***
Он долго не может уснуть. Крохотная съёмная квартирка в Лутоне достаточно уютна, но ему чего-то не хватает. То ли дело в полоске лунного света, пробравшегося сквозь щель между шторами, то ли на новом месте всегда сложно обжиться, но Гарри ворочается в постели до самого утра, а через три часа, повинуясь настойчивому писку будильника, поднимается, невыспавшийся и разбитый, и бредёт бриться. Это пока непривычно – каждое утро тщательно сбривать тёмную щетину с щёк и подбородка, руку набить не успел, на шее, выше кадыка, остаётся крохотная царапина. Она ещё слегка кровоточит, когда Гарри натягивает футболку, но становится почти незаметна к завтраку. Ест Гарри быстро и много – устоявшаяся привычка, там, в Лондоне, ему приходилось бежать до метро, боясь опоздать на тренировку, и хотя здесь ему некуда торопиться, он по инерции выходит на улицу в семь. Утренний Лутон ленив и нетороплив. Улицы молчаливы и пустынны, лишь изредка откуда-то доносится сытое урчание мотора автомобиля или тихий смех ранних пташек. Сумка с коньками и формой оттягивает плечо, но это приятный груз, это возвращение к любимому делу, и Гарри даже ловит себя на том, что гладит сквозь плотную ткань очертания коньков, беззвучно извиняясь перед ними: как долго они пылились в кладовке!.. Два месяца – а кажется, будто целую вечность. До центра ему брести всего ничего, каких-то двадцать минут, но за это время Гарри так уходит в свои мысли, что налетает на кого-то и тут же, ойкнув, бормочет: – Извините, ради бога, я не… Парень, в которого он врезался – блондин, высокий и худой, с острыми чертами лица, отмахивается от его неловких извинений и, кивая на здание центра, почти дружелюбно интересуется: – Тут занимаешься? – С сегодняшнего дня, – Гарри улыбается широко-широко, протягивает руку для рукопожатия, кивает на сумку в руках у нового знакомого; мешок куда меньше, чем его собственный. – Теперь в рядах хоккеистов, а ты? – Хоккеист, значит, – холодом веет. Вежливо-добродушное выражение уступает место презрительному оскалу, блондин высоко задирает узкий подбородок, сжимает губы, и ничего не понимающий Гарри чувствует, как крохотный глупый шарик надежды завести новых друзей стремительно лопается где-то у него в животе. – Что ж. Удачи. И случайный знакомый уходит, оставляя растерянного Гарри стоять у ступенек с протянутой рукой. Поттер его не догоняет – слишком изумляет его презрительная усмешка парня. Будто одно слово – хоккеист – меняет самого Гарри в корне, превращая в кого-то… ненавидимого? Позже, за пять минут до начала тренировки, сидя рядом с Роном на лавке и шнуруя коньки, он осторожно интересуется у приятеля: – Слушай, а у нас нигде не занимается парень… высокий, худой, светловолосый ещё. И выражение лица такое… – Как будто лимон сожрал, – бурчит разом помрачневший Рон и поднимается на ноги, поднимая с лавки шлем вратаря. – Малфой это… хорёк белобрысый… держись от него подальше, Гарри. Ну их, фигуристов... Ничего вразумительного Гарри добиться не удаётся – другие члены команды синхронно кривятся при упоминании Малфоя, а Дин Томас, смешливый нападающий, ещё и сплёвывает – тайком, чтобы не заметила вездесущая Хуч. А вот и она – рявкает: – Все на лёд, Уизли – на ворота! Попробуем Поттера в роли нападающего, поехали! – Так и знал, что опять его вратарём поставит, бл…дь, – эмоционально высказывается всем недовольный Кормак Маклагген, встающий на лёд рядом с Гарри.***
