— Я хотела бы перебраться в город.
За столом воцарилась тишина. Мягкий подбородок Роберта Кроули характерно задёргался, графиня Вайолетт подхватила веер и принялась усердно обмахивать себя, столовый прибор выскользнул из пальцев Коры и со звоном приземлился на ободок блюда.
— Одна.
Сибил густо покраснела и, как будто спрашивая остальных, обвела взглядом домочадцев. Мэри и Мэттью обменялись непонимающими взглядами. Никто не прочёл безмолвный вопрос Сибил, и тот остался без ответа.
Такие разговоры в последний месяц действительно все чаще ходили по Даунтону, принося в почтенное семейство только было затихшую тревогу. Эдит обвела взглядом собравшихся и не добавила к своему заявлению ничего нового. После окончания истории с Энтони Стрэлоном она удивляла каждого своими выходками. Самая неприметная дочь графа теперь ежедневно пребывала в центре внимания.
Первой опомнилась вдовствующая графиня Грэнтэм, которая давно научилась не останавливаться перед потрясениями.
— Эдит! — внушительно воскликнула она, и её сморщенная рука с веером заработала активнее. — Это же вульгарно! Я была твёрдо убеждена, что эти новомодные веяния развратят кого угодно, только не тебя… Теперь понятно, что за дикость в телеграммах Розамунд из Лондона!
— Да, я писала тёте Розамунд и советовалась с ней, — бесхитростно подтвердила Эдит, чем вызвала новую бурю сокрушённых вздохов и замечаний.
— В каких таких книгах ты вычитала эту глупость? Незамужняя юная леди живёт вдали от состоятельной семьи в полном одиночестве? А ночное время? А отвратительные компании?
— Это на неё так влияет разрыв с сэром Энтони, бабушка, — со знанием дела вмешалась Мэри, которой уже надоело выслушивать эти бесчисленные «а.?»
— Дорогая!.. — многозначительно зашикал на невесту Мэттью, сжав под столом её руку.
Мэри виновато погладила в ответ его пальцы и больше не проронила ни одного колкого словечка в адрес Эдит. Внимание всего сборища ненадолго переключилось на эту сценку, произошедшую между влюблёнными. «Она уже слушается его!» — с удивлением подумала Сибил. Для неё та грань, где женская гордость тает и перетекает в покорность любимому, пока была смутной. Сама-то она считала, что куда выгодней для собственного достоинства подчинять себе, а не подчиняться. Родители Мэри думали о другом: они радовались выбору дочери, наглядно убеждаясь в том, как Мэттью влияет на неё.
Мэттью вдохновился этим успехом и, вернув руку Мэри ей на колено, умело перехватил нить разговора:
— Эдит, но что же ты собираешься делать в Йорке одна? Не лучше ли, если ты устала от Даунтона, поехать в небольшое путешествие? Ведь тогда тебя смогла бы сопровождать тётя Розамунд или кузина Кора, или, в конце концов, даже моя мать.
— Мэттью прав, — наконец вставил Роберт, решив, что неприлично главе дома молчать на семейном совете, пусть и незапланированном.
Эдит покачала головой и опустила длинные бесцветные ресницы.
— Не стоит тревожить ни тётю, ни маму, ни добрую милую Изабель. Не стоит смотреть на меня с такой жалостью, Мэттью. Я ведь не бегу с позором, — казалось, она убеждает в этом саму себя, — а начинаю новую жизнь.
— Но, в самом деле, чем ты планируешь заниматься, как обустроишь свою жизнь без нас? — Кора с исключительно материнским волнением, которое закралось тенью в уголки её глаз и рта, смотрела на Эдит.
— Я сниму небольшую меблированную комнату и найму девушку: никого из слуг Даунтона я не посмею выписать к себе. Служанка будет носить воду, зажигать свет, помогать мне переодеваться к обеду — как это делают простые горничные. Я стану одеваться скромнее, жить под расчет, начну давать уроки музыки, — Эдит подняла глаза и тепло посмотрела на мать, — у меня были первоклассные учителя. О, я ещё научу играть маленьких наследников Даунтона!
