Love is a Polaroid

Первый собственный фотоаппарат у Ильи появляется лет в семнадцать и уже, наверное, тогда он увлекается фотографией. Моменты из жизни на бережно проявляемой плёнке, 36 кадров, он хранит в картонной коробке под кроватью и никогда никому не показывает. Улочки Москвы, Кремль, цветущая зелень парков, и - очень редко - люди, всегда незнакомые. Мать он фотографирует всего однажды, с букетом цветов в день рождения, и эта фотография так и остаётся лежать под матрасом в его комнате. Остальные снимки перед отъездом он безжалостно сжигает, а Зоркого и пару кассет с плёнкой прячет на дно сумки. И за все годы достаёт всего лишь несколько раз, снимков, не касавшихся его работы в КГБ, практически нет. В один из переездов сумку с его личными вещами теряют и не возвращают. Уэйверли после успешного окончания миссии в Италии вручает каждому подарки. За то, что оправдали ожидания, как он объясняет, посмеиваясь. Илья получает Зенит-С и даже не задаётся вопросом, откуда Алекс узнал о его старом увлечении. Первую половину плёнки он тратит в предпоследний их день в Риме, пройдясь по туристическому маршруту и вспоминая это забытое чувство удовольствия. Наполеон подкалывает его, а потом, на следующих миссиях, когда замечает фотоаппарат в руках напарника, насмешливо улыбается. Сам Соло ценит другие виды искусства, а фотографирование, по его мнению, лишь пародия на живопись. Прага влюбляет в себя всех троих, Илья урывает вечерние часы перед сном, чтобы пройтись по узким улочкам и полюбоваться архитектурой, у него несколько кассет с плёнкой, которые, возможно, как и другие, он никогда не проявит. Ему нравится фиксировать то, что трогает сердце, заставляет замедлить шаг и любоваться, забыв о времени. Что бы ни говорил Наполеон об отсутствующем чувстве вкуса у Ильи, он был не прав. И, чёрт подери, каким-то образом в его рамки понимания искусства вписался сам Наполеон. Считать человека красивым независимо от его пола - нормально, говорит он сам себе, и на равных позволяет себе любоваться не только Габи, но и Наполеоном. Вот только на половине непроявленных плёнок за несколько лет существования АНКЛ - только Наполеон Соло. Илья не умеет рисовать, лепить или вообще творить что-то руками, фотография - единственный его способ выражения эмоций, не прорывающихся наружу. Кассеты с кадрами - 36, 24, снова 36 улыбок Наполеона, не предназначенных ему - бережно завёрнуты в водолазки, надёжно спрятаны от посторонних глаз. В этот раз у каждого из них отдельный номер, но в воскресенье Габи зовёт их к себе выпить и поиграть в правду или вызов. Ей скучно, миссия почти закончена, а ожидать прибытие официальных властей придётся ещё некоторое время. Илья соглашается только после долгих уговоров и, устроившись на ковре на полу, вытягивает ноги и крутит в руках бокал с виски. О том, что он согласился, он жалеет после второй откупоренной бутылки, на губах горит вкус виски и Наполеона - Соло не счёл зазорным принять вызов Теллер и поцеловать Илью под её довольный смех. Друзей не бьют кулаком в челюсть, напоминает себе Курякин, зажмуриваясь и сжимая губы, не отвечая на прикосновение. И, конечно же, друзей не целуют. Но для Наполеона не происходит ничего необычного, это шутка, вызов, который так легко выполнить и одновременно подразнить большевика, не способного на эмоции. Илья утирает рот тут же, стоит Соло отстраниться, и залпом выпивает остатки виски в бокале. А после послушно отвечает на какой-то дурацкий вопрос об одной из прошлых миссий и снова передаёт эстафету Габи. - Соло, - она указывает пальцем в его сторону, словно тут есть кто-то кроме