем Рафаэлем) парень и его мать отправились к своей ложе № 5, которую они смогли выхватить по сниженной цене из-за глупых слухов. Которые, распускают сбредившие старые тетушки, помнившие еще Винченцо Фьокки ребенком. Совсем как маленький, Рафаэль восторженно прыгает по лестнице, которая выложена разными оттенками мрамора. На самом входе он случайно задевает один из бронзовых торшеров, которые напоминают прекрасных дам, этим привлекая к своей скромной особе слишком много внимания. Рассматривает красивые музыкальные аллегории на потолке, спотыкаясь и врезаясь в ничем не повинных богачей. Увидев, как красивые оперные дивы в длинных платьях заходят в закулисные помещения, темноволосый шестнадцатилетний парень в папином стареньком цилиндре мечтает оказаться там. Быть в окружении столь талантливых людей. — Madre, — тогда дает обещание он, — я обещаю, что ты еще увидишь меня вон та той большой сцене. — Указывает Раф на позолоченную сцену, в центре которой стоит актер, исполняющий ариозо Вильгельма Телля «Поет рыбак беспечный». Матушка лишь счастливо улыбается и целует своего ребенка в нос.16 мая 1878 год
Майское теплое солнышко лениво пробирается через толстые стекла окон, заставляя владельца большой и светлой комнаты проснуться. Темноволосый юноша лениво потягивается на кремовых, цвета айвери, простынях, приоткрывая тяжелые веки. Восемнадцать. Сегодня мне восемнадцать! Кареглазый улыбается собственному воображению о прекрасной девушке, которая уготована ему судьбой. Думает о той же Франческе Амплируа, думает о ее девственно чистой и ангельской красоте. Если это будет парень? Ах, плевать. Он тоже его полюбит. Единственное, что волнует Рафаэля, полюбят ли его? Эти мысли не на шутку пугают парня, от чего его дикое желание закатить рукав рубахи уменьшается в несколько сотен раз. Кто его соулмейт? Что если он его не признает? Отвергнет? А что если он еще даже не родился? Какая будет его метка? Что если это будет одна из тех редкостных, которые не имеют даты, а лишь отличающийся рисунок?Вопросы…. Сколько вопросов и сколько страхов, которые объединяет один большой страх — одиночество.
Дабы не изматывать самого себя и не делать еще хуже, темноволосый испанец подковыривает пальцем пуговицу и раскрывает сорочку на запястье.Что больнее: нож, воткнутый по рукоять в самое сердце, или увидеть небрежное еле заметное 2017?
Иногда, я задую себе вопрос: Что, если бы я был пустым, как моя мать… Что, если бы мне повезло? Он не позволяет себе плакать, нет. Не тут, не при его горячо любимой матушке. Когда-то благородная женщина упала на колени перед своим сыном, омывая его лицо ледяными солеными слезами. Тот, лишь затуманено смотрит в пустоту, прокручивая в голове, как заевшую пластинку на граммофоне, одно лишь слово — одиночество.Одиночество.Один.Брошен.Забыт.Проклят.Нелюбим</i
— Mi querido muchacho, — повторяет каждый раз женщина, когда ее мальчику плохо, — пусть солнце освящает тебе путь, когда ты будешь идти навстречу судьбе. Теперь, вечно молодой юноша болезненно улыбается и проклинает все, на чем белый свет стоит на родном, давно уже позабытом, испанском языке, за что получает болезненный подзатыльник от дорогой и все еще такой же красивой матушки. — Mamita! — позволяет себе повысить голос Рафаэль, но тут же, прикрывает рот бледной ладошкой, негромко извиняясь. — Ну же, querida, не позволяй подаркам судьбы испортить твой вечер! Сегодня ты в главной роли, милый! — утешает женщина. Обнимает мальчишку, щекоча его лицо длинными каштановыми волосами, в которых виднеется легкая седина. Перенимает всю грусть и отчаянье своего «сокровища» на себя. — Будешь петь для меня, ладно? Я уверена, из тебя выйдет отличный Фигаро! Юноша быстро кивает и протирает мокрые следы, которые оставили слезы на его острых скулах. Самоуверенная ухмылка, наверное, присущая больше его отцу, вновь расцветает на бледном личике Рафаэля. Мать радостно хлопает в ладоши, так как уже соскучилась по своему гордому лебедю-Рафаэлю.20:35. Того же дня. Того же года