Глаза Коры увлажнились, она поднесла к губам сжатые в кулачок пальцы. Ей вспомнилось, что она действительно обучала Эдит игре: её девочка сидела на круглом стульчике с врождённой осанкой, её пепельно-русая головка покорно склонялась над нотами, а длинные некрасивые пальчики извлекали из клавиш инструмента долгие тоскливые звуки. Почему Эдит родилась такой несчастной, какими никогда не будут Мэри и Сибил? Зачем она покидает родительский дом? В ней впервые копошилась жалость к Эдит, которую нельзя было вытеснить из своего сердца.
— А потом, живопись, выставки цветов, всевозможные благотворительные съезды — нет, я бы не скучала одна! — расписывала свои будущие занятия Эдит, очнувшись от мрачного забытья, владевшего ею с момента отъезда Энтони.
— Нет! — вдруг донеслось с другого конца стола, со стороны Сибил.
Только теперь все уже державшие речь члены семьи вспомнили, что леди Кроули-младшая за всё время разговора не проронила ни единого слова.
— Ты не можешь так поступить сейчас, Эдит! Не можешь покинуть меня… я хочу сказать, нас! — к полным губам Сибил прилила кровь; она говорила так же жарко, как говорила бы, если бы ей пришлось возглавить всех суфражисток Англии. И, кажется, едва не плакала.
— Сибил! — Эдит с изумлением взглянула на младшую сестру. — Мне казалось, что ты должна понимать меня! Ты… с твоей любовью к людям, с твоей неусыпной борьбой за независимость личности, с твоим пониманием психологии, с твоим сердцем, пылающим жаждой самопожертвования!
Сибил медленно покачала головой.
— Нет, Эдит… Именно потому что
я — это я, мне не понять тебя… Сейчас — не понимаю.
В комнате Эдит давно погас свет, но хозяйка не спала. Сознание её было воспалено постоянными воспоминаниями об Энтони: даже теперь, спустя столько дней, она могла повторить каждое его слово, воспроизвести любой жест!
Ночью, когда никакие внешние помехи не давили со всех сторон своим шумом, когда не было никаких дел, он являлся ей чаще, острее. Она слышала снова и снова роковое «В последний раз!», а дыхание осеннего ветра за стеклом, казалось, несло в себе частичку его дыхания. Эдит лежала, глядя в потолок, когда за дверью послышались чьи-то осторожные шаги. Она вскочила с постели.
— Это я… Не могу заснуть и подумала: вдруг ты тоже.
Сибил стояла на пороге и просяще смотрела на сестру. Эдит, засмотревшаяся на её красивое грустное лицо, обрамленное распущенными локонами, опомнилась.
— Входи. Что случилось? — она поспешно пригласила нарушительницу покоя в свою спальню.
Сибил скользнула к ней и сразу села на кровать. Взгляд задержался на тех деталях, благодаря которому для гостьи отчётливее вырисовывался облик Эдит. Комната была без претензии на изящество: зеркала на туалетном столике не было совсем — Эдит как будто нарочно спрятала его, чтобы не разочаровываться; на тумбочке возвышались стопки книг.
— Может, поговорим? — тихо спросила Сибил, поняв, что Эдит смотрит на неё в ожидании.
Эдит улыбнулась. Этот визит сестры напомнил ей детство. Тогда все три дочурки лорда Грэнтэма спали в одной комнате. Сиби, самая маленькая, часто не могла заснуть. Девочка хорохорилась, но жутко боялась духов зла, которых, как она знала, стараются не дразнить суеверные слуги. Эдит разжалобливалась и брала Сиби к себе в кроватку, почти как сейчас, разве что теперь одной сестре исполнилось семнадцать, а другой вот-вот грозил двадцатый год жизни.
