Парень его мечты

      POV Андрей Жданов.       Только теперь я понял, как Назым Хикмет был прав, когда написал, что «счастье — это когда утром очень хочется идти на работу, а вечером очень хочется идти домой». Ну, на работу-то мне всегда хотелось идти, только счастливым я себя от этого никогда не чувствовал, даже наполовину. А вот сегодня в конце рабочего дня я ощутил себя невероятно, бесконечно счастливым. А все почему? А все потому, что пройдет всего десять минут и я позвоню в двери, и мне откроет… Вот тут и начиналось мое счастье, то, которого никогда у меня раньше не было. Меня там ждут! И если я буду опаздывать, то все равно будут ждать, и не для того, чтобы начать вечер выяснения отношений, и не для того, чтобы заставить меня признать свою вину, а потом тысячу раз извиняться, и уж совершенно точно, не для того, чтобы устроить мне истерику, меня там ждут просто потому, что любят. Любят не за мою должность, не за мои деньги, не за мои возможности, и не как секс-машину, а только потому что я — это я. Это, оказывается, такое счастье, когда тебя любят просто потому, что любят.       И совершенно неважно, чем мы будем заниматься сегодня вечером, может, поужинаем и усядемся перед телевизором, а может, и ужинать не сможем, пока не утолим сексуальный голод, а может, поедем в джаз-клуб или еще куда-нибудь, главное, что мне безумно хочется, чтобы поскорее наступил этот миг, когда я звоню в двери, а Катя распахивает их передо мной и лицо ее освещается внутренним светом — светом любви.       Я прямо-таки так ясно представил этот момент, что рассиропился-разнежился и не заметил, как пропустил целых два гола в собственные ворота.       — Андрей Павлович, к вам Роман Дмитриевич. Он может войти?       — Да.       — Палыч! — Ромка, как всегда, влетел в кабинет вихрем. — Мы сейчас едем в «Аквамарин».       — Серьезно? Это кто так решил?       — Это я так решил. Мне Синицкий звонил, приглашал. У них сегодня стартует новое стрип-шоу. Говорит, что там такие девочки, не девочки — конфетки. Ну, ты же понимаешь, что Синицкому в этом вопросе можно верить. Ну, а потом… Программу ты знаешь!       Ромка так гадко хохотнул, что захотелось ему по роже съездить. Но я ударил его куда как больнее.       — Насколько я помню, этой ночью ты уже ездил в «Аквамарин» и закончилось это пропавшим телом Лариной. Так может нынешней ночью ты просто выспишься, а город уж как-нибудь обойдется без свеженького пропавшего трупа завтра поутру?       — Палыч! Я-то тут при чем? Я что ли Ларину грохнул, а потом припрятал ее труп?       — Не знаю, я на месте преступления не был. Все, что мне известно, мне известно с твоих слов.       — Ты чего? Это Пушкарева на тебя так влияет? Да? Ну ты садист! Я только отходить от всего начал, так нет же, тебе обязательно нужно было меня мордой, да в кипяток. Вот чего ты озверел? Нет, ты мне скажи, чего ты на меня разозлился?       — Во-первых, я уже просил тебя не упоминать Катю в офисе. Было такое или нет?       — Было, но я же вижу ее тлетворное влияние на тебя.       — Это тебе только кажется, что тлетворное, на самом деле благотворное. Но даже это не дает тебе права становиться дурачком и проваливать весь наш план.       — Ладно. Тут ты прав. Я постараюсь следить за этим. Но озверел ты еще до того, как я Пу… ее упомянул. Почему?       — Ромка, я не знаю, как это случилось, но это случилось, и я очень надеюсь, что ты меня поймешь и примешь все так, как оно есть. Без подколок и попыток вернуть меня в лоно твоей церкви. Мне очень не хочется потерять друга, а я…       — Все-таки Катька! Так я и знал, ну твою-ж мать! — перебил меня Ромка.       — Малиновский! В твоей черепной коробке из положенных мужику кило триста серого вещества, хоть сто грамм действующего осталось? Или ты весь переработал в сперму?       — Чего? А это возможно?       — У такого трахальщика, как ты, все возможно. Ты понимаешь, что можешь провалить операцию? Нет? Ты понимаешь, что тогда и ты останешься без работы? Нет? Ты понимаешь, что мы втроем под статьей ходим? Нет?       — Да чего ты привязался? Понимаю я все.       — Тогда какого хрена ты наступаешь на одни и те же грабли? Тебе сказали забыть на работе это имя? Что не понятного?       — Да ладно, Палыч. Ты должен учесть степень моего потрясения. Больше такого не повторится. Я, конечно, и сам уже понял, что ты хотел мне сказать, но ты все же скажи.       — Ты все правильно понял, Ромка. Нашим с тобой посещениям «Аквамаринов» и прочих злачных мест пришел конец. И девочек подсовывать мне тоже не нужно. Не интересно, скучно, да и не отмыться потом. Но даже не это главное.       — А что главное?       — Главное, что я люблю и любим, что я уже нашел свое всё. Большего мне не нужно, но и меньшего тоже.       — Палыч, но это значит никакого разнообразия. Это значит унылый и скучный секс по обязаловке раз в неделю, это значит, что жизнь-праздник превращается суровые серые будни.       Двери из конференц-зала распахнулись, Кира бросилась мне с разбегу на шею, ничуть не стесняясь присутствия Ромки. Я же был настолько ошарашен внезапным появлением нового действующего лица, что пришел в себя только когда она попыталась меня поцеловать.       — Кира! Ты почему без доклада? Ты как вообще?..       — Я взяла у Потапкина ключ от конференц-зала, а твоя дверь не была замкнута. Я не стану входить к тебе по докладу. Как ты не понимаешь, что это меня унижает?       — Что тебя унижает? Этикет? Правила? Уважение чужого личного пространства? Что?       — Меня унижает, что ты меня поставил на одну доску со всеми.       — На работе? Да! Ты такой же работник, как и любой другой.       — Ты еще скажи, что когда мы поженимся, я должна буду стучать, чтобы зайти к тебе в кабинет дома.       — Естественно. Если ты, конечно, воспитанный человек. И ждать моего «да», чтобы войти. А ты знаешь, что за всю мою жизнь с родителями, за все время, что я себя помню, они никогда, ни разу не зашли в мою комнату не постучавшись и не услышав, что я не против?       — Это не семейные, а какие-то показушные отношения.       — Понятно. Боюсь, что у нас с тобой совершенно разное отношение к личному пространству. Это проблема, Кирочка.       — Да, это проблема, но со временем ты поймешь, что когда два человека любят друг друга, никаких условностей между ними быть не должно. Ты поймешь, что я права, и еще извинишься передо мной. Ну, все, закругляйся, поехали домой.       Блин! Она что, тупая? Я ей только сегодня уже дважды говорил, что о личной жизни она может позабыть на ближайшее время. И вот опять.       — Кира, а ты не слышала, что я тебе говорил уже неоднократно? Мне нужно работать! Я никуда не поеду.       — Но ты же меня любишь! Я сама слышала, как ты сказал, что вашим с Романом посещениям «Аквамаринов» и прочих злачных мест пришел конец, что никаких девочек тоже не нужно, что ты любишь и любим, что ты уже нашел меня, и что никого другого тебе не нужно.       — Так ты не только нашла объездные пути в мой кабинет, ты еще и подслушивала. Браво, Кирюша, браво. Клочкову из приемной я убрал, так ты решила, что не зазорно и самой поработать шпионкой. Все, Кира, уходи, мне нужно работать.       — Как уходи?       — Вот так, ножками, как вошла, так и выйди.       — За что ты со мной так? Я всегда…       — На твоей стороне, — продолжил я, — я проголосовала за тебя на совете директоров, предав собс… — но она уже убежала. Злая и в слезах. — Ромка, ты хоть теперь понимаешь, по какому лезвию мы ходим? Что ж ты меня всегда подставляешь, дружище?       — Палыч, я только сейчас понял, как все серьезно. Прости.       — Простил. Иди домой, дружище, и подумай, как можно проверить версию Алекса.       — Алекса? Какого Алекса, какую вер?.. Аааааа! Понял. Это насчет того, что объект номер один, — он показал большим пальцем на дверь конференц-зала, — попал в зависимость к номеру второму.       — Скорее не объект, а субъект, но по сути верно. Иди, Ромио. Скажи там Маше, чтобы зашла.       — Хорошо.       — Слушаю, Андрей Павлович, — буквально через секунду Тропинкина стояла в дверях.       — Маша, сегодня придут делать кабинет для Алекса, так?       — Да, ремонтники уже прибыли, переодеваются, через двадцать минут должны начать работы.       — Очень хорошо, пусть они поменяют замки в конференц зале, в обеих дверях.       — То есть и в вашем кабинете?       — То есть и в моем кабинете. Ключи от дверей заберете себе и никому ни слова, что они у вас. Будут спрашивать, говорите, что они у меня. Один экземпляр потом мне отдадите. Или нет, давайте не так. Машенька, вы еще на часик-полтора задержитесь, все им объясните и покажете. Я Потапкина для охраны вам подгоню.       — Не надо. Это солидная фирма и берет такие деньги, что они сами удавят любого, кто им репутацию подмочит.       — Ну, как хотите. Когда будете уходить, спросите у мастеров во сколько они закончат и позвоните мне. Хотя… Лучше Алексу, а я завтра сам приму работу и заберу все ключи.       — Хорошо, Андрей Павлович. До свидания.       — До свидания. И вот что еще, если вдруг позвонит Кира Юрьевна — я работаю, но велел ни с кем меня не соединять.       А еще через десять минут я подходил к заветной двери, машину я оставил в гараже, как я уходил Потапкин не видел, так что для Киры я всю ночь, как проклятый, работал в своем кабинете. Безумно жалко было только одного — двух голов забитых в собственные ворота. Двух часов, потраченных впустую, без Катюши, и ее нервов. Я ведь даже не заметил, как в спорах и выяснениях отношений пролетело целых два часа, не заметил, вот и не позвонил.       Я еще раздумывал, а может стоит вначале позвонить по телефону? Может Катя устала ждать и ушла куда-нибудь, а может, обиделась и не хочет меня видеть, как двери распахнулись.       — Я почувствовала, что ты за дверью, почувствовала! Уже минуты две.       И ни обид, ни упреков… Накатила такая волна нежности и благодарности, что подхватил ее на руки да так и внес в квартиру, целуя. Катюша несколько напряглась и отстранилась.       — Андрюша, поставь меня, у нас гости. — я поставил. — Знакомься — это и есть Колька, Николай Зорькин.       На диване сидел худенький, маленький, лопоухий очкарик, с огромным лбом, видать шибко умный и удивительно похожий всем своим обликом на Катеньку времен косичек и брекетов. С первого взгляда было ясно, что их связывает все, что угодно, только не любовь. Братство, дружба — все, только не любовь. Они могли бы даже спать в одной кровати и ни у кого из них даже мысли бы не появилось, что в постели можно не только спать.       — Жданов Андрей, — я подал руку Николаю.       — Боюсь, Андрюша, что не Андрей, а Андрей Павлович, как начальник.       — То есть?       — А то и есть, что это Катя на тебя пахала за себя и за того парня. А тот парень только за Катю работать будет, а за того парня я предлагаю Кольку. Он гений, Андрюша. Гений! Не такой, как я, — Катя усмехнулась, и Николай, что характерно, даже не вздумал обидеться, только кулачок сжал, — но тоже не хухры-мухры. Сам можешь проверить…