***
Маюра не помнила, когда это случилось с ней. Все, что она помнила в тот день, так это то, что её тренировал Шимон Икаруга и то, с какой заботой он на неё смотрел, взбудоражило её сердце. С того самого дня в лёгких появилась странная хрипота, как от мокроты во время гриппа, а ещё позже стали появляться ромашки из горла. Тридцать один день она откашливалась цветами и кровью, чувствуя, как постепенно её поглощает пустота апатии. В глазах, конечно, все ещё есть жизненный огонёк, но скоро и тот потухнет.Ханахаки — редкая болезнь, при которой больной откашливается цветами из-за неразделенной любви. Спасти больного можно лишь взаимностью — если не ответить на чувства, то человек умрёт.
Амавака-Отоми не хотела бы умереть такой трагичной смертью. Не хотела умирать от неразделенной любви. Но, очевидно, судьба решила все за неё.***
Сердце сладко-горько замерло, стоило ей заметить Судзаку. Блондинка потупила взгляд, садясь на своё место. Однако Арима тут же обратил взгляд на неё. — Маюра-чан, с тобой все хорошо? Выглядишь бледноватой, — теперь все смотрели на блондинку. Та мотнула головой. — Уверен, тебе стоит отдохнуть, — глава всех экзорцистов подошёл к ней, чем очень удивил сидевших Командиров. Мужчина наклонился к её уху: — Болезнь совсем не щадит тебя. Иди, передохни. Обещаю, ты ничего не пропустишь. Чувствуя на себе взгляды (особенно его), Маюра заторможенно кивнула и пошла к выходу. К тому же кашель вновь настиг её и пришлось нестись хотя бы в какое-нибудь помещение, чтобы спрятаться.***
Боль раздирала изнутри. В горле ком, а в лёгких не хватало кислорода. Она словно тонула в бездне своих чувств, её тянуло ко дну. Она задыхалась от собственной любви. Когда боль стала практически невыносимой и сдерживать цветы стало сложнее, она упала на колени. Одна рука как раз закрыла дверь, оставляя девушку в темноте. Вторая рука прижималась ко рту, блокируя выход цветов. В этот раз сильнее. Куча мелких цветов рассыпались по полу, смешиваясь с багряными крупными каплями. Маюра тяжело дышала, но не могла остановить этот процесс. Цветы продолжали выходить, как будто их там было бесчисленное множество.Интересно, у неё из груди прорастут ромашки, когда она умрёт?
Эта мысль заставила замереть Амаваку. Девушка попыталась встать, но болезнь окончательно ослабила её. Валяясь на полу в темноте незнакомой комнаты с подозрительно знакомым ароматом, среди своих ромашек и крови, Маюре вдруг захотелось смеяться. Смеяться так, чтоб воздуха не хватило и она задохнулась. Смеяться с такой безумной улыбкой, чтоб потом не бояться умереть со скучной миной... На какой-то миг у неё из груди вырвался нервный смех. Ханахаки её довела до таких мыслей, до каких она ещё ни разу не додумывалась. Тогда-то у неё и потекли слёзы. К цветам и крови прибавилась соленая вода... Неизвестно, сколько она там пролежала, но вставать ей абсолютно не хотелось. Хотелось лежать и лежать на этом полу, среди этих жестоких цветов. Вдыхать этот аромат и надеяться на скорую смерть.Ведь умирают от безответности. А она ответ не получит никогда.
