Do you wanna...

Конец восьмидесятых Клаус помнил плохо — уж слишком много было вокруг кричащей безвкусицы, легкой крови, музыки и свободы. От всего этого даже у него, первородного, голова шла кругом. Майклсон окунался в пучину мимолетных развлечений, не забывая, впрочем, о маячившей за спиной тени вездесущего отца. Из-за этого Клаус не мог позволить себе задержаться в каком-либо месте дольше положенного, пустить корни и жить в свое удовольствие, а потому колесил по стране, останавливаясь в крупных мегаполисах, ибо в них можно было с легкостью затеряться и добывать кровь. Чикаго, Лас-Вегас, Нью-Йорк, Майами — в таких крупных городах люди исчезали едва ли не каждый день, и далеко не всех их объявляли в розыск. И, что уж греха таить, не всех находили — живыми ли, мертвыми… Такому, как Клаус, это было только на руку. Он прибыл в Сан-Франциско на исходе августа. Заметно похолодало, и это несмотря на то, что на западном побережье все еще царило лето. Возможно, виной тому были ливневые дожди, обрушившиеся на город, или же мощный циклон, пришедший с Тихого океана, но, как бы то ни было, Фриско встретил первородного шквалами холодного пронизывающего ветра и мелкой моросью. Конечно, вампиру такие неудобства были нипочем, однако и удовольствия в том, чтобы промокнуть, Клаус не находил. Он подкрутил рычажок кондиционера, закрыл окно и включил дворники, что с меланхоличной частотой принялись смахивать с ветрового стекла мелкие дождевые капли. Чуть позже Майклсону пришлось включить фары, ибо в сгустившихся сумерках и туманной пелене дождя видимость практически отсутствовала. Хотя, к слову, первородному и это было по зубам — всего-то и нужно было, что немного сфокусироваться и напрячь зрение. Ведь по сути кто они, вампиры? Совершенные хищники. Клаус ухмыльнулся краешком пунцовых губ, включил радио и поймал местную волну. Из колонок полилась хипповая песенка Дженис Джоплин, и Майклсон невольно поймал себя на том, что легонько барабанит пальцами по рулю и даже пытается напевать, даром что эта чушь про любовь и мир была ему чужда. Зато настроение у него было на высоте, ведь накануне один из его осведомителей сообщил, что видел Майкла в Нью-Джерси, в то время как он, Клаус, находился на другом конце материка. Не это ли повод слегка расслабиться и промочить горло? Жажда тут же напомнила о себе легким жжением и сухостью во рту. Неудивительно, ведь в последний раз он пил кровь больше десяти часов назад, в Далласе. «Надо бы подкрепиться», — подумал Клаус и нажал на педаль газа. Новенький Форд «Мустанг» покатил быстрее, и вскоре сквозь сероватую пелену мороси первородный разглядел огни ночного Сан-Франциско и сияние арок моста «Золотые Ворота». Темные воды залива чуть отливали золотом, отражая свет города. Казалось, что перед ним отступала даже сама ночь, накрывая жемчужину Калифорнийского залива куполом розоватого марева. Вскоре Майклсон катил по залитым огнями улицам, высматривая какое-нибудь солидное питейное заведение, пока его взгляд не упал на неоновую вывеску бара «Redwood room». Недолго думая, он вырулил на небольшую стоянку у входа и, припарковавшись, вышел из машины, разминая затекшее после долгого сидения тело. Поставив «Мустанг» на сигнализацию, Клаус неспешно двинулся к бару, глубоко вдыхая солоноватый от близости океана воздух. Обоняние вампира уловило и привычные запахи, что стали после дождя лишь острее: нотки сигаретного дыма, влажного асфальта и, конечно же, сладкий аромат ночных фиалок, которые росли в вазоне у самого входа. Клаус