— Мисс Сантьяго, я специально для вас приберег лучшие места в шестой ложе! — смугловатый азиатской внешности, дорого разодетый, юноша лет семнадцати пытается угодить маленькой и элегантно одетой женщине, по совместительству и матери его друга. Прекрасная во все лета мисс Сантьяго надела сегодня пурпурное шелковое платье на кринолине, отделанное на тон светлее бахромой с большим количеством кремовых кружев, которых было в меру. На голову женщина изволила надеть одну из самых дорогих шляпок, которые у нее только водились, повод же есть. Ее сын сегодня в главной роли! На сцене Парижского Театра! — Ох, не стоит, дорогой. Я уже приобрела место в ложе, которая находится первая слева от авансцены! — Отказалась от одной из самых дорогих мест в Гранд Опере мисс Сантьяго. — Но, разве она не проклята?! Я слышал, что мистер Гутьерез даже не продает туда билеты! — О, мой юный друг, я женщина сильная. Справлюсь, уж как-нибудь! — мать Рафаэля шутливо подмигнула и отправилась к своей ложе первого яруса, номер пять. . . . — Боги, тебя всего трясет! — шутя, ударил кулаком в плече своего друга Рафаэль. Тот фыркнул что-то невыразительное и «повесил нос» — Ох, Магнус, прекращай! Если ты сейчас не исполнишь эту чертову Арию Керубино прямо там, на сцене, я сам ее спою за тебя! — Знаешь, я буду весьма благодарен, если ты это сделаешь вместо меня. — Ответил уныло азиат, поправляя ворот камзола, который был расшит золотыми нитками. На костюмах актеров точно не экономили. Нельзя же! — Сейчас же собери остатки своей мужественности и выйди на сцену! Если ты сейчас этого не сделаешь, будешь потом всю жизнь ныть, что так и не смог удивить свою ненаглядную Камиллу! — гаркнул Раф, выпроваживая друга на сцену, уворачиваясь от брыканий Бейна. — Ладно! Но, при одном условии, после выступления ты откроешь мой подарок, который я приготовил для тебя! — поставил ультиматум азиат. — Ох, бога ради, хорошо, иди давай! — Последний толчок и Сантьяго смог вытолкнуть своего друга с гримерной к кулисам сцены Гранд Оперы, сопровождая того хитрой улыбкой и легким маханием руки, говоря этим — <i>«Не облажайся» . . . . Выйдя на сцену, стуча по белому дереву маленькими каблучками, актер широко расправил плечи, осматривая зрительный зал. Найдя на первом ярусе четвертой ложе прекрасную белокурую даму в платье цвета фиалок с открытыми плечами, Магнус улыбнулся ей краюшками губ и начал играть свою роль мальчика-пажа Керубино. Странно, ведь Моцарт создал в своей опере образ, далеко не свойственный Бейну, но ее триумфально и со всеми почестями вручили разгильдяю Магнусу, который на репетиции появляется раз через два, а то и реже. Когда роль Графа, которую азиат всеми возможными способами пытался отвоевать, дали низкорослому и ничем не выдающемуся мальчишке из Российского Княжества — Юрию, Магнус поднял настоящий бунт против постановщика. Но, видимо мисс Гарсияз смогла рассмотреть в Бейне нечто уникальное, что не смог увидеть он сам, ибо смотрелся юноша в образе Керубино просто бесподобно. Ему до безумного неприличия шел парик с черной атласной ленточкой и милый наряд «мальчишки на побегушках». Прекрасное, более-менее женственное, меццо-сопрано лилось из уст юноши, как свежее молоко из кувшина.***