них троих. - Мне вот всё интересно. Ты когда-нибудь любил? Илья бросает на него взгляд из-под ресниц, внутри всё замирает и он сам не знает, чего ждёт. - Нет, - пожимает плечами Наполеон и тут же ослепительно улыбается, хватая бутылку. - Зачем? Я никогда не обременял себя длительными отношениями, мне это не слишком интересно. Особенно при моём образе жизни. Это “зачем” почему-то звучит в голове Ильи оглушающим эхом, пока он протягивает руку, чтобы Наполеон снова наполнил его бокал. - Глупо, - фыркает Габи и толкает его ногой в бедро. - Одноразовые отношения на ночь, мой дорогой друг, это суррогат любви. Хотя учитывая размер твоего эго вряд ли в тебе поместится чувство к кому-то ещё. Она тихо смеётся, когда Наполеон ловит её за щиколотку и щекочет, вырывается и отодвигается к Илье. - Ты права, - вдруг произносит Курякин и заставляет себя улыбнуться, по-прежнему не понимая, что вообще чувствует. - Ковбою никто не нужен кроме него самого и его костюмов. - Эй-эй, мои костюмы - это целое состояние, я бы попросил, - взмахивает рукой Соло, проливая виски на пол. - В отличие от твоих дурацких водолазок, я так и не понял до сих пор, сколько их у тебя. Или это всегда одна и та же? - Это был твой вопрос в игре? - уточняет Илья. - У меня их десять. И некоторые из них на удивление не чёрного цвета. - И ты носишь их, чтобы отпугивать от себя людей. Поэтому, большевик, у тебя и нет секса, - салютует ему Наполеон, поигрывая бровями. Наполеон не заинтересован в нём как в… партнёре, это Илья знает точно. Просто флиртовать со всеми вокруг, шутить или делать намёки в характере Соло. А шутить особенно над ним, Ильёй, его любимое развлечение. Словно проверяет, где та грань, после которой такие развлечения ему не позволят. Но, пожалуй, только теперь Илья понимает, что всё безнадёжно. На следующий день Прага теряет для него своё зимнее очарование. ****** Габи тепло улыбается ему за завтраком, заботливо наливая кофе, и Илья на мгновение думает, что у них что-нибудь могло получиться, но вновь отгоняет эти мысли: искать утешения в чужих объятиях нечестно и бесполезно. - Соло вчера после твоего ухода ушёл искать приключения, - зевает она, намазывая тост джемом. - Какая-то горничная плохо прибрала его номер и он решил потребовать повторения. Курякин только пожимает плечами в ответ и вертит чашку с кофе, не чувствуя аппетита. А потом, после завтрака, поднимается к себе, достаёт плёнки и безжалостно раскрывает все кассеты у окна, подставляя под солнце и засвечивая. *************************************** - Я пытал людей, - бормочет Илья, запрокинув голову и закрыв глаза, под зажмуренными веками абсолютная тьма. - И в первые разы потом, после пыток, ночью не мог уснуть. А если засыпал, всё равно видел кровь и страх в их глазах, слышал крики и мольбы прекратить. Я не бесчувственный, Соло. И у меня тоже есть эмоции. - Ты похож на чёртов айсберг, большевик. Тебя не растопить, ты всегда сдерживаешься. - Наполеон усмехается, вытягиваясь на ковре и подкладывая руки под затылок. - Ладно, почти всегда. Когда тебя накрывает, лучше не находиться рядом. - Я просто стараюсь себя контролировать и не давать выход эмоциям. Так и должно быть. - Курякин, - Наполеон вздыхает и поднимает голову, взглянув на него. - Надо наслаждаться жизнью, а ты себе ничего не позволяешь. Никаких поблажек. Это ужасно. - Это нормально, - Илья вздрагивает. - Я делал и делаю ужасные вещи и плачу за это свою цену. Иногда мне кажется, что я монстр. Он хмыкает, сжимая веки крепче, до вспыхнувших звёзд и разноцветных кругов. До этого дурацкого непонятного вечера наедине, без Габи, у