решительно переступил порог, и тут ему в нос ударил другой букет ароматов, присущий любому питейному заведению в любой точке планеты. Однако первородный быстро абстрагировался от раздражающих запахов и сел у барной стойки, по-хозяйски облокотившись на отполированную до блеска столешницу. — Слушаю вас? Майклсон, вскинув брови, посмотрел на молодую девчонку лет двадцати-двадцати пяти, которая подошла к нему с той стороны стойки. Ничего выдающегося: светло-русые волосы, стянутые в высокий хвост, худощавое лицо с мелкими чертами, на котором особенно выдавался нос с горбинкой — на взгляд Клауса, несколько крупноватый. Во всем же остальном девушка напоминала вполне обыкновенного бармена: белоснежная рубашка, галстук бабочкой и бордовый жилет, вышитый золотистой вязью. Эта профессия считалась мужской, тем удивительней было перед собой юную мисс. Майклсон скользнул взглядом по бейджику и прочел имя: Эмили. Как раз под стать такому существу, как она. — Виски с содовой и льдом, — заказал первородный, встретив внимательный взгляд девушки, и та поспешила выполнить заказ. Клаус отчетливо слышал размеренное биение ее сердца, и жажда усилилась. Сдержав себя, Майклсон принял стакан и сделал крупный глоток. Словно волна жидкого пламени скользнула по пищеводу в желудок, оставляя по себе приятное тепло. Жажда на время отступила, и вампир не без интереса уставился на Эмили, прикидывая, можно ли будет утолить ею голод иного толка. Поймав на себе его взгляд, барменша чуть улыбнулась и сделала попытку завязать разговор: — Вы не местный? Клаус кивнул, делая еще один глоток: — Приехал только что. — И как вы находите наш город? — Фриско? — Майклсон вольготно улыбнулся и повертел стакан в руке, наблюдая за танцем янтарных искорок на дне. — Пока еще не решил. Но, в любом случае, собираюсь задержаться здесь на некоторое время, — он допил напиток и сделал Эмили знак повторить. Клаус наблюдал за быстрыми и слаженными движениями девушки-бармена, точно доведенными до автоматизма, и невольно заострил внимание на ее руках. Тонкие запястья, узкие ладони, кисти с едва заметной сеточкой вен, длинные пальцы, точно у пианистки, аккуратно подпиленные ногти, покрытые полупрозрачным розовым лаком… Такие руки он видел лишь у дам высшего сословия, и Майклсон вдруг загорелся желанием нарисовать их, запечатлеть на холсте изящество и красоту. Однако Клаус подавил в себе столь глупое желание и принялся за вторую порцию виски. Больше Эмили с ним не заговаривала, и первородный, расплатившись за выпивку, покинул бар. На стоянке не было ни души, и Майклсон быстро направился к «Мустангу», когда увидел, как из бара, оглядываясь, выходит полупьяная девица, пошатываясь на чересчур высоких каблуках. Клаус вновь ощутил зов крови, жажду и, недолго думая, метнулся обратно. Прижав незадачливую мисс к стене бара так, чтобы их нельзя было разглядеть, он заглянул в глаза девушки и произнес: — Не кричи и не дергайся. Внушение подействовало, и Майклсон поспешно приник к ее сонной артерии, пронзая клыками тонкую кожу. Жертва вздрогнула, но послушно замерла, пока Клаус пил ее кровь. Наконец, почуяв, что девушка ослабла и уже не держится на ногах, вампир отстранился и снова произнес, гипнотизируя: — Ты ничего не видела. Ты все забудешь. Слабый кивок — и Клаус со скоростью молнии метнулся обратно к автомобилю, сел за руль и, вытирая с губ следы крови, взял курс на ближайшую гостиницу. Девушка же осталась сидеть возле бара бессильной куклой — ослабевшая, но живая. А это уже само по себе было чудом.