— Ну, расскажи поподробнее о твоём первом бале, — предложила Эдит, устроившись рядом с Сибил на кровати. — Что ты чувствовала, когда тебя представляли ко двору в Лондоне?
Сибил нахмурилась.
— Это совсем не то, что балы в Даунтоне. Там много чужих: это напыщенные светские люди, которые говорят только о еде, котильонах и ещё чёрт знает о каких забавах.
— Это жизнь не для тебя, верно? — участливо осведомилась Эдит, погладив сестру по волосам.
Сибил тепло вздохнула, удобнее устраиваясь на подушке.
— Ты сейчас спросила, совсем как мама. Но да, ты права, Эдит. Я не хочу быть графиней, танцевать до утра, распоряжаться огромным имением. Всё это как-то…
— О, я понимаю! — вырвалось у Эдит. Она теперь с отвращением относилась к блеску, которым старалась окружить себя накануне своей воображаемой помолвки с Энтони.
— Правда? — Сибил взглянула на неё с надеждой, потом помедлила и, перейдя на совсем уж осторожный, едва различимый шёпот, добавила: — Это из-за сэра Энтони?
Эдит молчала, прикусив губу. Сибил почувствовала, что смутила сестру.
— Я не хотела причинить тебе боль.
— О, нет! — Эдит поспешила успокоить её, увидев, как она уже нервничает и корит и себя. — Сибил, ты ведь интересуешься политикой. Должна знать, что если спросила, то надо идти до конца, не отказываясь от желания получить ответ.
— Тогда расскажи… почему он уехал, сделав тебе тогда предложение? Неужели ты отказала ему? Но зачем?
Эдит пожала плечами и просто призналась:
— А сэр Энтони и не делал мне предложение. Он хотел свататься к нашей Мэри, а за мной ухаживал только затем, чтобы я ему давала советы в этом деле и рассказывала про её поклонников. Он считал меня своей помощницей — не более.
— О! — только и сказала Сибил. На глазах её, казалось, вот-вот выступят слёзы, так она в этот момент сопереживала сестре.
Эдит всё время казалось, что если она выдаст кому-то свой секрет, то любовь её от этого помрачнеет, как-то даже опошлится. Но теперь она не сомневалась, что правильно сделала, открывшись Сибил.
— А ты рассказала Мэри? — наконец спросила Сибил.
— Нет. Да и зачем? Энтони уехал в тот же день, поклявшись никогда не возвращаться. Мэри будет только издеваться надо мною, да это и неудивительно: пыталась удержать чужого жениха!
— Мэри изменится. Она уже меняется благодаря Мэттью, — мягко возразила Сибил. — Я уверена, что она желает тебе счастья.
— Конечно, — Эдит вздохнула. — И, клянусь тебе всем на свете, Сибил, я тоже никогда не захочу для неё ничего дурного. Но давай поговорим о тебе: что ты думаешь о протеже отца, мистере О’Конноре? Тебе скоро тоже нужно будет рассматривать кандидатуру в мужья.
— Кандидатуру в мужья? Фу, Эдит! — Сибил изобразила неподдельное отвращение, и обе сестры приглушённо рассмеялись. — Нет, — тут же посерьёзнела она, — я бы не хотела стать женой Клайда. И ничьей женой.
— Неужели нет никого, кто тебе бы нравился? Ведь ты давно уже давно большая девочка, Сиби, — напомнила Эдит.
Наивность сестры насмешила и даже немного задела Сибил. «Нравился!» О, если бы всё было так просто! Эдит прижала холодную ладонь к лицу собеседницы и с радостью совершённого открытия выдала:
— Да у тебя щёки горят! Ты, притворщица, скажи сейчас же, кто он? Ларри Грэй?
— Нет, — отдернув руку сестры, сказала Сибил. — Ты не знаешь его. Никто не знает.
