***
Она знала, что безвкусица и серость — визитная карточка этого промышленного городка. Громадные фонари с кривыми, скрученными сколиозом спинами, уличные автоматы с испорченной продукцией и заплесневелым табаком, монотонная речь прохожих и повторяющийся изо дня в день сценарий жизни: за проведенные в городе полгода она научилась с точностью до секунды предсказывать действия других, незнакомых людей. И причина вовсе не скрывалась в даре, перешедшем по наследству, или любой другой тягомотине — люди в этом городе следовали четкому плану, как заведенные механические игрушки. Казалось даже, что этот план расписан от и до. До смерти, имеется в виду. Также она знала, что люди появляются здесь не по собственному желанию — скорее, вынужденные обстоятельствами или по работе, как случилось с ней. Впрочем, даже приезжие очень скоро утопают в здешней сырости, не просыхающей на узких улочках, кажется, годами. Этот город хорош для тех, кто устал от жизни и жаждет тишины, или для тех, кто всю жизнь и прожил в подобной меланхолии, не догадываясь о "темной стороне Луны". "Потерпи, так со всеми приезжими! — успокаивали новые коллеги, от вида которых первое время воротило и корежило. — Это не Токио, точно, но полюбить Намимори куда проще, даже таким, как вы, стилягам..." И если первое время она верила подобным словам, то после перестала: ничего не менялось. Намимори ей надоел быстро. Пожалуй, уже на третий день она знала, что не сможет мириться с этим дружелюбием и добропорядочностью всех вокруг. И если в Токио даже для коренных жителей оставались неизвестные районы, то карту этого города она выучила на вторую неделю: коротать время в машине с шальным оперативником, гонящимся за премией, а потому и перечерчивающего все закоулки Намимори с точным указанием высоты заборов и зазорами между балконами, оказалось не так плохо. Тору Хаяси был настоящим энтузиастом, но, как оказалось, и джентльменом — денежное вознаграждение полицейский из оперативной группы разделил с новичком в их городе. —Если всё так не нравится, то почему просто не вернешься в Токио? — дейсвтительно не понимая подобного, много раз спрашивал Тору Хаяси. Оперативник часто коротал обеденные перерывы в кабинете переведенного адвоката, и незаметно это стало традицией. — Тебя же никто цепями к этому столу не приковывал... Да и за что вообще можно любить столицу? —Если бы это было так, милый мой, я бы здесь не сидела. А любить Токио... Для этого многого не нужно. Взрывной и яркий, запоминающийся и заседающий в голове. Он как слово, что вертится на кончике языка, но ты никак не можешь его вспомнить!.. — Затихая, она добавляла: — Однако еще минимум два года я проведу здесь, умирая со скуки и покрываясь плесенью. —Точно, — кивая, точно мудрый старик с сединой и бородкой, часто вмешивался в разговоры Джиро (дежурный местного полицейского участка). — Чтобы любить Токио, много ума не надо. Совсем другое дело — проникнуться атмосферой нашего Намимори. Дай этому городу шанс, Йоко, и уверяю, тебе не захочется отсюда уезжать. —Очень сомневаюсь, — кривила губы девушка, но из вежливости всегда благодарила за совет, — но подумаю. Полицейский участок промышленного городка, походящего на тихую гавань посреди прогрессирующей Японии, не вызывал ничего, кроме тяжелого и неоднозначного вздоха. Даже начальник отделения частенько застывал у крыльца здания и, сложив руки, что-то мычал себе под нос, почесывая густые усы, изредка шевелящиеся. Бетонное здание с решетками на окнах первого этажа и скопившимися у мусорок бычками сигарет, мелкие трещины, прикрытие разве что тенью близких туй, пересаженных на территорию отделения для отведения глаз, да просторная парковка с парой тройкой рабочих машин. Впрочем, столько