Маюра сжалась в комок, поёжившись от холода. Неужели уже опустился вечер? "Ну и плевать. Все равно сюда никто не войдёт," — хладнокровно подумала Маюра, закрывая глаза. Усталость накатила с новой силой, погружая сознание в сон.***
Проснулась Маюра уже в тепле. Она лежала на кровати, бережно укрытая одеялом, но явно не своей комнате. Если приглядеться к некоторым мелочам, то можно заметить очертания вчерашней комнаты... — Ты проснулась? — раздался голос вошедшего только что через дверь. Глянув в ту сторону, из Маюры снова чуть не вылезли цветы. Сглотнув поступающий ком, девушка посмотрела на Шимона. — Доброе утро, — она пыталась улыбнуться, но улыбка напрочь сползала вниз. Маюра бросила попытки и опустила глаза. Цветов на полу, конечно же, не было. Значит, если Икаруга хозяин этой комнаты, то и ромашки убрал тоже он. — Отоми, не хочешь ничего рассказать? — серьёзно поинтересовался Шимон, подходя ближе. Он рассматривал закусывающую губу Бьякко и видел, что с ней что-то происходит. — Нет, прости за беспокойство, доставленное вчера вечером, — блондинка опустила ноги на пол и встала. Ноги её не послушались, и девушка едва не упала на пол. Её вовремя поймал Шимон. В груди снова сдавило. Сердце стало биться быстрее, а в голове возник туман. Рука по привычке прижалась ко рту, из которого вырывался кашель вперемешку с цветами. Шимон с удивлением наблюдал, как сквозь тонкие пальцы на пол падают ромашки. По комнате разнесся их мягкий аромат, но вид крови ошарашил парня ещё больше. А красной жидкости было достаточно много. Её трясло. Маюра с расширенными глаза смотрела в пол, не веря, что это случилось при нем. При ком угодно, только не при нем! Но белые цветки уже коснулись пола, а кашель медленно затихал внутри, оставляя после себя усталость и слабость. Девичье тело расслабилось в его руках, но глаза оставались открыты. — Что это было? — все ещё находясь в шоке, спросил Икаруга. Он помог Маюре сесть назад на кровать, но она так и не взглянула на него. Она не хотела смотреть на него из-за стыда? — Ханахаки, — коротко все же ответила собеседница. Шимону странное название ничего не дало. — Редкая болезнь. — Она лечится? — он тут же хотел помчаться искать решение её проблемы. Но почему она так усмехается? И почему её глаза полны печали? — Арима, насколько я понял, знает о твоём состоянии. Он может помочь? — девушка вновь покачала головой. — Тогда что может помочь? — Шимон, это не та болезнь, которая так легко лечится, — она прикрыла глаза, выдыхая. Из груди вырвался хрип. Вот-вот начнётся снова. — Ханахаки — редкая болезнь, при которой больной откашливается цветами из-за не взаимных чувств. Теперь понятно? — Ты кого-то любишь и из-за этого можешь умереть? Бред какой-то, — Шимон запустил пальцы в свою шевелюру, растерянно смотря в пол. — Если так, то кто этот твой возлюбленный? То, каким тоном это было произнесено, оставило на девушке неизгладимый след. Желание рассказать ему все пропало. Маюра вновь предприняла решение уйти отсюда. Подальше, даже если приступ снова настигнет её на пороге. — Маюра! — пытался докричаться он до неё. Но в её голове уже прочно засела мысль о побеге отсюда. Хоть куда-нибудь. Сделав шаг, тело не выдержало. По нему прошла знакомая судорога, заставляющая опуститься на колени прямо перед красноволосым. Видимо, так ханахаки намекнула о том, что лучше рассказать сейчас. Цепляясь за его футболку, прижимаясь к его рукам, чувствуя его тепло и слыша шепот успокаивающих слов, Маюра предчувствовала подступающие к глотке противные цветы. — Э-это т-ты, — запинаясь, выдавила она прежде, чем из её рта выпал большой бутон ромашки. Шимон не верил своим глазам и ушам. Маюра, получается, страдает из-за него? Ханахаки убивает её, как медленно действующий яд. И другого способа нет. Что же чувствует Икаруга по отношению к юной Бьякко? Все просто: он и сам не знает. Рядом с ней было спокойно на душе, а споры с ней одно удовольствие. Она не так глупа, как некоторые её ровесницы, но и не заучка. Она так нежно улыбается, и так красива во время своей решительности сделать что-либо. Маюра была хорошей девушкой, и ромашка бы подошла к её облику. Отоми была до идеального простой. Ей казалось, будто из её груди только что вырвали сердце, высосали душу, разбили напоследок её мир и оставили доживать с пустотой внутри. Она сидела практически на коленях перед ним, став будто куклой, потерявшей своего кукловода. И не нужно было слов, чтобы вернуть её, — они бы не подействовали. Все, что ей нужно, — ответ... Её почти не затронули его объятия. Она просто уткнулась носом в его шарф. Опять ромашки, но с примесью ещё чего-то. Кофе? Или молоко? Тепло и уютно. Как дома, сорвалось с её губ. Шимон улыбнулся на её слова. Он, сжимая её хрупкую фигуру в своих руках, наконец осознал, почему сердце так громко бьется в груди при виде её улыбки.Это и был его ответ.
На полу все ещё валялись ромашки и капли крови...