Фигуристы приходят на следующей тренировке. Все как один высокие и худые, в обтягивающих трико; когда они появляются, Рон больно толкает Гарри локтем в бок и скалится, указывая на них, и громко шепчет: – Вырядились – не поймёшь, где пацан, где девка. Ближайший фигурист, замерший у бортика, после этих слов бледнеет и выпрямляется, гибкий, как струна. Гарри совершенно неожиданно узнаёт в нём того блондина, на которого налетел, и, отмахнувшись от друга, подъезжает ближе. Пока Хуч спорит с тренером фигуристов, требующим уступить им место, Поттер тихо говорит парню: – Ты в прошлый раз так быстро ушёл, что я не успел представиться. Меня зовут Гарри. Гарри Поттер. – Очень приятно, – сквозь зубы цедит блондин, не удостаивая его и взглядом. – А теперь исчезни, Гарри Поттер. Гарри остаётся лишь разозлённо скрипеть зубами и недоумевать: откуда в этом парне столько яда? Удовлетворённый маленькой сценой Рон кивает, когда Поттер возвращается к нему, и доверительно сообщает: – Они все такие. Считают, что самые клёвые. Бабский спорт. – А строят из себя королей, – поддакивает неприязненно косящийся в сторону фигуристов Дин. – Это Малфой у них такой борзый, без него эти сюда и не сунулись бы. Посмотри на него только! Тренер фигуристов – даже на вид робкая девушка, которая едва может противостоять напору Хуч; под натиском тренера хоккеистов она сдаётся уже, но тут подъезжает Малфой, надменный, держащий спину идеально прямой. С такого расстояния не расслышать, о чём они переговариваются, видно только, как яростно раздуваются ноздри Хуч. Она выглядит неприступной, неколебимой, но Малфой что-то говорит ей, сжимая и без того тонкие губы в нитку, и Хуч раздосадованно отмахивается от него. Поворачивается к своим хоккеистам, выкрикивает: – Сдвигаемся на правую половину поля! – Не было бы тут Хуч… – шепчет Рон, потирая кулаки, и только сам Гарри да увалень (неожиданно хорош в защите) Невилл Лонгботтом не кивают одобрительно. – Фигуристы х…ровы, – сплёвывает Маклагген, негласно поддерживаемый командой, но разозлённая неудачей Хуч накидывается на своих же, и хоккеисты, бурча себе под нос ругательства, освобождают левую сторону льда для пёстрой группки в трико. Гарри оборачивается напоследок – краем глаза ловит взгляд Малфоя. Пойманный с поличным, тот демонстративно отворачивается, и смысл его интереса остаётся для Гарри загадкой.***
На третьей тренировке происходит первая стычка. Какой-то фигурист, отрабатывающий движение, чоктау, кто вообще эдакое название выдумал, ссорится с Ричи Кутом. Ричи, улыбчивый афроамериканец, казался Гарри едва ли не самым адекватным и тихим изо всей команды, но вот – он вбивает несчастного мальчишку, тощего и испуганного, в бортики, что-то рычит, склоняясь к самому его лицу, а тот, весь белый от страха, ещё и огрызается. – Инстинкта самосохранения у мальца нет, – буднично замечает Томас, и вся оставшаяся хоккейная команда замирает кучкой. И никто – никто! – не делает даже попытки разнять спорщиков. Гарри оглядывается непонимающе, с другого конца ледяного поля уже спешит, рассекая лёд лезвиями коньков, Хуч, за ней семенит тренер фигуристов, на подходе даже Малфой. Но Гарри так давно в спорте, что успел усвоить: доли секунды могут стоить многого. Это что-то вроде рефлекса, въевшаяся под кожу привычка; когда он подъезжает к Куту и оттесняет его от бледного фигуриста, он не думает о том, что теперь у команды будет повод устроить ему тёмную; только о том, что Ричи – все хоккеисты такие в той или иной степени – может сорваться. И чёрт знает, что случится потом. Ударит? Сбросит на лёд? Гарри сжимает пальцы на плечах мальчишки, спрашивает коротко и тихо: – Порядок? А тот пялится на него растерянно и взволнованно, переводит взгляд куда-то Гарри за спину, и в тот же момент звучит высокий, напряжённый, как дрожащая тетива, голос Малфоя: – Отпусти его, чёрт бы тебя побрал, Поттер! Гарри настолько удивляется, что и впрямь отпускает; поворачивается к Малфою – тот пышет яростью, на высоких скулах пляшут пятна лихорадочного румянца, серые глаза – лондонский смог – полны злости. Длинный палец больно утыкается Гарри под ключицу, и Малфой шипит не хуже змеи, склоняясь к самому лицу Поттера: – Думаешь, если у вас, хоккеистов, вместо мозгов куча мышц, это повод задирать тех, кто