Цветы из алюминия

Расскажи, Алиса, каково быть брошенной, запертой в стерильных белых стенах с руками, завязанными на запястьях туго-туго. Расскажи, Алиса, каково это смотреть на себя в зеркало, а видеть того, кого так пламенно ненавидишь. И любишь, наверное, так страстно любишь. Лидделл ведь просто падает в пропасть; считает свои секунды и думает, кажется, когда же закончатся этажи. У этой девушки за плечами обеспокоенный Сайрус и бетонные плиты, кричащие громко рваными красными губами «ты безумна». У здешней Алисы горчит улыбка, прикосновения ранят тонкую кожу, а лицо — глоток прокисшего молока — так худо и печально-дико, что санитары стараются на нее не смотреть вовсе; боятся заразиться что ли. Питер Пэн из маленького зеркала глядит с усмешкой, и во взгляде его читается собственное превосходство. Мальчик-что-никогда-не-вырастет на самом деле слишком сильно любит ломать девочек с отважной душой, подчиняя нелепым законам магии. В девичьих венах едва ощущается пульс — тайные страхи сальсу танцуют на обратной стороне потухших ледяных зрачков. А Питер ликует — Лидделл мастерски развязывает путы и кулачком стучит по грязному надколотому стеклу. — Я в тебя верю, слышишь? Верю, верю, верю. Слышишь? — повторяет блондинка, внутренний взрыв сдерживая изо всех сил. Она же видит его и от этого хочется выть; на бомбе в груди нещадно пищит датчик — скоро мир рванет на воздух. Алиса-то себя не помнит. А в голове та самая Страна Чудес, и Валет, и Анастасия, и Джафар даже — все мешается, путается, срастается неразделимо; выхода будто бы нет. Мысли стучат в черепной коробке, отражаясь улыбкой Пэна на яву. Алиса бьется, словно пойманная птичка, конвульсией тело прошибает холодная дрожь — получается, если она верит в Питера, значит умеет и летать. Это же простая арифметика: Лидделл — герой, Лидделл — истинно верующая, Лидделл — волшебной пылью окрещенная. Алиса — это часть сказки. Сказка — это одна из чудес, ставшей реальностью. Девушка впервые кристально-чисто осознает, что кроличья нора была узкой, и книги там парили вверх ногами, клубы пыли поднимая со страниц; что джинны иногда бывают насильно запертыми в лампах, а гусеницы курят трубку, выдыхая буквы-облака. Алиса полностью — практически не — в своем уме. Зазеркальный Питер легко взмахивает рукой, и меж чернеющих кирпичей вырастает окно. Решеток на нем, как во всей остальной больнице, нет. — Оно приведет меня к тебе? — шепчет блондинка, в сердце своем храня целую иную вселенную; она греет душу изнутри. — Конечно, дорогая. — люминесцентно-рыжие волосы в отражении его горят бесноватым огнем, — Я тебя там встречу. Лети, та самая. Лидделл оскала белоснежного не видит, верно делая шаг в невесомость. // Так расскажи же, Алиса, каково быть преданной, доверчиво утонувшей в любви-небылице девочкой. Расскажи нам, Алиса, каково это — лететь, не имея крыльев. Только Алиса отчего-то молчит — багряная лужа под женским телом растекается все быстрее, а Питер Пэн смеется, из оков прозрачного зеркала выходя. Каждая магия имеет цену. За свободу цена — невинная душа, самолично вверившая в вечно молодые мальчишечьи руки свое пылающее сердце.