Did you search for me?

      Чужие руки, блуждающие по телу, чужой воздух в легких и на губах. У Ханбина асфиксия, но он не хочет спасаться, он — самоубийца, которому не доверили пистолет. И даже если бы сейчас у него в ладони лежал револьвер, то с ответным поцелуем палец бы дрогнул, и он нажал на курок, пустил пулю прямо себе в висок / или в небо над Сеулом. Ты скажешь спасибо за эту ночь? У Ханбина в душе, словно тысячи бурь, а в голове лишь одна «роковая ошибка». Фрейд писал, что прикосновение — начало обладания, опасно, беги. Только в их случае непонятно кто хочет обладать сильнее. Ханбин впустил в дом не бедного котенка, не пугливого воробья с подбитым крылом, а дикого зверя с острыми зубами и горящими глазами. Он подбирает ему поводок потуже, когда слышит в своей голове звук закрывающейся клетки и оказывается прижатым к горячему телу. Вопреки всему здравому смыслу, Ханбин берет его за руку и готовится пройти через весь дантовский ад. Сколько там было кругов? Семь? Девять? Абсолютно плевать, когда в глазах напротив танцуют черти и обещают прекрасное-вечное. ­- Я отвечу. хочешь? Я ведь не такой мудак. ­­­как ты Ким обвивает ногами талию парня и судорожно глотает воздух, принимая близость слишком ярко. Это неправильно, плохо, сломано и разбито. Он прокусывает свою губу до крови и стонет, облизывая чужое ухо. Грязно, порочно, Ханбин может придумать сотни избитых слов, изрисовать ими чужую спину и грудь, пересчитать ребра и столько же раз зализать укусы. Ему не нужен свет, чтобы находить его, кажется, он сможет это сделать даже с завязанными глазами на дне океана. В его квартире творится настоящий апокалипсис, опаснее Чернобыля, но приятнее смерти от «Святого Георгия». У тебя в душе целый город с аллеями и тайными, только твоими местами. Что ты чувствуешь, когда он рушится? ­- Еще… Если любовью играет сатана, то его телом беззастенчиво и нагло играет незнакомец из третьего поворота до его дома. Ханбину жарко, он дрожит и на границе сказать «да», стать ближе, чтоб не кожа к коже, а атом к атому. Он кусает парня за шею, затем целует и шепотом просит прощения. Ханбину жалко, он не хочет делиться этим с кем-то еще, разрешать девушкам держать его за руку, касаться его щек и губ. Он почти злится, крепче сжимает пальцы на бедрах чтоб поставить синяки, думает и мечется до тех пор, пока не чувствует прикосновение к мочке уха. Мысли тут же улетают прочь как мухи, оставляя после себя белый шум старого телевизора. ­- Чживон… Биай не говорит и не шепчет — стонет и всхлипывает в губы Чживона. Ему не стыдно сейчас, это можно оставить на утро, когда солнечные лучи оголят их пороки и заставят думать головой. Он убитый/живой, наконец находит свою панацею и отравляется ею, сгорает в ее объятиях. В эту ночь Ханбин не видит свою сестру или уходящего отца, он чувствует волны и слышит шум прибоя, который нежно касается кожи. Его будит привычный и ненавистный холод — отопление им отключили в середине весны, наплевав на ветер и резкий скачок температуры, вырывает из сладкого марева отправляя в серую и безжалостную реальность. Место рядом пустует и осознание этого отдает у Ханбина где-то в груди, то ли Чживон оказался приведением, то ли ожидания оправдались и он сбежал, поджав хвост. Биай нащупывает телефон, тот несколько секунд загружается, затем мигает красным 7% и дисплей загорается от пропущенных смс и звонков. Несколько сообщений от друзей из клуба, один из банка и вызов от Исина, у того скорее всего снова случилось желание писать или вытащить куда-то своего одинокого друга. о д и н о к о г о. Ханбин смотрит на свои запястья, в его венах умирают звезды и он сам умирает вместе с ними. Он поджимает к себе худые колени и хватается пальцами за столешницу, чтобы не упасть, сейчас все кажется слишком хрупким, как звенящая хрусталем тишина, коснись — разобьется на мелкие осколки и поранит голые ступни. Тогда чувствовался жар и запах сухого песка; в этот раз — след табака и печали. Ханбин не ищейка, он не пойдет по этой улике, он гордый и знал что так будет, но от этого разочарование не кажется менее болезненным. Оно подходит и бережно гладит его пряди, оседая вязким туманом, потому что они с Кимом давно знакомы, живут бок о бок как соседи и делят одну постель. Дверь хлопает, когда Ханбин зябко ежится и собирается закрыть окно, он все еще в своей тонкой белой футболке, с растрепанными волосами и заспанными глазами. Чживон выглядит, напротив, каким-то неловким, но бодрым и отлично вписывающимся в маленькую комнату. Он ставит пакет с названием соседнего магазина на стол перед Биаем и что-то говорит, будто оправдывая самого себя, Ким наблюдает за его губами и зло сжимает кулаки. Мог предупредить, разбудить, подождать, а не бросать одного и заставлять думать о самом плохом. ­ — Ты свалил… Чживон? Голос предательски дрожит и ломается на чужом имени. Ханбину хочется многое ему сказать, но он лишь опускает глаза в пакет с продуктами и подавляет в себе желание кинуть в Чживона пачкой лапши. Тот оседает на пол и Ким уже второй раз за сутки спешит наклониться и заглянуть в лицо, телефон в гостиной выключается с тихой вибрацией и Ханбин только поэтому не срывается звонить в скорую, а аккуратно дотрагивается до мокрых щек и садится рядом. Чживон кажется разбитым и растерянным, совсем как Биай недавно. Они ловят друг за друга как спасительные соломинки, врезаются локтями в шкафчики и стену, но не разжимают руки и касаются так, будто через десять минут умрут. Ханбин утыкается носом в ключицу, гладит чживонову спину и дает ему покой, который тот так старательно ищет. Когда-то он сам через это проходил, кидался как мотылек на зажженные свечи и сжигал свои крылья, но с Ханбином безопасно, он не горит, а ласково греет и позволяет на мгновение почувствовать спокойствие мира. В его маленькой, уютной жизни редко происходили чудеса и еще реже — чудеса затрагивали его, но сегодня на этой кухне Ханбин пропускает встречу с другом ради того, чтобы бережно держать в руках практически незнакомца, перебирать его волосы пальцами и гладить высыхающие щеки. ­ — Если ты хоть что-то чувствуешь, то мы увидимся вновь. Просто Ханбину тоже надоедает распутывать клубки отношений и мучить себя нуждой в человеке; спасать себя из ямы неизвестности, ломая пальцы. Он невесомо целует лоб Чживона губами и готовится исчезнуть на время, собрать свою сумку и раствориться в дороге. Ханбин ведь выбрал правильный путь?