не может дать отпор? Думаешь, ты тут царь и бог? – Я не… – можно не пытаться закончить: Малфой продолжает, и говорит, и говорит, что все хоккеисты только и ждут возможности вывести из строя фигуриста, что им всем стоит провериться у психиатра. И много, много ещё. – Но Драко… – лепечет маячащий за ним тощий мальчишка, дёргает за локоть, Малфою приходится повернуться к нему. И по мере того, как мальчик, путаясь в словах и заикаясь от волнения, объясняет ситуацию, худые плечи Малфоя всё сильнее и сильнее напрягаются. Он больше не оборачивается на Гарри и не говорит ему ни слова. Кивает своему фигуристу и машет подоспевшему тренеру, холодно роняя: – На сегодня хватит. Все в раздевалку. Странное чувство – Гарри не чувствует себя спасителем, хотя и вины перед командой тоже нет; только какое-то гадливое ощущение. Будто его оттолкнули. Будто Малфой – какая ирония! – ему зачем-то нужен и важен. Чувство такое же, какое было тогда, в первую встречу, когда Гарри стоял с протянутой рукой у ступенек, и всё, что ему было дозволено, – сверлить взглядом идеально ровную узкую спину того, кто вычеркнул его из списка возможных приятелей. Он принимает душ молча, ни с кем не разговаривая; впрочем, с ним никто и не пытается завязать разговор. На прощание ему пожимают руку только Невилл и Рон. Остальные прячут глаза, или откровенно осуждают взглядами, или просто игнорируют. Он благодарен уже тому, что не все от него отвернулись, хотя до сих пор не может взять в толк, в чём причина такой неприязни. Разве кому-то мало льда? Разве хоккеистам не хватает для тренировки половины поля? Разве фигуристам недостаточно места для отработки движений? Нет, видимо, проблема в другом. Но в чём, Гарри не знает. В раздевалке он остаётся последним. Долго переодевается, долго складывает форму, всё медлит. Куда ему идти? Подработка – через два часа, в пустой квартирке делать нечего. Мучительно хочется есть, до сосущего чувства в желудке, от этого паршивое настроение падает ещё ниже. Когда Гарри зашнуровывает кроссовки, в раздевалку кто-то заходит. Он не смотрит, не поднимает головы от шнурков, не поворачивается, когда лавка еле слышно скрипит под дополнительным весом. И вскидывается только тогда, когда незваный гость задумчиво и тихо говорит (голосом Драко Малфоя говорит): – Они считают нас голубыми. – Прости, что? – Гарри непонимающе вскидывает бровь, удивлённый как тем, что Малфой пришёл в раздевалку для хоккеистов, так и тем, что он сам с ним заговорил, и так теряется, что забывает даже зашнуровать второй ботинок. – Ты, должно быть, видел наши тренировки, – сухо говорит Малфой. – Многим людям, особенно таким… консервативным, сложно принять изящное искусство в исполнении мужчины. Он, нескладный, белокожий, с длинными руками и ногами, ещё не мужчина, и Гарри поначалу становится смешно от этой формулировки, но после его взгляд прикипает к тонким пальцам, будто вылепленным маститым скульптором, и дышать становится нечем, и в футболке становится жарко, и он, смущённый, кашляет, отводит взгляд, трёт переносицу, хочет поправить по привычке очки – и только тогда вспоминает, что он в линзах. – В общем и целом, если у тебя есть яйца и ты приходишь на лёд не для того, чтобы погонять шайбу, вывод один: ты педик, – голос у Малфоя равнодушный, подчёркнуто безразличный. Гарри вздыхает, ерошит волосы, спрашивает беспомощно: – А мне ты зачем об этом рассказываешь? И тут же жалеет о сорвавшихся словах – плечи Малфоя каменеют, он поднимается на ноги, одёргивая рубашку, и голосом, способным заморозить море, отвечает: – Поболтать не с кем, Поттер. Бывай. Гарри чувствует себя как никогда безмозглым и бестактным; только налаживающееся общение трещит по швам, ломаясь от каждого шага Малфоя в сторону выхода из раздевалки. Какая сила заставляет Гарри вскочить на ноги, он не знает; не знает он и то, как