здесь и не требовалось: если что-то в Намимори и случалось, то дело редко доходило до суда. Следовательно, переведенный адвокат, ютящийся в кабинете под боком начальника полиции, чаще занимался делами, пришедшими из соседних городов, совсем крохотных, чтобы иметь свою собственную контору "защитников". —И это нормально, что сторона защиты сидит в одном здании с полицией? — удивлялась в первое время переселенка. На ее претензии обленившийся Кадзуя Сасаки, бывший до недавнего времени единственным, вероятно, адвокатом в Намимори, ничего не отвечал. Новый коллега только недовольно кривился, всем видом показывая, что до молодой выскочки из столицы ему и дела нет. —Нормально-нормально, — расчесывая седые усы, бубнил Ямагата Саданару себе под нос, обращаясь к Йоко через отражение в зеркале. Начальник отделения был сутулым мужчиной с впалыми глазами, и улыбку его можно было определит лишь по приподнятым кончикам всё тех же усов. —Мы, Йоко, понимаешь, не преследуем цели всех засудить и посадить. Намимори — тихий город, и если люди готовы исправляться, то мы даем им шанс. Совсем другое дело — идиоты, их, как говорится, только могила исправит. Йоко О́но сожалела о прошлом, об ошибках и вырвавшихся словах. Теперь она верила в последовательность жизни, в закономерность... Не понимала она лишь одного: где именно она свернула не туда, чтобы оказаться в этом городе. Однако внутренний голос учтиво напоминал: всему виной отказ новому начальству в Токио. Всё становилось на свои места, и девушка думала, что находиться в Намимори лучше, чем стелиться перед избалованным извращенцем.***
Солнце еще не показалось из-за горизонта, лишь неуверенно выглядывая откуда-то извне, а потому краски жилого района казались ядовитыми. Старый сквер скрывался за бесконечно длинным глухим забором, тянущимся вдоль узкого тротуара, и верхушки деревьев дрожали в бледности предрассветного холода. Поволока облаков разметалась по сумрачному небу, и лишь ветер шелестел листьями, напевая никому незнакомую мелодию, принесенную, возможно, из северных ледяных стран, где все песни сводятся к звону колоколов и печальным завываниям. Йоко О́но, желая сбежать от ледяного удушья, куталась в огромный темно-синий шарф, купленный когда-то самой себе как подарок на день рождения. Цвет осеннего атрибута был благородным, глубоким — будто отражение ночного неба в полноводной реке с быстрым течением — и еще сильнее подчеркивал бледность волос и щек девушки, даже на холоде не покрывающихся румянцем. Под ногами дергались, порываясь оторваться от промерзлой земли, опавшие листья. Сонные птицы, нахохлившись, что-то выискивали в своих перьях, временами крутя крохотными головками. В черных бусинах их глаз отражался свет зажигающихся окон, но звонкий стук чуть ленивых шагов, от которых лужи покрывались дрожью, прогонял птиц, вынуждая подняться на ветку выше. Насупившись, О́но думала только о работе, мысленно завывая от бессилия. В прошлом она год проработала в токийском отделении, заслужив какое-никакое уважение, почти привыкла к коллективу и решила было, что нашла своё место в жизни, как началось всё это. Год в академии, практика в компаниях и упущенные ради изучения кодекса часы сна — всё это стало необязательным, потому что в Намимори квалифицированный адвокат вызывал недоумение, как и его заумные разговоры и четко поставленная речь. Всё завертелось, когда начальник токийского отделения затрубил о своем уходе на пенсию. Впрочем, главная беда состояла в том, что пост он отдал избалованному внуку, который ничего самостоятельно в этой жизни не добился. Оказался приемник не только хамом и "смазливой мордашкой", но и донжуаном — ни единая юбка не прошмыгнула мимо. О́но то ли была воспитана иначе, то ли гордость