***

Первородный и правда задержался в Сан-Франциско на неопределенный срок. Если верить информаторам, с которыми Клаус поддерживал связь, отец сбился со следа и держал путь в Атланту, так что Майклсон мог позволить себе расслабиться. Он прикупил роскошный особняк в старом и респектабельном квартале, обратил нескольких человек для грязной работы, завел несколько полезных знакомств среди влиятельных людей города. Клаус старался не привлекать к себе излишнего внимания, однако свой вес в обществе Сан-Франциско он все-таки приобрел. С момента прибытия в город первородный стал завсегдатаем бара «Redwood room». Объектом его интереса была та же Эмили Лоуринг, девушка-бармен. Клаус уже не испытывал желания попробовать ее кровь, однако намерение нарисовать портрет новой знакомой, в котором особое место уделялось бы рукам, оставалось по-прежнему сильным. Он так и представлял себе Эмили, сидящую в светлом струящемся платье, как Мона Лиза на портрете да Винчи. Майклсон, дабы обрести желаемое, действовал осторожно, терпеливо, как охотник, желающий заманить осторожного зверька в расставленные силки. Между тем неспешные ежедневные разговоры позволяли не только расположить девушку к себе, но и узнать о ней чуть больше, чем та могла раскрыть. Впрочем, в биографии Лоуринг не было ничего выдающегося: родилась и выросла здесь, в Сан-Франциско, жила с матерью. Эмили не была отличницей, оттого и выбрала для себя профессию повара-кондитера. Однако по специальности работы не нашлось, и девушке пришлось наскоро обучаться профессии бармена. Вот и вся история. Когда же Лоуринг задавала подобные вопросы ему самому, Клаус откровенно увиливал от ответа, ограничиваясь одной-единственной отговоркой: — В моей жизни нет ничего такого, что ты должна бы знать, дорогуша. Эмили недоверчиво прищуривалась, но на время отступала, довольствуясь подобным ответом, однако на следующий раз продолжала расспросы, и Майклсон словно нехотя рассказывал о своих путешествиях, о братьях и красавице сестре, умалчивая о том, что все, кроме моралиста Элайджи, не так давно прибыли к нему домой в дорогих гробах и заняли свои места в одной из дальних комнат. Самое интересное, по его мнению, Клаус приберегал напоследок, и дело было совсем не в его вампирской сущности — об этом вообще никому не рекомендуется знать, — а в небольшой радости, скрашивающей его бессмертие — живописи. Однажды вечером, привычно заняв место за барной стойкой и заказав бурбон, первородный как бы невзначай поинтересовался у девушки: — Эми, как ты относишься к живописи? Лоуринг удивил этот вопрос: — Даже не знаю, — произнесла она, задумчиво сдвинув брови, — никогда ею не интересовалась. А что? — Думаю, спрашивать о том, позировала ли ты хоть раз, нет смысла, — констатировал Клаус, хитро улыбаясь, и Эмили, заинтригованная, уставилась на него во все глаза. — Это ты к чему клонишь? — Я хочу написать твой портрет, — прямо и без обиняков ошарашил Майклсон, потягивая бурбон. Лоуринг так и застыла со стаканом в одной руке и бумажным полотенцем — в другой: — Портрет? — выдавила она, не веря услышанному. Клаус лишь кивнул, и Эмили озадаченно потерла переносицу. — Это было весьма неожиданно, — наконец, призналась она. — Но… — Хотела бы попробовать? — первородный вскинул брови в молчаливом ожидании, и девушка отчего-то покраснела. — Ну… Можно попробовать, — собравшись с духом, наконец заявила Лоуринг, и губы Майклсона расплылись в довольной улыбке. Он отсалютовал ей стаканом и, допив спиртное, с громким стуком поставил его на столешницу. — Значит, так и сделаем, — подытожил Клаус, слезая с высокого барного стула и направляясь к выходу. — Жду тебя у себя завтра утром. — А… Что нужно взять? Или надеть? — растерянно крикнула она ему вдогонку. Клаус бросил через плечо полный снисхождения и насмешки взгляд: — Ничего не нужно, кроме тебя самой, — сказал — и вышел из заведения, оставив Эмили в полном замешательстве.