умудрился в два широких шага оказаться подле Малфоя, впечатав его в стену. И хочется-то сказать, чтобы перестал строить из себя невесть что, придурок этот белобрысый, что доконал уже своими перепадами настроения, но восемнадцатилетнему телу – глупому телу! – наплевать на эти условности, вот здесь, даже сантиметра между нет, чужая горячая кожа, и она, наверное, на ощупь мягкая, а на вкус… Гарри отшатывается, как от огня, и Малфой ехидно скалится: – Противно трогать педика? Ответить нечего. В горле ком, в животе от случайной секундной близости пожар, щёки пылают. Малфой хмыкает. Малфой уходит. За Малфоем закрывается дверь. Гарри Поттер закрывает лицо руками и сползает по стене на пол.***
У них… что-то вроде вооружённого нейтралитета. Иногда при встрече Малфой коротко ему кивает (хотя некоторые ребята из команды до сих пор не делают даже этого), а иногда проходит мимо. Тот мальчишка, который из-за вмешательства Гарри не получил от хоккеиста по полной, ходит довольный, дерзкий, наглый. Ему лет-то сколько! Сущий ребёнок – теперь, найдя себе рыцаря, не отлипает от Поттера и хамит остальным хоккеистам. У Хуч сдают нервы. У тренера фигуристов, этой девчонки, имени которой Гарри даже не знает, они сдали уже давно; вроде как важное соревнование. Сами они готовятся на чемпионат – но как подготовишься, если в команде начались склоки и ссоры? Капитаном становится Маклагген, и это – ужасный выбор; у него нет капитанского спокойствия и капитанской беспристрастности, он не контролирует дисциплину, там, за рамками игры, в реальном мире с раздражающим фактором – фигуристами, – он позволяет хоккеистам всё. И Малфой тоже не ищет путей примирения. Наверное, именно это напряжение, копящееся в воздухе, становится толчком. На одной из тренировок Хуч подзывает к себе обе команды и, сурово сжав губы, говорит: – Ваше поведение отвратительно. Ваше отношение друг к другу отвратительно. Поэтому отныне мы тренируемся вместе. Сегодня фигуристы становятся на коньки и берут в руки клюшки. Завтра хоккеисты разучивают вместе с фигуристами основные движения и фигуры. Это поможет вам научиться ценить другие виды спорта, помимо вашего, и позволит наладить отношения. Возражения не принимаются, мистер Маклагген. Каждый несогласный отправляется на скамейку запасных. Страшное словосочетание – «скамейка запасных». По сравнению с невозможностью выйти на лёд во время игры даже попытки сыграться с фигуристами кажутся не такими уж плохими. Конечно, сначала поднимается ропот, спорят все – хоккеисты басовито отстаивают своё право заниматься «мужским спортом», фигуристы громогласно заявляют, что не собираются ставить под угрозу своё здоровье в работе с «быдлом». Гарри – один из тех, кто молчит. Он успел поссориться с командой, не познакомившись толком со всеми, и теперь надеется, что эта мера поможет ему вернуть связь с другими игроками. Но как это смешно – фигурное катание для хоккеиста! Ты можешь быть асом в ведении шайбы, но откуда тебе знать, как выполняется простейшая «ёлочка»? – Чтоб им пусто было, – сплёвывает на лёд позади него Кут. И Хуч даже не назначает ему штрафные десять минут тренировки за подобное хулиганство.***
Хоккеисты, не стесняясь, насмехаются над фигуристами с клюшками. Фигуристам положено быть худыми и гибкими; с их комплекцией в хоккее никуда. Конечно, здесь ценят ловкость, но нужна сила, нужны мускулы, потому что это почти бои без правил. И, конечно, хоккеисты пользуются преимуществом. Они жестоки; они очень жестоки – и основной мишенью для их ударов становится Драко Малфой. Гарри поначалу этого не видит, он, один из немногих, объясняет младшим фигуристам, мальчикам пятнадцатилетним, как вести шайбу так, чтобы она не выскальзывала из-под клюшки и не улетала в сторону. Потом, когда они достаточно осваиваются, чтобы попробовать взять на таран ворота со своим же в роли