Ильи не бывало откровенных разговоров, не касающихся работы, и он ни с кем не делился тем, что чувствует. - Я так не считаю. Да и Габи тоже. До сих пор не понимаю, почему вы после Рима так и не сошлись, - Соло лениво переворачивается на бок, протягивает руку к бокалу с остатками виски. - Мы не подходим друг другу. Я считаю Габи… хорошим другом, но не больше, - ровно отзывается Илья, шею тянет, но выпрямляться он не собирается. - Дружба тоже неплохо, - кивает Наполеон и опустошает бокал. - Но тебе бы пошёл на пользу регулярный секс, большевик. Я слышал, что это помогает снять стресс и успокоить нервы. Тебя что, никогда не любили? Приятное чувство. - Поэтому-то ты такой расслабленный постоянно, - резче, чем хотелось, отзывается Илья, уходя от вопроса. - А тебя любили? Ты, кажется, когда-то говорил, что любовь не для тебя. - Я не любил. Меня любили, - уточняет Соло. - Я лишь наслаждался, пока мне не наскучило. Вот ты любил когда-нибудь, а, большевик? Илья медлит с ответом, выдыхая через нос, и кусает сухие, истерзанные губы, но всё же отвечает. - Да, Наполеон. - О, да ладно? - удивлённо приподнимается тот. - Я думал, ты любишь только свою страну и партию странной, извращённою любовью. Илья садится тоже, закрываясь, пропадает даже намёк на расслабленность, и отворачивается. Он молчит и Наполеон осторожно трогает его локоть. - Ну прости, большевик. Я понял, это не тема для шуток, но ты правда смог меня удивить. Кто же была эта счастливица? - Это не имеет значения, - глухо отвечает Илья. - Я никогда не говорил о том, что чувствую. - Зря. Будь я на её месте, сразу же пал к твоим ногам, - коротко усмехается Соло, хлопая его по плечу, чуть задерживая ладонь. Илья оборачивается, ловя его насмешливый синий взгляд, и смотрит, смотрит, не отрываясь, на мгновение теряясь в этой глубине. А потом мотает головой, избавляясь от наваждения. - Это вряд ли бы случилось, - шепчет он, жалея, что вообще заговорил о таком. - Я не гожусь для отношений. И такого, как я, нельзя любить. Спокойной ночи, Наполеон. Он поднимается, едва пошатнувшись, и уходит в свой номер, оставляя безмолвного Соло наедине с недопитым виски. ****************** С той ночи, кажется, всё идёт наперекосяк. Наполеон становится внимательнее, будто ему… жалко Илью? Курякин не понимает его отношения, всех этих коротких взглядов, едва ощутимых, быстрых прикосновений, замечаний и предложений на грани. Весь чёртов, жаркий, сжигающий дотла месяц в крошечном испанском городишке Илья чувствует себя растерянным и беспомощным, словно оказался в самом разгаре битвы без приказов и понимания происходящего. За что воюют и умирают вокруг? Должен ли он тоже отдать свою жизнь или лучше сдаться во власть врага, который протягивает ему руку и предлагает лучшую жизнь? Воздух пахнет солёным морем, нагревшимися камнями и морепродуктами, чайки кричат так, что порой заглушают гомон туристических групп. Илья сидит в маленьком прибрежном кафе на террасе, вытянув ноги под крошечный белый столик, и пьёт лимонад со льдом. Вместо привычной кепки на нём бейсболка с эмблемой какой-то местной спортивной команды и солнцезащитные очки. Здесь работает официанткой любовница их объекта, Кармен, смуглая и знойная, с копной тёмных, непослушных волос. Наполеон был в восторге, когда увидел её впервые, и потом весь вечер делился воспоминаниями о том, как однажды провёл несколько ночей у похожей страстной испанки. Но сегодня, кажется, не её смена, и Илья просто расслабленно - насколько вообще он на это способен - проводит время. В лимонаде джин, особое предложение в меню от повара, и на языке ледяным оседает горечь