Драбблы по Двум звездам

Морозы наступили слишком неожиданно. За ночь буквально весь город покрылся снегом. И пусть это было красиво, но жутко холодно. Маюра никогда не любила холод. Она предпочитала сидеть дома, в тепле, чем проводить время на улице в мороз. Ей не хотелось морозить пятую точку под минус десять или пятнадцать. Дело не в том, что она не любит зиму. Хотя это тоже причина. Маюра не любила холод в любом его проявлении. Будь то температура или отношение. Но если от холодной, минусовой температуры можно укрыться тёплой одеждой, то от холода в отношениях никуда не деться. Ты не можешь заранее себя подготовить к этому, не можешь сопротивляться. На силу мил не будешь, как говорила мама. Вообще-то раньше Маюра спокойно и даже весело проводила время в зимний сезон на улице. Она до сих пор с теплотой вспоминала, как они с Рокуро, её лучшим другом детства, игрались буквально два года назад в сугробах. Делали снежных ангелов, лепили снеговика. Им было так весело тогда... А сейчас Отоми ненавидела зиму. Да, красивая, но холодная — куртка грела тело, но душу не согревала. И от этого было только хуже. Каждое маюрино утро с некоторых пор стало состоять из нескольких пунктов: во-первых, поднять свою тушку с кровати, во-вторых, пойти позавтракать и начать собираться на учёбу, в-третьих, обязательно (!) попить кофе. Маюра уже не удивляется тому, почему её кофе или чай такой холодный. Она сама его готовит таким, будто не желая греть озябшие пальцы. Маюре двадцать, и у неё просто ледяные руки круглогодично. Любой, кто их коснётся, тут же с шипением отдернется, проворчав о холоде. Девушке же остаётся только усмехнуться на это. Пора смириться с тем, что её руки вряд ли когда-нибудь кого-то коснутся. Маюра не верит в чудеса. В Рождество, когда все загадывают желания, она просто с пустым взглядом смотрит в свой бокал пузыристого шампанского и ни о чем не думает. Она уже давно не загадывает желаний, считая это бесполезным делом. Ведь её мечты тогда, год назад, ни разу не сбылись, сколько бы усилий она не приложила. Маюра давно выросла из того возраста, когда хочется верить в любовь. Для столь юной девушки Маюра слишком умна, и ей не хочется всей этой "розовой хуйни". Но сказать это вслух — соврать не только всем, но и себе. Если снова возвращаться к теме зимы, то на самом деле Маюра все ещё любила её за красивые пейзажи. Раньше девушка вообще не интересовалась картинами и всеми прочими художественными галереями, но год назад, сходив на парочку выставок, она смогла привить в себе чувство прекрасного. И зимние пейзажи ей тогда не нравились. В этих покрытых белым инеем деревьях, в сливающемся днем небе с белоснежной землей была своя прелесть. И Отоми смогла это понять только в прошлом году. Если год назад она не видела ярких красок в этих "холодных" картинах природы, то сейчас она чувствовала некое родство с ними. Ведь она тоже холодная изнутри. В её душе поселилась пустота. Она растеряла всю надежду, что у неё была, убила веру в лучшее и не верила в любовь. Ей все стало глубоко безразлично. Ей нравился её нынешний образ жизни: когда тебе ничего не надо, когда к тебе не лезут, когда ты сам плывешь по течению и тебе на все плевать. Просто п л е в а т ь. Сегодня морозы, кажется, только усилились. Минус двадцать для блондинки — завтра температура и лёгкая простуда. А через неделю, если не вылечиться, то и бронхит в подарок. Прекрасно, аккурат под Новый Год. Всегда мечтала провести так каникулы. Маюра шла по парку — медленно, рассматривая каждое деревце. И пусть глаза режет от холода, а тело уже окаменело. И пусть, что уже давно стемнело и время возвращаться домой. Пусть. Сегодня ей можно. Девушка выдохнула клубок пара и снова укрыла рот красным шарфом. И черт её дёрнул сегодня надеть его шарф. Почему-то заледенелое сердце дрогнуло от воспоминаний. Девушка встала под одним из деревьев, прикрывая глаза. Мороз щипал за щеки, и она знала, что придётся снова мазать их кремом дома. На душе было туманно-спокойно. На уме ни одной мысли — только о красоте природы в последние дни. Не хотелось, как всегда, о чем-либо заморачиваться и думать о проблемах. Хотелось продолжать плыть по течению и не останавливаться. Так и простояла Маюра где-то с пятнадцать минут. Раскрыв глаза, — на ресницах даже снежинки остались — Отоми увидела странные искры над собой. Это снежинки, искрясь в свете фонарей, под властью ветра улетали вдаль. Это было так... Волшебно. Словно действительно магия. И это пробудило улыбку на равнодушном девичьем лице.       — Не ожидал тебя здесь встретить, — раздался голос откуда-то сбоку. Маюра узнала бы этот голос из тысячи. Она слишком хорошо различала его в прошлом, и это сейчас не изменилось. Медленно, словно стараясь продлить это мгновение, она повернула голову в сторону говорящего. Молодой парень с красными волосами, такими родными наушниками на ушах, в которых, она уверена, уже не играет музыка, в тёмной куртке с меховым пуховиком и темно-фиолетовым шарфом. А он не изменяет своему стилю, проносится среди миллиона её мыслей одна. И как будто все снова вернулось на свои места. Будто не было того года, который они провели по раздельности. Словно она попала в прошлое вместе с ним, и у неё теперь есть шанс исправить все. Только исправлять нечего. И менять своего решения Маюра не будет. Она уже не та, что была.       — Я здесь часто гуляю, — ответила, дрожа от холода, проникающего через шарф и куртку, Отоми, отвернув голову и снова смотря на искрящийся снег. — А ты что здесь делаешь?       — Тоже гуляю, — ответил парень, вставая рядом и явно не собираясь уходить в ближайшее время. Маюра вспомнила все. Почему она тогда сказала те слова, разрушившие всё : от их отношений до её психики. Она не хотела такого исхода, но в те времена этот вариант "бросить все на самотёк" казался самым подходящим. Она просто не искала другого выхода, а ведь их было много. А сейчас... Сейчас ей плевать. Она просто не хочет снова той тупой боли в груди, которая возникала каждый раз, когда он отстранялся от неё душевно. Ей не хочется переживать вновь и вновь то одиночество, что она испытывала тогда, год назад. Поэтому сейчас ей нужно уйти. Просто взять и сделать этот чёртов шаг к дому, к своему подъезду, пока не поздно. Пока прошлое не стало настоящим. Пока все снова не вернулось на круги своя. Пока ей снова не стало больно дышать в его присутствии. Пока не...       — Маюра, стой. Его ладонь, эти длинные пальцы пианиста были очень горячими. Она пыталась выдернуть из этого кипятка свою правую ладонь, но безуспешно. У него всегда была крепкая хватка в физическом плане. Жаль, их это не спасло.       — Нам надо поговорить, — Надо же, Икаруга, откуда такая озабоченность в голосе? Неужели теперь тебя интересует, что со мной происходит? Маюра мотает головой едва заметно.       — Не о чем, Шимон. Всё было сказано тогда, — она наконец отвоевала свою руку, прижимая её к груди. Тепло его ладони все ещё хранилось на ледяной коже.       — Ты ошибаешься. Тогда ошибалась и сейчас...       — О чем ты хочешь поговорить? О прошлом? Этого не вернуть, Икаруга, — жёстко, словно пыталась ударить побольнее, отозвалась Маюра. Она начала дрожать от внутреннего льда, который трещал под его взглядом. То прикосновение хоть и сгорело, но это тепло было обманчивым. — Я не вернусь назад. Я уже не та. Она сделала шаг вперёд, остальные дались легче. Нить прошлого начала обрываться...       — Кого ты обманываешь? Ты считаешь, что изменилась, а я по-прежнему вижу ту самую девушку, в которую влюбился два года назад! — воскликнул вслед ей красноволосый. Она продолжала идти, а он — стоять на месте.       — Я устала, Шимон. Устала от того холода, который ты вечно дарил мне. Я тоже хотела ответа на свои чувства, думала, что все взаимно. Оказалось, что тебе далеко было до моей любви к тебе. Ты не смог отдать мне часть себя, как это сделала это я, — громко говорила Маюра, все больше отдаляясь. В последний момент она остановилась, поворачиваясь к нему лицом. Слезы сами текли из глаз, смешиваясь со снежинками, падающими с деревьев. — Поэтому... Все кончено. Маюра знала, что она обманывает себя. Что её внутренний холод никому, кроме него, не отогреть. Что он ей нужен. Он это тоже должен знать. Наверняка знает. И если бы он погнался за ней, она бы уткнулась ему в грудь и призналась, что врала всем в округе. Что по-прежнему любит. Что хотела всегда вернуться назад. Что переживает об этом. Но он не пошёл за ней.