Все было, казалось бы, на своих местах, но неизвестно откуда взявшееся беспокойство душило и не давало сосредоточиться. Свет был необычно ярким и слепил хуже обычного. Когда из зала послышался крик, Магнус почти не удивился — нервы были натянуты настолько, что осознание, что что-то должно случиться, не покидало уже ни на секунду. Едкий запах дыма заставил закашляться. — Пожар! — истошно кричали зрители, но происходящее мешал рассмотреть бьющий в лицо свет. — Пожалуйста, успокойтесь! Не создавайте паники и покиньте зал! — Бейн слышал голос мисс Гарсияз откуда-то сбоку, но не мог повернуть головы. Глаза слезились, ноги будто приросли к сцене. — Магс, чего ты стоишь, быстрее, уходим! — руку обхватили холодные пальцы, и азиат скорее почувствовал, чем увидел, что это был Рафаэль. — К-куда мы? — После трехминутной беготни по лестнице, смог спросить Бейн. — Я должен найти матушку и вывести тебя! — кашляя и еле-еле переводя дух, кричит Сантьяго — Иди, я найду выход сам! — азиат попытался высвободится из крепкой хватки друга, но все четно. Он умоляюще посмотрел на испанца, а затем на его руку, которая больно сжимала его же запястье. — Прошу. Со мной все будет в порядке. Позаботься о матери! Воспользовавшись мимолетной слабостью Рафа, азиат выдернул руку из крепкой хватки, бросил небрежное «Будь осторожен» и поплелся к затемненной служебной лестнице, которая вывела к заднему выходу. Простояв с пол секунды, испанец, что есть силы, побежал к зловещей ложе номер пять. Что в ней было такого страшного и коварного? Да особо ничего. Только глупые легенды о призраке, который присвоил себе это место, считая, что там открывается прекрасный вид на сцену. Чем и подкупила ложа мисс Сантьяго. . . Повсюду были слышны крики женщин и мужчин разных возрастов. Пожар окутывал театр все сильнее и сильнее, хватая в свой плен все больше и больше территории. . . Как добрался до ложи матери, Рафаэль не помнит. Единственное, что навсегда отпечатается в памяти у юного Сантьяго, это пронзительный крик его матушки и горящая падающая балка, которая смогла каким-то дивом зацепить и его лицо. Дикая боль завибрировала по всему телу, заставляя издать животный крик.Сегодня мне восемнадцать. Сегодня я узнал, что мне уготовано прожить еще чуть более ста лет. Сегодня мне конец?!
♥ ♥ ♥
Le Fantôme de l’opéra
le deuxième chapitre
29 июля 2017 год
Призрак в Опере существовал. Он не был порожденьем воображения артистов и суеверием директоров, выдумкой, разгоряченных умов девиц из кордебалета и их мамаш, билетерш, служащих гардероба и консьержек. Нет, он существовал во плоти, хотя и придавал себе видимость настоящего призрака, то есть тени. Леру Гастон «Призрак Оперы»
— Са-а-аймон, я сейчас умру со скуки! — рыжеволосая девица, усыпанная веснушками, что-то очень быстро строчит в своем смартфоне, отвлекаясь на друга, который что-то усердно искал в архиве Парижского Театра. — Саймон! Генеральный прогон оперетты будет через 4 минуты, ты вообще в своем уме? Что ты делаешь?! — Знаешь, когда я помогал тебе с декорациями в час ночи, ты даже «спасибо» не соизволила сказать, так что терпи и дальше переписывайся в Твитере с Иззи, — отмахнулся юноша в стареньких Гарри Поттерских очках, перерывая документы прошлого столетия. — Ла-а-а-адно, — протянула гласную девушка, — может, уже скажешь, что ищешь, я бы помогла! — Рыжеволосая красавица отложила свой смартфон, слезая с краешка стола. Небрежно толкает одной ногой старую потрепанную картонную коробку и вразвалочку направляется к другу. — Э, нет, Клэрс. Все, к чему