***

На следующий день девушка, дрожа от предвкушения чего-то необычного, появилась на пороге особняка Клауса. Дверь ей открыл один из молчаливых соратников первородного, и от его мрачного вида Эмили на некоторое время стало не по себе. Однако это чувство рассеялось в тот же миг, когда навстречу Лоуринг шагнул сам хозяин дома и, приветливо улыбнувшись, пригласил в одну из комнат, обустроенную под студию. Просторное помещение было залито светом ласкового сентябрьского солнца, и маленький мир творчества Майклсона буквально купался в золотистом сиянии. Клаус предложил смущенной Эмили переодеться в белое шелковое платье старинного покроя, легкие складки которого ручейками струились по ладной фигуре девушки, после чего усадил свою модель так, чтобы создать идеальный ракурс, и попросил не двигаться. Лоуринг послушно замерла, держа руки на груди и устремив взор куда-то вдаль. Майклсон же, вооружившись кусочком угля, с воодушевлением принялся за работу. Процесс созидания нового шедевра всегда увлекал его, порой забывая о ходе времени. Первородный то и дело бросал внимательный взгляд на Эмили, после чего переносил увиденное быстрыми и четкими движениями на полотно, периодически требуя сидеть ровнее или не моргать. У Лоуринг же после пяти часов позирования затекла спина, однако она не жаловалась, надеясь на то, что Клаус сам заметит ее состояние и сделает перерыв. Майклсон же был настроен весьма решительно — он-то усталости не ощущал, однако, рассмотрев в облике Эмили сквозящее напряжение, неохотно дал отмашку. На мгновение закралась мысль: а не внушить ли ей посидеть еще немного? Но первородный решил не делать этого, ведь девушка действительно нуждалась в отдыхе, а ему некуда спешить. — Продолжим в следующий раз, — объявил Клаус, поднимаясь со своего места и потирая испачканные углем пальцы. Эмили, со вздохом разминая одеревеневшее тело, с любопытством покосилась на полотно, которое Майклсон поспешил накрыть тканью. — Можно посмотреть? — полюбопытствовала она, но Клаус лишь покачал головой. — Нет нужды смотреть на угольный набросок. — Но… — Лоуринг выглядела удивленной. — Неужели все это время ты… — Ты куда-то торопишься, дорогуша? — усмехнулся первородный. — Нет, но… — Никаких «но», — Майклсон безапелляционно прервал робкий лепет Эмили. — Продолжим в следующий раз, когда ты не будешь занята. Девушке осталось лишь смириться. Эмили приходила в особняк Клауса всякий раз, когда не была занята в баре, и они оба приступали к работе над будущим портретом. Первородный наслаждался каждым моментом созидания, все больше привязываясь к своей натурщице. Лоуринг переносила позирование уже не так тяжело, как в первый раз, напротив, она даже получала от этого некое удовольствие. Возможно, ей передавался общий настрой Клауса, но, так или иначе, им обоим это было по душе. Майклсон и Лоуринг становились все ближе и ближе друг к другу с каждым днем, пока первородный, у которого всегда были проблемы с доверием, не решился впустить девушку в свою жизнь. Просто однажды Эмили после нескольких часов позирования не отправилась домой, как обычно, а осталась на ночь. С одной стороны, Клаусу хотелось иметь рядом любящего и понимающего человека, в верности и честности которого не приходилось бы сомневаться; с другой — опасался раскрываться перед кем бы то ни было из опасения взрастить страх или ненависть. Он никогда не знал наверняка, чего хочет, путаясь в противоречиях. Но лишь одно было ясно совершенно точно: предательства он не простит никогда. Итак, работа над портретом шла полным ходом, когда видимость идиллии пошатнулась, и на безоблачный небосклон спокойной жизни Майклсона наползла первая грозовая туча. Эмили как раз заступила на смену, когда перед ней за стойку села удивительной красоты молодая девушка. Ее густые, темно-русые волосы крутыми локонами рассыпались по спине и плечам. Темный облегающий топ, джинсы и кожаная куртка выглядели достаточно модно и дорого, и смотрелись на незнакомке удивительно ладно, точно сшиты были по ее фигуре. Девушка заказала белого вина и, пока Лоуринг готовила заказ, произнесла, как бы невзначай: — Ты девушка Клауса Майклсона? От неожиданности и бесцеремонности вопроса Эмили вздрогнула, рука ее дернулась, и немного вина пролилось на стойку. Смущенно пробормотав извинения, девушка вытерла небольшую лужицу, после чего ответила, вскинув подбородок: — Ну, допустим. С какой целью интересуетесь? Незнакомка издала хрипловатый смешок и весело уставилась на барменшу: — Неужто? Наш Никлаус клюнул та такую дурнушку? — затем, бросив оценивающий взгляд на Лоуринг, пододвинула к себе бокал. Пригубив вина, она слегка поморщилась. — Обычно таких, как ты, он ест на завтрак. — Простите? — Эмили все это явно не нравилось, но посетительница и глазом не моргнула. — Вижу, — продолжила она, — он даже ни разу не питался тобой. И попыток не делал, а? Ну прямо чудеса! Или он — Кто вы такая? — не выдержала наконец девушка, швырнув