для нее не являлась пустым звуком, однако факт оставался фактом: девушка "провинилась", не угодив новому начальству. Донжуан оказался злопамятным и мстительным, а потому при первом же сокращении, чтобы удержать профессию в руках, Йоко пришлось перевестись в филиал адвокатской организации в тихом Намимори. Уже через два дня сущность приветливого на первый взгляд городка стала понятна, и тоска приобняла девушку за плечи. —Можно подумать, что это – худшее, что случалось с тобой, — напомнила себе Йоко, когда готова была ползти в Токио на коленях. — Если бы ты на всё, дура, реагировала так, где была бы сейчас? Да нигде... Точно нигде. Намокшие картонные коробки, собранные сердобольными детьми под высоким дубом в старом сквере, зашевелились, и из-под нехитрого навеса показалась осунувшаяся морда бездомной псины. Настоящая дворняга, не похожая ни на одну из пород, но в то же время на все и сразу, задрожав, дернула головой, а после затрусила к воротам из сквера. Спутанная и местами облезлая шерсть торчала клочьями, уши с проплешинами свисали в каком-то печальном настроении, но темные глаза смотрели с той же знакомой независимостью и благодарностью. —Как всегда, снова на своём месте, — ничуть не удивившись появлению животного, О́но запустила руку в сумку. Пакет нашелся сразу – всегда ведь лежал сверху. Пёс без имени или клички уселся на сырой земле, привычно следя за движениями давнего гостя. Ребра его можно было с легкостью пересчитать, а длинные лапы казались невыносимо тонкими и слабыми. Кажется, ночь для животного выдалась тяжелой — сегодня даже хвост не дергался из стороны в сторону. Да и на еду собака набросилась лениво, без жадности и спешки. Челюсти лениво и медленно двигались, будто мусоля и перетирая кусок мяса до кашицы, и О́но неспешно села на корточки, ощущая, как каблук сапог провалился во влажную почву. —И что с тобой делать? — подпирая голову, многозначительно вздохнула девушка, не зная даже, зачем приходит сюда каждое утро, то садясь на близкую скамейку с проржавевшей урной, то просто стоя под деревом, болтая о том о сём с безымянной псиной. Словно найдя уязвимую цель, ветер задул еще злее, пересчитывая всех блох в скудной шерсти собаки. С деревьев сорвались оставшиеся капли ночного дождя, и О́но только прикрыла глаза, ощущая ледяные прикосновения на щеках. —Совсем туго становится, да? — В который раз девушка тяжело вздохнула, даже через кожу перчаток ощущая, какой горячий у псины нос. — И что с тобой делать? Словно напоминая, что подобный вопрос она задает слишком часто, животное с невообразимой гордостью дернуло головой, а после и вовсе отвернулось. Демонстрируя то ли гордость, то ли упрямство (а оно имеется, раз уж животное прожило так долго без крыши), псина, проглатывая остатки завтрака, устраивается под картонками. Вытянутая морда опускается на скрещенные лапы, и взгляд из-под бровей напоминает лишь об одном: "Ты только корми меня хоть иногда..." Среди низкорослых домиков, всегда ярких и радостных, с аккуратным садом и деревом, посаженным отцом по всем традициям и канонам, ветер становится малозаметным. Сумрачность сменяется рассветом, и солнце, когда-то несмелое, вновь стеснительно скрывается на пасмурном небе, изредка освещая скаты крыш. Часто поправляя белые пряди волос, что выбиваются из-за ворота пальто-шинели цвета темной охры, О́но, будто сценарист, отсчитывает секунды до встречи с очередным жителем городка. Вот, как и всегда, лысеющий мужчина сердито хлопает дверью автомобиля, получая на прощание рассеянный взгляд жены, вновь что-то спалившей на кухне. Вот сонный старшеклассник выползает из-за калитки — возможно, он хочет сэкономить деньги на проезде, и потому ходит пешком. А вот старая женщина проверяет