«Соглать в ночь откровения с ближним — это предательство, но, — успокаивала себя она, — ведь это и не назовёшь отъявленным враньём. Настоящего Тома действительно не знает никто не в Даунтоне, кроме меня!»
— Ничего не может быть, Эдит, и я точно это знаю. Ни я, ни он себе этого не позволим.
— Неужели? — Эдит сама испугалась своей догадке. — Он женат или дал слово другой?
— О нет, нет, это не что, что ты подумала, — смеясь, заверила её Сибил. — Дело не в том. В предрассудках, в различиях, в запретах. Во всём том, против чего я борюсь… и он тоже.
Эдит молча слушала сестру, и ей рисовалась любовь прекрасная, не всем доступная, как птица Феникс выживающая среди пепла и руин. Она вздохнула и с притворной весёлостью взъерошила локоны Сибил.
— Ну, довольно на сегодня. Ты и так мне много рассказала, а я — тебе. Всё это останется в стенах нашей комнаты.
— Значит, заклеим друг другу рты и поставим гриф «Совершенно секретно»? — Сибил была в упоении от того, что только что рассказала кому-то. — Удивительно, почему мы раньше не ходили друг к другу в гости по ночам. Можно я буду приходить чаще, Эдит? Возьмём с собой Мэри и снова будем настоящими сёстрами, как в детстве!
— Боюсь, Мэттью не понравится, что его невеста куда-то сбегает по ночам, — нашлась Эдит, усиленно стараясь скрыть мучение, которое раз за разом доставляло ей упоминание имени Мэри. — Можешь придти завтра снова, если не заснёшь.
— А вот и не засну! Увидишь, не засну, обещаю!..
И Сибил сдержала слово.
— Мама! Позволь переговорить с тобою.
Обед закончился на тяжёлой ноте, и теперь члены семейства разбивались на группки в гостиной.
— Да, дорогая? — Кора обеспокоенно повернулась к дочери.
— Мама, я никуда не перееду, — прошептала Эдит, и в её глазах ее впервые за долгое время зажёгся живой огонёк. Она говорила живо и горячо, и её речь трогала до глубины души и внушала любовь к этому одинокому сероглазому созданию. — Мне жаль, что я так всех расстроила. Как я могла быть столь эгоистична в трудное для нас время? Когда Мэри и Мэттью намереваются пожениться, когда Сибил только-только выходит в свет? Нет, я не стану позорить нашу семью, я всё уже передумала, правда!
— О! — Кора глубоко вздохнула, совсем как Сибил во время того первого ночного разговора.
— Позволь мне только… да, поехать путешествовать! Во Францию, например? А потом я вернусь и снова буду жить в Даунтоне? Да?
— Конечно… Конечно, Эдит! — теплые руки матери легли на острые плечи незадачливой путешественницы. Кора обвила её руками, как будто стараясь, чтобы мир Даунтона проник глубже в сердце её девочки, пустил там свои корни раз навсегда. — Пойдём, расскажешь всем о своём решении и извинишься перед бабушкой.
— Да, да! — повторяла Эдит, поминутно отирая набегавшие слёзы.
— Шуму же ты наделала, дорогая…
В другом углу гостиной состоялась беседа не столь пафосная, но ничуть не менее чувственная. Мэттью забился вместе с Мэри в оконную нишу и держал её за руку, точь-в-точь как за обедом.
— Боишься, как бы я опять не наговорила лишнего? — спросила Мэри, свободной рукой вытрепливая кисточки бахромы на портьере. — Послушай, я хотела сказать…
Мэттью внимательно взглянул на неё.
— Я всё та же жестокая, циничная, безжалостная леди Мэри Кроули, которая так неприветливо встретила тебя когда-то в нашем доме. Сегодня я ни за что обидела Эдит, а когда она говорила что-то про строгость нарядов, я едва не съязвила ещё раз… Ты другой, Мэттью, и я ужасно боюсь наблюдать за тем, как ты вымучишься со мной и разочаруешься.