напитка. Напиваться нельзя, напоминает он себе, заказывая ещё одну порцию, отказываясь от закуски, но удержаться сложно. Габи занята, она крутится у брата-близнеца их объекта, который, судя по её данным, тоже часто проводит время с Кармен. Илья кривит губы, представляя девушку в объятиях близнецов - Габи кисло поделилась, что и такое бывало - и разгрызает кусочек льда. Ему остро не хватает её компании, её силы и шуток, но по легенде на этом задании они не знакомы. - Hola, hermoso. - Нагулялся? - вздыхает Илья, когда довольный Наполеон опускается на стул напротив и просовывает ступню в лёгкой, открытой обуви между его, касаясь кожей кожи и обжигая. - А как же та девушка? - Я всего лишь попросил показать дорогу к местному храму, - хмыкает тот, сдувая упавшую на лоб прядь. В такую жару Соло почти не укладывает волосы и они вьются, вызывая ужасное желание запустить пальцы и растрепать ещё больше. Джин внутри говорит, что это замечательная идея, лучшая из тех, что ему уже приходили в голову. Илья молчит, встряхивая подтаявший лёд - лимонад закончился, а в горле сухо, будто он не пил как минимум несколько дней. Хочется ещё джина, и он машет официантке, прося повторить. Наполеон бесцеремонно хватает его вновь наполненный стакан, прикладываясь губами там, где был рот Ильи, делает большой глоток и сыто улыбается. У Ильи от этой улыбки живот подводит. На городок опускаются такие же душные, густые сумерки, где-то вдалеке в честь выходного уже звучит гитара, кто-то поёт о неразделённой и горькой любви. В голове от выпитого штормит море и кричат чайки. - Пойдём? - негромко говорит Соло, его щиколотка в тонких, летних брюках цвета топлёного молока, прижата к ноге Ильи. - Куда? - вздыхает тот, делая большой глоток и понимая, что уже заранее сдался. - На набережную, большевик. Посмотрим на девушек в коротких юбках, найдём тебе кого-нибудь. - Очень смешно, - хмурится Курякин, допивая остатки и поднимаясь. Купюру, сложенную пополам, он оставляет под запотевшим стаканом. Соло идёт рядом, даже в лёгкой, летней одежде выглядящий как пижон. Большие пальцы просунуты в шлевки, несколько верхних пуговиц рубашки расстёгнуты. Илья жалеет, что у него нет сейчас при себе фотоаппарата, кадр так и просится. После того случая в Праге у него совсем ничего не осталось, а воспоминания со временем теряют чёткость и краски в отличие от проявленных снимков. За прошедшие с того момента месяцы он даже почти смирился с тем, что его отношение к Соло - лишь фотоснимок, спрятанный под подушку, где его никто не найдёт. Повышенное внимание Наполеона заставляет теряться, а сейчас, рядом, в шумной толпе на пляже, джин говорит ему - чего ты боишься? Наполеон как будто действительно высматривает ему девушку, время от времени кивая на кого-нибудь и комментируя, но потом наконец замечает, что его особо не слушают. Он хватает Илью чуть выше локтя, крепко удерживает, и ведёт за собой к дальнему мостику, скрытому за густой зеленью. Кажется, это мост самоубийц, смутно припоминает Илья часть рассказа с недавней экскурсии. Самое подходящее место. Они останавливаются на середине, опираются о шаткие, местами сгнившие перила и смотрят вниз, на острые камни, скрытые бурной водой. Мимо проходит какая-то парочка и они остаются одни. Илья разворачивается и смотрит на Наполеона рядом, пока тот не поднимает голову и не встречает его взгляд. - Что, большевик? Его улыбка на вкус как шоколадное мороженое, удивительно. И немного виски. А губы мягкие и податливые, и Наполеон почему-то не отталкивает его, только усмехается в рот и хватает за плечи, сминая ткань рубашки и привлекая