почту, надеясь получить долгожданное письмо, которое никогда так и не придет. Всё это Йоко видела уже сотни раз за прошедшие полгода, ведь и ее дорога от выделенной квартиры до остановки всегда одна и та же. В полной мере девушка осознает, что для кого-то, возможно, тоже является своеобразным будильником. Да хотя бы псина в сквере — появлении О́но для собаки как сигнал к завтраку. Инстинктивно девушка только бросает взгляд на наручные часы из прошлогодней коллекции Pierre Lannier, будто сверяясь с секундной стрелкой, — скоро, как и всегда, ее должен обогнать серый автомобиль. Стук каблуков всё еще слышится одиноким эхом, сумка с делом болтается на плече, и Йоко отдает себе отчет, что мечты ее специфичны. Она жаждет, чтобы произошло что угодно, но чтобы знакомая машина не появилась из-а поворота, чтобы кто-то сбил планы людей, и сценарий изменился. Ей часто хочется спросить у других, понимают ли они, что живут в замкнутом круге, как белки в колесе, но она никогда не решается, — не хочет обидеть. Не противореча заученному маршруту, автомобиль проскальзывает-таки мимо, и О́но лишь удрученно вздыхает. От досады или злости, но она пинает жестяную банку, оказавшуюся не пустой и тут же вылетевшую на дорогу. "Живут для того, чтобы жить! Одно и то же, день изо дня всё повторяется! Как мирок, подчиняющийся чертовому часовому механизму!.." Орущие досадные мысли оборвались, вынуждая девушку остановиться, а затем и вовсе отшатнуться назад. Рот непроизвольно открылся, а глаза с какой-то жадностью следили за человеком, которого уж точно никогда не бывало на улицах Намимори. Взгляды женщин для смуглого мужчины с ершистой прической белокурых волос не были в новинку, а потому привереда и последователь культа "В здоровом теле — здоровый дух!" не обратил на незнакомку никакого внимания. Остановиться ему пришлось, когда жестяная банка с яркой этикеткой попалась под ноги. Южный загар, блестящие волосы и слишком уж приятная улыбка — в этом городе такого не было. То ли от серебристых прядок, резанувших по глазам, то ли по какой-то другой причине, но О́но не сразу заметила, что к ней обратились. С мягкой усмешкой на губах, мужчина поднял банку, практически всовывая последнюю в руки Йоко. —...Вы уронили. —У Вас шрам, — зеркаля незнакомца, ткнула в собственную бровь девушка, только после осознавая, как глупо это было – можно подумать, человек не знает о старой ране. И что он должен был сделать в ответ на подобное заявление? — Прошу прощения... Сконфузившись и замявшись, О́но быстро развернулась, тут же ускоряя шаг. Наивной и снисходительной улыбки светловолосого мужчины, привыкшего к подобной реакции, она уже не видела. Ее так и подмывало обернуться, но чувство неловкости было весомее любопытства в данный момент. Готовая ударить себя по лицу за бестолковость, девушка только мотнула головой, удивляясь, как вообще закончила университет и дополнительные курсы в академии. Подскакивая в автобусе, прижимаясь к дверям и переходя перекресток на мерцающий зеленый, Йоко ощущала, как в животе что-то переворачивает и волнуется. Мыслей не было, но вот ощущений — ими она могла поделиться и с Тору Хаяси, и с Кадзуя Сасаки. Покоя не давали возможные перемены, которых, как казалось, девушка наконец дождалась. Теперь Йоко смотрела на все вокруг широко раскрытыми глазами, не желая упустить ни единой детали. Настроение после утренней встречи поднялось с отметки "ниже некуда" до "черт побери, вау!" Бросив газировку в урну у входа в полицейский участок, неожиданно для себя О́но улыбнулась так, как не улыбалась, возможно, за все шесть месяцев в Намимори. От переживаний пальцы на руках покалывало, и ликование!.. Ликование почти окрыляло. Вероятно, из-за этого самого ликования Джиро на