Он играл с пуговицей на её перчатке, крутил туда-сюда большим пальцем и слегка придавливал к её руке.
— В тебе нет и капли жестокости, Мэри, — наконец серьёзно заметил он. — С твоим несносным характером смирились все, тебя многие любят такую. В том числе, и Эдит. Я считаю, что даже своих плохих сторон не следует бояться. Что же до голоса твоей совести, то я готов поручиться за него.
— Потому что голосом моей совести всегда будешь ты, — сказала Мэри и с облегчением засмеялась. Мэттью был по-прежнему рядом, он направлял её и делал ценные замечания, он верил в неё — о большем вряд ли позволительно было мечтать.
— Поцеловать бы тебя прямо здесь, — он недвусмысленно опустил глаза к губам невесты. — Но бедной графине Вайолетт хватит на сегодня доказательств распущенности её внучек.
Мэри чуть откинула голову назад — и серьги затанцевали в её ушах. Мэттью пристально наблюдал за ней, расслабленной, безмятежной, счастливой.
— Тебе пора ехать домой, Мэттью, — наконец вынужденно произнесла она.
— Как бы мне не хотелось это признавать, но — да, дорогая. Пора. Пойдём гулять завтра на выгон, когда я приеду?
Она кокетливо улыбнулась и не без усилий придала своему лицу одновременно обольстительное и строгое выражение.
— Берегитесь, мистер Кроули, вы себя скомпрометируете.
— Скорее ты меня скомпрометируешь прямо здесь, если я сейчас не поеду домой, — страстно шепнул он ей, нагнувшись почти к её уху.
Но тут же из другого конца комнаты долетело обеспокоенное «Мэттью! Мэри!» — и в тот вечер никто, к счастью, не уехал и не остался скомпрометированным.
***
Проводы Эдит протекали печально, хотя все знали, что это разлука не будет вечной. Уже упаковали все вещи; сама Эдит была в пальто и шляпке. Внизу только изредка поражались скоропостижности её отъезда.
— Почему леди Эдит не может остаться хотя бы до свадьбы леди Мэри и мистера Кроули? — охала Анна в кухне после ужина.
— Вам-то что до этого? — с недоумением сказала О’Брайен. — Теперь работы будет меньше: разбирать придётся только леди Сибил и леди Мэри.
— Миссис О’Брайен лучше всех нас знает о том, каково это — прислуживать одной хозяйке. Не наскучило с возрастом, миссис О’Брайен? — с едким смешком осведомился Томас.
Самая опытная горничная Даунтона обернулась был к лакею, но тот ловко оказался у неё за спиной и стал потихоньку пробираться к двери.
— Томас! — робко окликнула коллегу Дэйзи, порозовевшая от волнения.
Большие тёмные глаза бегло осмотрели наивную помощницу кухарки: сероватые пряди волос, неспособные зацепиться за круглые ушки, детский безвольный ротик, светлую блузу с манжетиками.
— У тебя пуговица болтается. Может быть, я перешью? — предложила девчушка, восторженно хлопая большими глазами.
Томас представил, какого труда стоило ей это осторожное предложение, и усмехнулся. Потом провел ладонью по волосам, и так лежавшим волосок к волоску, и небрежно бросил:
— А ты зашей Уильяму, Дэйзи. У него давно болтается. А вы, — это уже было обращено к Анне, с сочувствием наблюдающую за попытками Дэйзи, — празднуйте: леди Мэри выйдет замуж за наследника и возьмет вас в личные горничные: будете прислугой самой миледи.
Дальновидный нахал», — подумала Анна, уверенно вонзая иголку в подушечку. «Лакейская душонка, которой я, к своему несчастью, обязана всем», — досадовала О’Брайен. «Красавчик», — с тоской решила Дэйзи.