***

Она на негнущихся ногах дошла до своей квартиры, опираясь на стену. Дышать было тяжело, а слезы только душили. Щеки болели от мороза, а за шиворотом куча растаявшего снега. Шарф покрылся инеем, а ноги в сапогах окончательно отмерзли. Едва попав ключом в скважину, девушка ввалилась в прихожую и, даже не включив свет, закрыла дверь и скатилась по стенке вниз, рыдая навзрыд впервые за год. Слезы продолжали литься, а жалобный вой вырываться из горла. Маюра снова чувствовала ту тупую боль, как ножом порезали. Душа отмерзла и теперь требовала того тепла, что дарили его руки. И Отоми ревела, пытаясь заглушить внутренние "бабочки", которые должны были сдохнуть ещё при их расставании. Клубок мыслей мешал думать о насущном — ну и пусть! Слезы мешали видеть, а собственное сердце — слышать что-либо — ну и ладно! Кто-нибудь дайте ей пачку кислорода — она душу вам продаст за него сейчас. В дверь долго и упорно звонили, стучали, но не говорили. И Маюра не видела надобности открывать тому, кто стучался. Ей было совершенно плевать — сейчас она в своем разрушенном мирке, спрятанная от глаз людских подальше. В какой-то момент она просто успокоилась. Все чувства снова замёрзли, как под морозом. Она нормально разделась, сняв полумокрую одежду и оставив все сушиться. Умылась, привела себя в порядок. Единственное, что осталось — расплести клубок мыслей, что давил на голову. Выпив таблетку от головы, Маюра потерла глаза, все ещё болевшие после долгих рыданий. Мозги медленно включались. Снова звонок в дверь, но уже не такой настойчивый. Неужели в этот раз все-таки соседка? Маюра, надеясь на это, пошла открывать. Сейчас она хотя бы в состоянии говорить... Они с минуту смотрели друг другу в глаза. Маюре его глаза всегда казались кусочками льда — светло-светло-голубые, почти прозрачные. Прямо как замерзшая вода в озере. Кристально-чистые. Её же глаза казались ему настоящим, живым озером с лёгким оттенком бирюзы. Только сейчас эти два озера были мёртвыми, пустыми. И Шимон ненавидел себя за это.       — Я не могу так просто отпустить тебя, — прошептал он, переходя ту грань, через которую он не смог переступить год назад. Он обнял её, заходя в квартиру. Она в шоке вдыхала его запах. Он прижимал её к себе не так, как в прошлом. Сейчас все по-другому. От него исходило то тепло, которого она так хотела. От него пахло чем-то родным, но не осязаемым... От Шимона пахло домом. Маюра всхлипнув прижалась ещё ближе, обнимая его ещё крепче. Она так скучала по всему этому, прожигая этот год неживой жизнью. Она так много раз себя убеждала, что ей это все не нужно, чтобы в один момент все разрушить? Ну не глупо ли? Они всегда бежали. Сначала она за ним, потом от него. А после их расставания он всегда бежал за ней, а она ускользала от него в толпе. И сейчас они столкнулись, как два айсберга в океане. И наконец все встало на свои места. Они минут семь так простояли, просто вспоминая свои недо-догонялки. Как глупо все это было... И, когда они оторвались друг от друга, он прижался лбом к её лбу и, смотря глаза в глаза, взяв её за руки, произнес:       — Давай начнём все сначала? Маюра двумя часами ранее готова была ответить отрицательно... Но Маюра сейчас ответила:       — Угу. И зима вновь стала живой.