посте дежурного, высунувшись в окошко, долго наблюдал за девушкой, расписывающейся в журнале. —Эй, Тономура-сан, в городе что-то случилось? — Дежурный отвлек от кружки крепкого, но дерьмового на вкус кофе своего напарника, многозначительно кивая в сторону адвоката, который, по его мнению, сегодня впервые выглядела "по-человечески". —О чем ты? — непонимающе, переспросил Каташи Тономура, кривясь после очередного глотка темной жижи и решая, что цветку в горшке такая "отрава" придется по вкусу. — Я спрашиваю, может, убийство какое или кража со взломом? — настаивал Джиро. — Ничего сверхъестественного? Даже внезапной смерти старушки, из-за чего придется решать, кому достанется наследство? — На заторможенный взгляд напарника Джиро только цокнул языком, указывая после конкретно на О́но, протягивающую в окошко дежурного журнал. — Тут Йоко в кой-то веке счастливая. Не знаю, что и делать. Милая, вы часом самостоятельно не устроили какого террористического акта? —Ха-ха, очень забавно, — оставляя журнал у окошка, скривила губы девушка. Собираясь уходить, она словно о чем-то вспомнила, задержавшись в компании Джиро. — Кадзуя-сан уже пришёл? —Точно ведь! — Хлопнув по лбу, будто желая, чтобы всё стало на свои места, Каташи Тономура поднялся со стула, отыскивая что-то среди папок и прочих предметов рабочего беспорядка. — Весь в семейных делах... Развод – сами понимаете. Сасаки отъехал в тюрьму к своему проблемному заключенному, поэтому просил передать тебе вот это. —Он решил сбрасывать на меня все свои дела? — О́но не то чтобы возмущалась, но безответственность коллеги, взрослого мужчины, решившего устроить глупые соревнования, начинала напрягать, заставляя всё чаще потирать виски в попытке расслабиться. —Скажи, Тономура-сан, это ребячество или ненависть, направленная сугубо в мою сторону? —О, нет! — вскинул руки мужчина, показывая свою непричастность. — Вы меня в свои разборки не втягивайте, такого добра мне не нужно. Просили передать, я передал – это моя работа, но вот разнимать взрослых людей, сцепившихся из-за квалификации... Извините, это полицеский участок, а не детский сад. Солидарно Джиро пожал плечами.***
Собирались в полицейском участке люди колоритные, каждый со своими заморочками, которые чаще всего можно было объединить в одну группку "семейные". Тору и Джиро были настолько простыми, что, казалось, не могли вести двойной жизни, да и господин Ямагата к подчиненным относился как к детям или внукам. И если считать всех в отделении семьей, то Кадзуя Сасаки был самым недовольным из детей. Непонятная зависть и раздражение в сторону переведенного из Токио помощника, частый лай с О́но на коридорах, некорректное поведение в пыльном зале суда в тех случаях, если защищать с Йоко им приходилось разных подопечных — Кадзуя будто боялся, что переселенец загородит его. —Ты так боишься авторитета этой девочки, что скалишься? Боишься, что ее слово станет значимее твоего? — Ямагата Саданару редко вызывал к себе "на ковёр", однако частые жалобы следователей и городского судьи (кого бы не вывело из себя неуважение на заседании?) вынудили начальника провести эту беседу. — Послушай, сейчас вы наравне, и ты, Кадзуя, прекрасно понимаешь, что мозги у нее работают на отлично, однако, если продолжишь в том же духе, всё может измениться. Ты всё распыляешься и рычишь, а О́но и бровью не ведет. Поучись-ка у девушки выдержки! Джиро, по признанию окружающих, не был красавцем (вина в том пивного живота или широкого рта – никто не знал), однако харизмы его хватило бы, чтобы затмит любого местного ведущего корпоративов и свадеб. Мужчина этот был одиноким, но виду никогда не подавал. Впрочем, вероятно, возвращаться в пустую съемную квартиру хотелось меньше всего, а потому