вратаря, Гарри выпрямляется – и тут же натыкается взглядом на Малфоя. Он раньше никогда не обращал внимания на то, как Драко выглядит, выходя на лёд. Это уже не человек – продолжение поля, его мозг, его руки, его ноги, даже в неудобной хоккейной форме, с клюшкой в руке, он умудряется скользить по льду легко и быстро, уходя от возможных попыток его сбить. Но потом… Нет хуже мгновения в спорте, чем мгновение потери концентрации. Как только ты перестаёшь чувствовать лёд и лезвия коньков, подловить тебя легче, чем отобрать соску у младенца. Драко и падает-то по-глупому. Кто-то меткий, наверное, Маклагген (страшно и неприятно думать, что это может быть Рон), отправляет в сторону Драко шайбу, и та проскальзывает в аккурат под приподнятой ногой, чиркает по лезвию. Один неосторожный шаг – и всё. Драко делает этот шаг. И – падает. Гарри, как полный придурок, на всех парах к нему летит, помогает подняться, хватает за (тонкие, господи!) запястья, заглядывает в лицо, спрашивает хрипло: – Не сломал ничего? – Отвали от меня, Поттер, – огрызается Малфой и отталкивает его; к нему уже спешит мадам Хуч, она заставляет Драко усесться на сидение в первом ряду стадиона, долго осматривает его ногу, потом поднимается. В глазах у неё – разочарование и ярость. Она говорит тихо, только Малфою, но Гарри ещё близко, и он улавливает еле слышное «растяжение». Что происходит потом… что происходит потом? Гарри не знает, его больше нет, у него красная пелена перед глазами. Он приходит в себя от криков, его кто-то держит, ему орут в ухо: – Успокойся, мать твою, бешеный! И почему-то у него саднят костяшки. Оказывается, он врезал Маклаггену. Разбил нос – капитан стоит у бортика, прижимая ладонь к лицу, и возле его коньков лёд красный. Гарри держит Рон; больно и крепко, не вырвешься, Рон его выше на голову и сильнее. – Я успокоился. Отпусти, – почти шёпот. Сил нет, закончились моментально. И не хочется думать, почему он это сделал. Из-за Малфоя? – Не думаг я, – гнусаво говорит Маклагген, и во взгляде его не неприязнь – чистой воды ненависть, – ждо мальчиг из Лондона огажедся г-г… пидором. Последнее слово он выплёвывает чётко. Это приговор. Гарри знает; вот почему у него мурашки по телу. Вот почему ему холодно, ему душно, ему нечем дышать, он как будто заново переживает худшие моменты в своей жизни, ему нужно вцепиться в кого-то, Рон поддерживает его под локоть, не говоря ни слова; друзья ли они всё ещё? Гарри не помнит, как идёт домой. Как падает лицом в подушку и забывается до ночи. Как не спит потом до рассвета, только сидит на кровати – и думает, думает, думает. В Лондоне тоже было так; самое страшное – он сам был таким, как Маклагген, он сам издевался над фигуристами, и что теперь? Почему – теперь? Почему – Малфой? Гарри никогда не думал о своей ориентации. Жил и жил. У него была девушка, с которой он, впрочем, пробыл совсем немного, он даже как-то целовался с парнем, проиграв желание, но это… Это… В голове – Малфой. Закушенная от боли губа, почти чёрные от ярости глаза. Гибкое тело (развитые мышцы и тонкие кости не спрятать под облегающим трико), врождённое изящество движений. Румянец. Рот у него, наверное, неуступчивый, а губы твёрдые. И если скользнуть рукой по животу, ниже, то… Гарри себя ненавидит. Не-на-ви-дит. Он лежит на кровати в липком белье, его рука – вся в подтёках засыхающей спермы. Он только что кончил с именем «Драко» на губах. Он только что дрочил на Драко Малфоя. Сегодня он открыто бросил вызов команде, которая теперь должна стать его семьёй, из-за фигуриста, ненавидящего его. Сегодня он совершил одну из самых больших глупостей в своей жизни – и ужаснее всего то, что он повторил бы её снова. Даже если бы знал о последствиях. На следующую тренировку Гарри не является. Звонит Хуч и, старательно кашляя в трубку, гундосит, что заболел. Вот так вот – бывает. Да, он