ты притрагиваешься, превращается в жизненно не пригодные и опасные для здоровья вещи! — Юноша небрежно одергивает старую, покрытую огромным количеством катышек, футболку с изображеньем Двуликого. Чихнув уже раз сотый, ставит на пол заполненную разным хламом коробку и обессилено падает перед ней. — Сказал мистер «Клэри, как ты думаешь, Александр простит мне порванный сценарий? А порванный костюм? А поломанный реквизит?» — Пробубнила себе под нос Моргенштерн, проводя указательным пальчиком по пыльным старым декорациям с прошлогодней, не обернувшейся успехом оперы. — Подожди тут! — услышала, уже где-то отдаленно, девушка. Бросив небрежное «Ладушки», Кларисса снова уселась на свое законное место — край письменного стола и взяла злополучный гаджет, который так и манит к себе своими вечно приходящими уведомлениями. — Кхе-кхе, — грубый мужской, пронизывающий до косточек, кашель не на шутку напугал рыжеволосую девицу, заставляя ее припрыгнуть на месте, примерно так, как показывают это в аниме. — Ась? — что-то довольно невнятное, похожее на возглас птицы, вырвалось из уст девушки. Обернувшись, она увидела двоих. Ну, как двоих. Скорее, перед ней стоял один высокий, с хорошим телосложением парень и что-то напоминающее его подопечного. Странно, что Кларисса не знает первого. Она все же декоратор, должна знать весь персонал в лицо, но тут знакомо ей, лишь одно лицо. Ее друг (Вообще, в Театре юной Моргенштерн можно называть всех друзьями, ведь она была очень доброй и милой. Легко заводила знакомых и была компетентна к другим) — на половину японец (нка?!) и американец (нка?!) родом из штата Нью Джерси маленького города–(население даже не достигает и 100 тыс.) Лейквуд. Вообще его (ее?!) иногда, довольно, сложно понять: то этот человек желает выделяться и не быть серой массой, то он прячется в тени более успешных людей, потакая всем. — Я так понимаю, Льюис тут! — молодой, но уже мужчина осмотрел скептически помещение, останавливая свой взгляд на заставшей врасплох Клариссе. Рыжая подняла изумрудные глаза, чтобы хоть что-то ответить собеседнику, но когда два зеленых стеклышка встретились с большими, схожими на расправленное золото глазами, Клэри отвела взгляд, смущаясь. Белокурый парень лишь в насмешливой манере взвел брови к верху и улыбнулся, добавляя уже более дружелюбным и схожим на насмешку голосом: — Да брось, не такой уж я и страшный! Где черти носят этого идиота? Себастьян устроил там целый погром на сцене. — Саймон? Я-я сейчас его позову! — вцепившись в последнюю возможность сбежать от пристального взгляда незнакомца, который видимо был режиссером, Клэри побежала, сломя голову, к самому дальнему отделу архива, где возможно был ее друг. Уловив взглядом движение возле стеллажа 6B, рыжеволосая бросилась к нему и вцепилась в футболку Саймона с Двуликим. — Хьюстон-Хьюстон, у нас проблемы! — тараторила она, дергая парня за плечи. — Дай угадаю, к той манге, которую ты вчера нашла, нет продолжения? Ой, стой! Изабель выкинула твой комикс о Капитане Америке, если это так, то знай, я ее не прощу! — парень попытался отцепить ручонки своей подруги и, на удивление, у него это вышло с первого раза. — Ну-у, не издевайся! Там этот такой красавчик, ну такой блондин, что прям, ну прям «ах!» — Клэри театрально приложила ладошку ко лбу и сделала вид, будто вот-вот упадет в обморок. — Вижу кому-то очень понравился новый режиссер. — облокотился юноша на стеллаж с ухмылкой а-ля «Сваха-Саймон вас сведет» — Режиссер? — Громко ахнула декораторша. — Не смотри на меня так! — Не смотреть как? — Блин, вот так! — обвела физиономию Саймона