полотенце на стойку. — Откуда вы знаете Клауса? И что это за бред вы несете? Эмоциональность Лоуринг, казалось, никоим образом не задела незнакомку. Сделав еще один глоток вина, она произнесла, откровенно забавляясь: — Скажем так, я его старая знакомая. Настолько старая, что ты, наверное, ужаснешься, когда узнаешь, насколько. А так оно и будет в скором времени — уж я-то гарантирую. — Кто вы? — с нажимом повторила Эмили, и ее собеседница притворно вскинула руки, будто сдаваясь. — Меня зовут Кэтрин Пирс, — произнесла она, наконец, и, перегнувшись через стойку, заглянула в глаза Лоуринг. Ту так и обдало жаром. — Только Клаусу не обязательно знать об этом. Ты не скажешь ему, — сказав так, девушка, как ни в чем не бывало, вернулась на место, а барменша непонимающе затрясла головой, сбрасывая наваждение. Она понимала лишь одно: Клаусу не стоит знать о том, что Кэтрин в городе. Что вообще здесь была. — Поверь, я не враг тебе, — Пирс провела ногтем по кромке бокала и усмехнулась. — Даже наоборот, хочу тебе помочь, показать истинное положение вещей. Эмили вновь надменно вскинула подбородок, чувствуя, как в ней растет недоверие к этой таинственной персоне: — А с чего вы решили, что мне это нужно? — Нужно, — голос Кэтрин был тверд и уверен. — Поверь, я знаю Клауса не первый год, а ты — лишь то, что он позволил. И, милочка, это только верхушка айсберга. Лоуринг с сомнением посмотрела на Пирс, но комментировать ее слова не стала, хотя не могла не признать, что зерно сомнения все же запало в ее душу. Кэтрин это заметила, и ее красиво очерченные губы расплылись в довольной усмешке. — Вижу, ты все-таки заинтересовалась. Это хорошо. Тогда ответь мне на простой вопрос: что Майклсон рассказывал тебе о своих родных? — Ну, — Эмили на пару мгновений замялась, отводя глаза, а затем принялась протирать стаканы, — совсем немного. То, что у него есть еще три брата и сестра… — А еще конкретнее? — подталкивала Пирс, нетерпеливо ёрзая на барном стуле. — Еще то, что они все разъехались кто куда. — А что, если я скажу, что почти все они находятся здесь, в Сан-Франциско? Даже больше — в доме Клауса? Вот такого поворота Лоуринг совсем не ожидала. Она так и застыла с полотенцем в одной руке и стаканом — в другой. — Нет, это невозможно, — произнесла Эмили, покачав головой, но Кэтрин лишь нетерпеливо взмахнула рукой. — Наш Клаус — такой себе Синий Борода, который держит своих родственничков под замком. Наверняка у него есть комната, закрытая на ключ, и в которой ты ни разу не была. Не так ли? Лоуринг снова бросило в жар от пристального взгляда собеседницы, и она неохотно промямлила: — Да, есть такая… На первом этаже, в конце коридора… Он говорит, что там только старый хлам. — Ха! — торжествующе усмехнулась Кэтрин. — Надо отдать должное его чувству юмора. Элайджа далеко не такой забавный, как его младший брат — ну просто сама серьезность. Вот как мы поступим, Эмили, — Пирс положила локти на стойку и чуть подалась вперед. — У тебя есть всего один способ убедиться в том, что я не лгу — стащить у Никлауса ключ и самой заглянуть в ту комнату. Если удастся, у тебя возникнет множество вопросов, на которые я с радостью дам ответы. Ну, а пока… — девушка допила залпом остатки вина на дне бокала, — чао. Она легко спрыгнула со стула и, покачивая бедрами, вышла из бара, оставив Лоуринг мариноваться в собственных сомнениях. Она думала об этом весь рабочий день, погружаясь в невеселые мысли так глубоко, что практически ни на что не реагировала, по рассеянности путая заказы или проливая напитки. Когда же ее смена закончилась, Эмили не без облегчения покинула бар и отправилась домой, все еще размышляя о том, что же ей делать. Даже дома, приняв душ и забравшись в постель, Лоуринг долго не могла отделаться от мысли, что Кэтрин не врет — Клаус и правда опасен. Рассудок упорно твердил, что этого просто не может быть, что Майклсон не может причинить ей вреда, но в душе… Сомнения не давали Эмили заснуть, а в измученном сознании то и дело мучительно-ярко вспыхивали слова Кэтрин: «Таких, как ты, он ест на завтрак… Ты знаешь только то, что он тебе позволил… Наш Клаус — Синяя Борода…» Так, проворочавшись и промучившись от тяжелых мыслей полночи, девушка уснула лишь под утро, но к тому моменту она все-таки приняла решение. Все, что ей нужно было, чтобы развеять сомнения — просто заглянуть в ту закрытую комнату. И все. Тогда уже станет ясно, как поступить дальше.