скоро выздоровеет. Да, через несколько дней придёт. Да, он будет пить бульон… Два дня Гарри лежит дома, не выходя из своей квартирки. В холодильнике пусто, но есть и не хочется. Апатия. Ему страшно – ему элементарно страшно появляться на льду теперь. Он не понаслышке знаком с жестокостью в спорте. И знает – такие люди, как Маклагген, обид не прощают. Разбитый нос – это не поставленный ненароком синяк. Это вызов. Это приговор. На третий день он просыпается от звонка в дверь. Гарри некого ждать, хозяйка квартиры заглянет лишь в конце месяца, чтобы забрать плату, а ребята из команды вряд ли знают его адрес – разве что Хуч, но она не поедет сюда ради Гарри Поттера. Лохматый, с отпечатком подушки на щеке, в одних боксерах и растянутой футболке, он бредёт к двери и открывает её не глядя, уверенный, что к нему на огонёк заглянули какие-нибудь рекламщики, от которых всегда можно отвязаться. Это оказывается Малфой. Строгий и чопорный даже в джинсах и футболке. У него зачем-то сумка на плече, а взгляд решительный, точно он сюда с боем готов прорваться. Гарри от неловкости и изумления только открывает и закрывает рот, как огромная рыба, Драко, зачем, Драко, почему, Дра… – Миленько, – ухмыляется Малфой, и Гарри только теперь понимает, что на боксерах у него нарисованы кораблики. Он густо краснеет – на смуглой коже смотрится почти вишнёвым, – неловко поводит рукой, молчаливо приглашая гостя в дом, и Драко переступает через порог, оглядывая узенькую, скромненькую гостиную. Кроме спальни, тут только кухня, но в спальню Драко вести стыдно – Гарри так погряз в самокопании, что даже толком не прибирался… Поэтому он указывает гостю на кухню и, когда Драко садится на табурет, усаживается напротив. Старается как можно менее фальшиво покашлять, хрипло спрашивает: – Зачем ты здесь, как?.. – Не пытайся, Поттер, – Малфой отмахивается. – Я прекрасно понимаю, по какой причине ты не ходишь на тренировки. Я пришёл поговорить об этом. – Пого… о, – Гарри конфузится, подскакивает, суетится. – Может, тогда чаю? Как ты вообще доковылял, зачем, у тебя же растяжение, Дра… – осекается, поправляется, надеясь, что его оплошность не заметили: – Малфой. Драко насмешливо вскидывает светлую бровь. Пожимает плечами. – В фигурном катании растяжение – дело частое, так что двух дней вполне хватает для того, чтобы встать на ноги. Конечно, до конца оно не проходит, но откатать программу можно. Гарри только глупо кивает. Он в этом профан, в хоккее обычно только синяки да ушибы – ну, и сломанные носы, куда без этого. Он всё же заваривает чай, и Драко долго молчит, помешивая сахар в чашке. Потом зачем-то бросает: – Маклагген рвёт и мечет. – Да… – Гарри прикрывает глаза. – Они продолжают задирать фигуристов? – Меньше, – после паузы отзывается Драко. – Они сбили одного, наша команда потеряла участника на грядущие соревнования. После этого была головомойка, скамейка запасных пополнилась. Не рискуют. Гарри кивает. Сейчас он остро ощущает свою ненужность там, в этом мире; ему хоккей необходим, как воздух, но он, выходит, всего лишь заменяемая деталь. Думать об этом больно, держаться больше не за что. Драко как будто ловит его настроение, спрашивает: – Почему ты приехал из Лондона сюда? Там сильная сборная, как мне говорили. И больше шансов выиграть. Ответить или нет? Разбередить подзажившие раны или промолчать? Гарри паршивый психолог, он не знает, как будет лучше для его душевного спокойствия, и отвечает тихо, удерживая тон в рамках нейтрального: – Мой крёстный умер. После похорон я решил уехать из Лондона. – А родители? – кажется, Малфой спрашивает это раньше, чем думает над вопросом, потому что в глазах его мелькает что-то вроде вины. – Я сирота, – просто отвечает Гарри. Он ждёт тошнотворной, отвратительной, оскомину ему набившей жалости, но Драко вместо того, чтобы сказать, как ему