Наверху Эдит провожали куда более душевно. Роберт долго обнимал дочь, Мэттью крепко пожал ей руку, Кора и Сибил едва не задушили её в объятиях. Мэри только стояла в стороне, будто не вполне понимая происходящее.
Когда Эдит подошла к ней за порцией прощальных нежностей и слабо коснулась щекой её щеки, Мэри негромко призналась:
— До сих пор не могу отделаться от ощущения, что ты всё это затеяла из-за меня.
— Нет, — сказала Эдит.
— Тогда как объяснить то, что ты не дождалась свадьбы? Я не говорю о себе, но Мэттью так огорчился!
Эдит представила себе запах свечей, духов, цветов, нарядов — и ей стало так больно, как если бы праздник Мэри был украден у неё самой. Нет, лучше не видеть подвенечного платья, о котором она так мечтала, лучше не слышать звука органа, от которого перемешаются мысли! Нет ничего хуже фальшивой радости, за которой скрывается досада…
— Я пришлю вам открытку и подарок из Парижа.
Всё семейство вышло к подъездной аллее. Провожали не только Эдит — провожали осень, катившуюся к закату осень, принёсшую столько радости и слез; провожали часть жизни, а то и целую жизнь. Эдит вскинула руку в прощальном жесте, послала воздушные поцелуи — и отзвуки любящего «Я буду скучать!» наполнили сырой воздух.
Кора качнулась: перед глазами на мгновение всё поплыло, как в тумане; тошнота удушливым комом подкатила к горлу. Если бы Роберт не поддержал её под локоть, она упала бы прямо на холодные мраморные ступени крыльца.
— Что ты, дорогая? — испуганно и ласково спросил Роберт.
Что-то дрогнуло в сердце Коры: она словно заново увидела мир своей семьи. Её дочери никогда не казались ей такими прекрасными, супруг — излучающим тепло и надёжность, Мэттью — мальчишески-очаровательным и родным. Она словно прощалась с ними навсегда, подчиняясь той силе, которая тянула её вниз и отнимала всю энергию. Снова всё стала туманным, и только крик Мэри привёл её в чувство.
— Мама!
Оказывается, она была уже в доме; её усадили в кресло и изо всех сил пытались растормошить. Кора открыла глаза и выдохнула.
— Что с тобой? — снова Роберт.
— Нет-нет, ничего, — поспешно заговорила Кора, растерянная от того, что так напугала всю семью. — Не стоит так волноваться. Нервы совсем расстроились: то старшей дочери, видите ли, вздумалось выходить замуж, то средней — исколесить Францию в полном одиночестве.
— Вы совершенно точно уверены, что здоровы? На вас лица нет, кузина Кора, — неуверенно заметил Мэттью.
— Разумеется, да, мой мальчик. Всё хорошо. Вы ведь собирались ехать куда-то, верно? — вспомнила Кора. — Так отправляйтесь, пожалуйста, до темноты.
— Я хотел ехать в «Даунтон Плэйс» с Мэттью, — сказал Роберт, — мне показалось, что надо осмотреть поместье: мы давно им не занимались. Но я не оставлю тебя в таком состоянии, я…
Кора мягким жестом руки остановила его.
— Прошу тебя. Я в порядке. Голова кружится — пустяки. Выйду в сад — и мне сразу же полегчает.
После долгих уговоров мужчины всё же уехали, а Мэри удалилась к себе. Кора осталась наедине со странным недомоганием и роем мыслей. Нет, ждать дольше было невозможно! Она вызвала Брэнсона: Роберт и Мэттью, к счастью, уехали не на автомобиле. Велено было готовиться к отъезду, никому ни о чём не сообщая.
***
— Что же мне теперь делать, доктор Кларксон?
— Причин для беспокойства нет, во всяком случае, сейчас. Так что единственная рекомендация, которую я могу вам дать: рассказать обо всём лорду Грэнтэму.
Женщина покачала головой, закрывая ладонями живот.
— Именно теперь… Боже мой, именно теперь!..