Джиро с радостью соглашался остаться на очередное внеплановое дежурство. Каташи Тономура же, в отличие от последнего, задерживаться на работе не любил и не мог — семейные проблемы настигли неожиданно, а выкарабкиваться из них приходилось. Жена загуляла, несмотря на двух сыновей, купила билет в один конец и пропала на несколько недель. Удосужилась прислать документы на развод только спустя месяц, за который Тономура поседел и постарел, откровенно устав отвечать детям, что "мама в затяжной командировке", – откуда, она ведь даже не работала! И если проблемы Джиро и Каташи вызывали невольное сочувствие и желание помочь, то несуразицы, приключающиеся с Тору Хаяси, становились поводом для частых насмешек коллег. В жизни оперативника всё было живо и весело: девушка, подаренный родителями домик, планы на будущее, романтика и походы по магазинам. Единственное, на что жаловался Тору, так это экспериментаторские наклонности "его единственной": каждую неделю, по ее желанию, Хаяси менял прическу или цвет волос. В участке делались ставки, когда именно волосы полицейского из оперативной группы выпадут, и он придет с голой головой. Кажется, мысли об утренней встрече дейсвтительно не давали О́но покоя: время близилось к обеду, а она так и не сосредоточилась на работе. Не прочла ни своих материалов, не заглянула в папку, оставленную Кадзуя Сасаки. Такое случалось впервые, как и бардак в кабинете адвокатов, который Кадзуя делил с Йоко: комки бумаги под столом, липкие следы от кружки на документах, должных отправиться в утилизатор, бычки в переполненной пепельнице на подоконнике. В окно настойчиво барабанили редкие капли, походящие в своем скользящем танце на слезы, и гулкие голоса следователей, что устраивали себе перекур каждый десять минут под окнами кабинета на втором этаже, гудели в голове, вынуждая О́но всё чаще зажимать уши ладонями или вовсе резко подниматься со стула в секундном порыве разогнать всех по кабинетам. —Знаешь, мне начинает казаться, что дейсвтительно что-то случилось... — неуверенно остановился у открытой двери Каташи Тономура, окидывая недовольным взглядом беспорядок, встреченный лично им впервые в кабинете О́но. Лениво девушка только кивнула на слова дежурного. Распахнув окно, в которое, будто в космическую пустоту, тут же утянуло сигаретный дым, Йоко опустилась на подоконник. — Тебе тут еще проблем подкинули, к слову. —Гадать не собираюсь, — бесцеремонно заявила О́но. Состояние ее посторонним казалось раздраженным, хотя в действительности девушка пребывала в задумчивости. Кивнув в знак понимания, Тономура оповестил о "старом знакомом", который являлся еще и местной достопримечательностью: —Бродяга Ли снова заснул в чужих кустах. Ясное дело, что на пьяную голову, но звонок поступил, его доставили. —А проблема в чем? — скептично отозвалась Йоко. — Оставьте на пару суток, пускай отоспится. —Ты ведь прекрасно понимаешь, что это лишний рот, следовательно, лишние расходы. К тому же, он мастерски наседает на мозг. — Тономура словно перекосило, стоило вспомнить прошлый Новый год на дежурстве в компании Бродяги Ли. — А уходить самостоятельно наш вечный клиент не хочет, это в его интересах: ночевать в тепле и под защитой. Но вот под твоим давлением... —Тономура-сан, — предупредительно начала было О́но, но дежурный взмолился. —Йоко, я сегодня в ночную смену! Пожалей! Ну не выдержу я с ним! А тебя он послушает, всегда ведь слушает! Попроси, надави. Ты ведь умеешь! —Кому расскажу, не поверят, — пробубнила под нос О́но, выбрасывая окурок в окно, надеясь если не попасть на головы шумных следователей, то хотя бы распугать последних. — Потратить молодость на обучение, чтобы после упрашивать бездомных уйти из обезьянника... Цирк на колесах. —Спасибо, — как смущенный мальчишка, отозвался Каташи. — Скажу, чтобы мои парни в кружке рисовали открытку для тебя.***