жаль, вдруг вскидывает голову и вкрадчиво интересуется: – И ты бросил всё, что у тебя было, чтобы теперь сидеть в этой халупе, трусливо поджав хвост, Поттер? Это жестоко. Это неприятно – слышать такое. Но Гарри вдруг становится легче дышать, и он отвечает, хотя ещё и не уверенно: – Нас с тобой будут считать голубыми. И я… – Боишься, Поттер? – Драко почти улыбается. Гарри неожиданно легко ведётся на подначку, возражает пылко, сжав губы: – Вот ещё! Как полезу к тебе с поцелуями, будешь знать! – Да ну? – глаза смеются. Серые-серые. Такой глубокий цвет, утонуть можно. – Спорим, что ты струсишь? – Как ты отреагировал бы, если бы я тебя поцеловал? – зачем-то ляпает Поттер, и Малфой громко фыркает. – Вероятно, я набил бы тебе морду. – Вероятно? – Пока не проверял. И после этого Гарри его целует. Вот так просто. Губами к губам, вжимается носом в тёплую щёку. И понимает, что ошибся во всём. Во всём!.. Потому что рот у Драко податливый, послушный, а внутри горячо-горячо, кажется, вот-вот обожжёшь язык, и Гарри его почти по-настоящему обжигает, когда сталкивается – с чужим, влажным, юрким, умелым. Поцелуй получается неловким, коротким, когда Гарри отстраняется, он боится заглянуть Малфою в глаза. И встать из-за стола тоже боится – это сейчас дешёвая скатерть прикрывает стояк, оттопыривший джинсы. – Вот уж не думал, что отважный хоккеист так засмущается после одного-единственного поцелуя, – весело говорит Драко, и Гарри, поднявший голову, сталкивается взглядом с бесенятами в чужих глазах. Это похоже на сон. Это… Перед тем, как уйти, Драко ловит его за шиворот рубашки, подтягивает ближе, так, что остаётся лишь изумляться, откуда в нём столько силы, и шепчет в самые губы: – Если завтра ты не появишься на тренировке, это будет первый и последний поцелуй, Поттер. Завтра Гарри приходит на полчаса раньше.***
Их отношения (отношения ли?) похожи на американские горки. Только-только всё улеглось, хоккеисты помирились между собой и даже немного поладили с фигуристами, а у Малфоя и Поттера каждый день новая причина для стычки – насмешливый взгляд, провокационная фраза, что угодно. Их словесные пикировки в конце концов срабатывают как надо: больше никто не видит в них двух педиков, зажимающихся на льду. Теперь они на равных условиях со всеми – все хоккеисты, отрабатывающие ненужные им крюки, матерятся сквозь зубы и долго потом разминают ноющие мышцы; все фигуристы, не умеющие обращаться с клюшками, долго и бестолково гоняют шайбы по полю, не достигая нужного эффекта. Но эта тренировка и впрямь помогает им сблизиться. Проходит каких-то две недели, и Гарри, стоящий на воротах, видит, как готовящегося повести к нему шайбу мальчишку натаскивает Рон, объясняя, как лучше держать клюшку. А Малфой… А у Малфоя сильные руки. Очень сильные – когда он помогает Гарри с элементами фигурного катания, разница в комплекции сводится к минимуму. Они не встречаются. По крайней мере… по крайней мере, у них не было разговора об этом. Они просто остаются последними в раздевалке – и, когда никого нет, целуются до ноющих губ, и Драко так всхлипывает сладко и доверчиво, когда Гарри запускает ладонь ему в бельё, и толкается в кулак, и дрожит, достигая пика… И, конечно, после затишья всегда наступает буря. В этот раз ничего не меняется. Снова Малфой проскальзывает в раздевалку для хоккеистов, когда там остаётся один Поттер, и Гарри зажимает его в углу, и скользит ладонями по гибкому телу, и шепчет хрипло, ломаным голосом, «как же я скучал», и «господи, Малфой», и «с ума можно сойти от тебя», и им так хорошо, так запредельно… И Драко почти кричит, когда Гарри опускается на колени, неумело, но старательно ему отсасывая. И, конечно, оба они не слышат еле уловимого скрипа двери. Им достаточно повернуть головы влево, чтобы наткнуться на ошарашенный и торжествующий взгляд Маклаггена, но они этого не