ближе. Илья как будто мгновенно трезвеет после джина и ещё быстрее пьянеет вновь - уже от Наполеона. Лёгкий шторм в голове превращается в цунами, сбивающее с ног и тянущее ко дну. Приходится разорвать поцелуй, и Илья отступает, смотрит чуть ошалело и ждёт. Наполеон склоняет голову и чуть приподнимает бровь. - В тебе шепчет джин? - негромко уточняет он. - Или романтичность места? - А в тебе, раз ты ответил? - резче, чем хотелось, отзывается Курякин. - Или побоялся, что если откажешь, то челюсть тебе сломаю? - Было бы неприятно, - соглашается Соло и, протянув руку, касается пальцами рта Ильи, гладит нижнюю губу. - Вкусный. У меня ещё есть кое-какое дело, большевик. Увидимся в отеле. Ещё одно касание, и он, развернувшись, уходит. И протрезвевший, всё ещё ни черта не понимающий Илья жалеет, что оставил пачку с сигаретами в номере. ********************************** Илья просыпается и понимает, что не один в номере. Пахнет кофе и свежей выпечкой, шуршит газета. Он поворачивается на бок, сбивая тонкое одеяло к ногам, и сонно щурится. - Доброе утро, большевик, - Наполеон невозмутим, как и всегда. - Я тебе завтрак заказал. - Какого чёрта ты в моём номере? - ворчит тот, садясь и понимая, что он в одном белье. Соло неприкрыто разглядывает его, отложив газету, и берёт со столика на колёсах одну из чашек. - Решил проведать, как ты себя чувствуешь после местного лимонада. - В порядке, - дёргает плечом Илья и, поднявшись, подходит за кофе, даже не думая одеться, к чёрту. - Голова не болит? Всё помнишь? Курякин отпивает кофе, ставит чашку на место и наконец смотрит на него, вздохнув. - Я прекрасно помню, что поцеловал тебя, Соло. - То есть, девушку тебе можно не искать, - кивает тот понимающе, будто ничего особенного и не произошло. - Поделишься круассаном? Илья ломает выпечку пополам, пачкая пальцы в джемовой начинке, и облизывает их под потемневшим синим взглядом. Реакция Наполеона ясно даёт понять, что поцелуй ему не забудут. И что они, кажется, оба хотят продолжения. Вот так просто. Илья доедает круассан, запивая его несколькими глотками кофе, по-прежнему чувствуя на себе изучающий взгляд, и наконец говорит: - Я иду в душ. Между лопатками жжёт, пока он идёт к ванной, так доверчиво оставляя Соло за спиной. Горячая вода приводит в чувство, и Илья на мгновение задумывается, не коснуться ли себя, но он настолько редко это делает, что всё же не решается. И даже не вздрагивает, когда шторка резко отодвигается. Наполеон залезает к нему, и в маленькой ванне катастрофически не остаётся места, они соприкасаются бёдрами и плечами. Во второй раз Илья снова целует его первым. На языке сладость джема и взбитой молочной пены из кофе, Наполеон вжимает его собой в стену так уверенно, что колени подгибаются. Его ладони везде - плечи, бока, бёдра. Вокруг клубы пара и ужасно жарко, Соло трётся о него напряжённым членом, а потом чуть сдвигается, прижимаясь к члену Ильи, и обхватывает оба ладонью, плотно сжимая пальцы. Поверх его руки ложится рука Ильи, задавая темп, грубее и резче, острее, и кто-то из них стонет, тихо и хрипло. Как будто дорвавшиеся подростки, зажимающиеся в углу, пока можно, пока никто не видит. Илья хрипло матерится по-русски, когда зубы Наполеона смыкаются на его шее, и впивается пальцами в его ягодицы, словно собирается вплавить в себя. Они кончают одновременно, Соло утыкается лбом в его плечо, тяжело дыша, и Илья подхватывает его в неуклюжее объятие. - И что это было? - хрипло бормочет он. - Ты же сам намекал, нет? - Наполеон лижет след зубов на его шее и отстраняется. - Не ожидал от тебя, большевик. Приятное начало дня.