—"Мужчина шестидесяти пяти-семидесяти лет в старой одежде, известный в городе как "Бродяга Ли", проник на частную собственность, перебравшись, предположительно, через забор. В нетрезвом состоянии был обнаружен хозяйкой участка (примерно в одиннадцать часов утра), забирающей почту. Она же вызвала полицию." Что-то еще? — уточнила О́но, читая отчет по последнему выезду. Девушка прекрасно знала, что данная бумага совсем скоро будет разорвана и выброшена, потому что так было всегда. — Хотите что-то добавить, опровергнуть? —"Мужчина шестидесяти пяти" – это приятно, а вот "проник на частную собственность"... — Бродяга Ли зацокал языком, перечитывая текст. Неожиданно, стянув с головы шапку, старик приподнялся, кланяясь. — Совсем забыл, что не поприветствовал вас, госпожа Цукиёми! На мгновение О́но засомневалась, что всё еще хочет помогать нервам Тономура, – Бродяга Ли был тем еще чудаком, который всегда видел в людях что-то свое. В отношении Йоко старик зацепился за внешность, считая ее альбинизм внеземным даром лунных богов. —Мой сияющий Бог Цукиёми, вы снова спасаете меня из заточения, отпуская на свободу? — Если бы не суровый взгляд Тономура, Бродяга Ли наверняка бы кружил вокруг светловолосой девушки, распевая серенады, слушателями которых обычно становятся полуночные коты или спящие жители Намимори, окна чьих квартир приглянулись старику. —Дети неба и ночи разве должны жить в заключении? Нет, конечно же нет! Мы должны быть свободны, Вы и я!.. Но, увы, мы пленены землей! Как же я завидую птицам… —Вас ведь никто и не держит здесь, — игнорируя философские размышления, напомнила О́но. — Вы сами отказываетесь уходить. Будто подловил Йоко на лжи, лукаво старик заулыбался, цокая языком и водя пальцем из стороны в сторону, словно в какой-то неудачной методике гипноза. —Нет-нет, я понимаю, что меня отпускают, но я ведь хочу вытащить из-за решетки и вас. Вы, моя богиня, постоянно вытаскиваете меня отсюда, а сами продолжаете сидеть взаперти, ничего не замечая… —Я здесь работаю, а вовсе не сижу в плену, — сомневаясь в собственных словах, мотнула головой О́но. — Вам не стоит беспокоиться. —Уверены на все сто процентов, госпожа Цукиёми? Под напором взгляда Бродяги девушка отчего-то сощурилась. Подобное вызвало уже знакомые тихие посмеивания со стороны старика. Утерев проступившую слезинку, Бродяга Ли объяснился: —Вы думаете, что свободны, а на самом деле? Так много законов и ограничений, которые вас сковывают! Ну, что вы, что вы, я спрашиваю, можете сделать, если захотите петь?! Максимум: прокрутите песню в своей голове! Да разве же это свобода? —Предлагаете мне бросить всё и вместе с Вами шататься по городу, исполняя песни собственного сочинения? — усмехнулась О́но. — Сколько раз за последние полгода вы уже оказывались в полицейском участке из-за нарушения общественного порядка, а точнее – песнопений посреди ночи под чужими окнами? Поймите, господин Ли, не все любят искусство так сильно, как вы. —Что же мне поделать, когда душа рвется в небо? Я просто желаю развеять ту скуку, что царит на улицах города. Это неконтролируемый процесс – свобода. — Бродяга Ли только пожал плечами, откидываясь на спинку стула. Бросив косой взгляд на Тономуру, старик добавил: — Днем-то Намимори кажется живым. Люди суетятся и куда-то спешат, а ночью... Ночью только тишина да мрак – аж душа замирает от безысходности. Йоко О́но еле удержалась, чтобы кивнуть, признаваясь тем самым, что сходит с ума, когда небо над городишко темнеет. Сколько раз она уже высовывалась по пояс в окно, удивляясь ничтожности всего и сразу, сколько раз засиживалась в старом сквере, делясь