делают. На следующий день, как назло, фигуристов и хоккеистов делят на две команды. Гарри оказывается на защите в одной. Маклагген – нападающий в другой. Поначалу всё идёт неплохо, шайбу у Маклаггена уводит вездесущий быстрый Дин, ловко отправляющий её к клюшке Малфоя, но в конце концов Маклагген – сгусток мышц – отталкивает с дороги одного из фигуристов, несётся на Поттера, кажется, даже теряет шайбу… Когда до столкновения остаются секунды, мир как бы замедляется. Ты слышишь, что кто-то кричит, и улавливаешь глухое лязганье коньков, но уже не можешь сдвинуться с места – превращаешься в картонный трафарет. Когда Маклагген налетает на него, давя всей своей массой и заставляя неловко упасть, Гарри даже не сразу осознаёт, что произошло. Вот он стоял, готовился отразить атаку, а теперь он лежит на льду, у него болит спина, но хуже всего – тупая пульсация в неестественно вывернутом запястье, как тянет, господи, как тянет… Он неловко елозит по льду другой рукой, пытаясь нащупать повреждённое место. Перелом. Если торчит кость, сомнений нет. Всё остальное – цветной калейдоскоп. Он запоминает обеспокоенное лицо Малфоя, который что-то говорит, что-то спрашивает, но звука нет, точно в Гарри испортился динамик, сплошной шум в ушах. Он лежит так долго, невыносимо долго, пока его не поднимают и не укладывают на носилки. Потом – пустота.***
Гарри приходит в себя в больнице. В его памяти – сплошь обрывки, неясные и смутные. На руке гипс, он же стягивает рёбра. Не пошевелиться, так туго. Палата пустая, что в ней, одна кровать и окно, нет, вот ещё стул в углу, а на стуле – боги. Малфой. Осунувшийся, уставший, с закрытыми глазами. Гарри хочет его позвать, но выходит бульканье, и Драко подскакивает сам, тут же садится рядом, смотрит на него долго, как-то невыносимо, до горечи нежно, а говорит – в своей манере: – Опять ты, Поттер, вляпался в переделку. – Гарри, – еле разобрать из-за хрипа. – Меня зовут Гарри. – Не заслужил ещё, чтобы по имени звали, – строго отвечает Малфой, торопливо целует его горячими губами в уголок рта и тут же отстраняется, будто смутившись своего порыва. Коротко вздыхает. – Маклаггена отстранили от должности капитана и отправили на скамейку запасных. Ваша Хуч говорит, что давно пора было это сделать, но ей казалось, что он исправился. Капитан теперь, – губы кривятся неприязненно: не подружились, – Уизел. Рон… Что ж, Рон заслужил – тысячу раз. В первый – когда после брошенного «педик» Маклаггена не отшатнулся. Тысячный – потому что вот он, маячит, неловкий и высоченный, в дверях, и ему, кажется, совершенно безразлично, что секундой раньше Драко поцеловал Гарри. Значит, всё… всё хорошо. – Я, это, поздравляю с первым переломом, – ухмыляется Рон, хлопая Гарри по здоровому плечу. Малфой поднимается с места, кидает, что оставит их пока одних. Когда он уходит, Рон садится на кровать и вдруг говорит, неловко заламывая пальцы: – Слушай, бро, ты не подумай чего. Я Малфоя не люблю, но он вроде норм такой малый, – трёт переносицу. – Маклагген нам всё растрепал, но ты не думай, мы ему фейс-то украсили! Так что это… Если у вас там всё на мази с Малфоем, то мы не против, лады? Гарри улыбается счастливо и легко. И отвечает шёпотом, боясь спугнуть момент: – Лады. Через месяц у Драко начинаются соревнования. Вместе с Гарри поболеть за него и за остальных фигуристов приходит вся команда, кроме Маклаггена. После объявления победителей («учись, Поттер, первое место!») Малфой, не стесняясь взглядов сотен зрителей и всей хоккейной команды, обхватывает Гарри за шею и целует. Глубоко, жадно, взахлёб – им всегда мало поцелуев, им всегда хочется большего, вот и сейчас, хотя мешает сломанная рука, в животе загорается горячее, жгучее желание. Гарри не знает лучшего признания в любви, чем этот поцелуй. И лучшей дружеской поддержки, чем ладони Рона и Дина на его плечах.