в воздухе Моргенштерн. — И во-первых, он даже не мой соулмейт!!! — Да неужели?! — Льюис домиком взвел брови, все еще бросая взгляд на Клэри похожий на «Я все порешаю и еще буду приглядывать за вашими детьми» — А что же у нас на второе? — А-а, а во-вторых, ты меня вообще видел? — Рыжеволосая обвела себя маленьким пальчиком с расковырянным темно-синим лаком. Саймон снова оглядел ее с ног до головы. Маленький рос, где-то метр с кепкой, рыжие волосы, которые были заплетены в два неаккуратных дракончика, еще утром белая футболка с черной полосочкой, ибо она уже вобрала в себя всю местную пыль архива и порванные, как по последней моде, но в ручную джинсы. Старые, найденные где-то в магазине Секонд-хэнда красные Конверсы по -щиколотки. — Серьезно, как в это чудо распродажное можно влюбится? — Ну не знаю. Я же в младших классах как-то влюбился. — мечтательно поднял голову мальчик в очках. — Да ладно тебе! Я помню, как в третьем классах мы договорились, что будем в театре, помнишь? Нуу~ — Как такое забыть! Ты знала все все партии Эльфабы из «Злой»! Ты хотела петь на Бродвее! Даже не понимаю, что ты нашла в той страшной зеленой жабе! — Эльфаба была хорошей! Сам ты жаба. Я помню, как пела мистеру Пакинсу «Defying Gravity», но он не оценил… — Стукнула по голове, шуточно, парня Кларисса. — Ах, Бродвей… Но, вместо этого, я в этом захолустье и рисую декорации к маленьким операм и неким опереттам. Жизнь такое дерьмо! — В какой вселенной Париж (!!!) и Большая Опера (!!!!!!!) стали для тебя захолустьем и… все не так плохо. На завтрашнюю премьеру скупили все билеты! Бродвейская ты наша дива, до тебя не дотянутся! Может дашь автограф, а? — ПРЕКРАТИИ ~ — ЧТО? — ЭТО! И да, ты забыл? Тебя тот красавчик дожидается! — Этот «красавчик» уже устал ждать! Когда уже ленивая задница Льюиса соизволит показаться на моих глазах?! — из стеллажа 5D, который стоял горизонтально к 6В высунулась золотоволосая голова, ехидно что-то причитая под нос. — О БОГИ! — завопила Моргенштерн, прикрывая красное, словно самый спелый помидор, смущенное личико ладошками. — Кстати, Симон, главная роль твоя! — громко хлопнул в ладоши блондин с интересом осматривая рыженькую девчушку. — Во-первых, я Саймон, а во-вторых. кхм-кхм. ЧТО?! — Лицо еврея в очках, или просто Саймона, переполняли смесь ужаса, восторга и что-то схожее на гордость? В Общем, состояние маленького парнишки из Бруклина тогда нельзя было передать обыкновенными, примитивными словами. Все сложно, и на этом сойдемся! — Ну короче говоря, балка на сцене упала почти на Себастьяна, чуть не убив его. — И? — Что «И»? Все начали трястись от страха и болтать, что это Призрак Оперы проснулся от своей спячки и начали нести прочую ахинею. — Ииии? — Ты задолбал, придурок, дослушай! Себастьян на отказ отказался выступать в главной роли, так как этот «призрак», который скорей всего какой-то озабоченный псих выбрал именно тебя, дурачок ты наш родимый! Саймон нервно достал свой смартфон из заднего кармана мешковатых штанов и начал искать календарь. — Что. ЧТО.ТЫ.ДЕЛАЕШЬ. — уже взбесился режиссер. — Да нет, вроде не первое апреля. Уж слишком сложная шутка, не находишь? — отложил кареглазый свой гаджет, скептически осматривая Джейса. — Серьезно? Ты сейчас СЕРЬЕЗНО? — То есть, роль РЕАЛЬНО МОЯ?! ГЛАВНАЯ РОЛЬ МОЯ? — информация, как тяжелый груз, упала на парня. Джейс чуть не упал в колени перед Саймоном, подавая его сценарий, как это делал оруженосец в средневековье, подавая рыцарю меч. — О ГОСПОДИ! — Пищала (наверное, распугала всех местных приведений и Касперов) Кларисса от восторга~Продолжение следует~