с псиной историями своей жизни... И каждый раз понимала лишь одно: дневной наряд этого города она ненавидит меньше, чем его сумрачные одеяния. —Что же, подпишите здесь и вы свободны, — без пояснений О́но отдала лист и ручку Бродяге Ли. Впрочем, ему эти пояснения и не требовались – уже с третьего раза старик научился ставить закорючки в нужных местах. — И постарайтесь не находить повода оказаться здесь как можно дольше. — Раз мы перешли к пожеланиям и советам, — послушно следуя за Тономурой, уже выходящим из себя от всех этих бредней, отозвался Бродяга Ли, — найдите в себе силы признаться в том, чего вы боитесь! Близкие люди всегда хотят знать правду! А тайное всегда становится явным! Этот старик был прекрасным психологом. —Что, я прав? Я угадал? — неожиданно останавливаясь на полпути из-за решетки, воскликнул бродяга и вновь рассмеялся. Каташи Тономура даже оскалился. В этот раз смех местного уличного музыканта сделался жестче. — У вас печальный взгляд, мой бог Цукиёми! Что-то случилось? — как льстивый лис поинтересовался старик. — Что-то произошло? Без слов, оставляя Бродягу Ли на попечение дежурного, Йоко О́но сперва поднялась из подвального помещения, где окошки располагались у самого потолка, пропуская максимально мало света, а после взметнулась по лестнице на второй этаж, в кабинет. Небо за окном сделалось куда более пасмурным, а тошнотворный комок застыл где-то в горле. "Признаться в том, что поездка в Намимори это вовсе не затяжная командировка?" — криво усмехнулась своим мыслям О́но, осознавая, что родители не поймут. Им будет жаль не сокрушительных для бюджета любой семьи сумм, потраченных на обучение, но нереализованного потенциала, загубленного в глубинке Японии. "Если мать расстроится, то отец не поймет. Он будет в ярости..." Решив для себя, что пока всё тайное должно оставаться тайным, признавшись в страхе разочаровать семью (уже в который раз), Йоко О́но убедила себя в том, что ей не хватит сил разбить сердце вечно беспокойной матери, всё чаще тяжело вздыхающей при поздних телефонных разговорах.***
Работать не хотелось с самого утра, однако встреча со стариком подобное желание или намек на него отбила напрочь. Решив занять себя хоть чем-то, чтобы не думать, Йоко очень быстро вспомнила о бардаке. Взглянув на кабинет, девушка поняла, отчего взгляд дежурного был более, чем сконфуженным, — помещение находилось в таком же состоянии, что и номера отелей после отдыха тех, кому осталось жить пару дней. Жужжащий обогреватель был затолкан под стол, документы запрятаны в сейф, пепельница очистилась от окурков, а покосившаяся картина на фоне отстающих местами от стены желтых обоев вернулась в параллельное плинтусу положение. Паутина из проводов же оказалась настолько запутанной, что разбираться в ней было бесполезным занятием — благоразумно О́но решила затолкать провода под стол Кадзуя Сасаки. Самой сложной частью оказалась разборка документов и их сортировка: куча просроченных или закрытых дел, штрафы Сасаки за парковку и нехитрые письмеца, которые мужчина даже не распечатывал. Кабинет был завален хламом, и сколько бы О́но, требовательная к порядку и себе, не разгребала завалы документации (словно это была ее работа!), мусора меньше не становилось. Часы показывали половину второго. Сверившись с наручным механизмом, Йоко решила, что, раз уж начальство знать не знает такого слова, как "выговор", уход на обед на полчаса раньше погоды не сделает. Схватив со стола мобильный и кошелек, девушка вылетела из кабинета, только в коридоре вспоминая о температуре снаружи. Сквозняк, что, подобно хлысту, ударил по шее, заставил вернуться за одеждой. Лениво стянув с вешалки пальто и шарф, О́но закрыла дверь на ключ, чтобы хоть как-то оправдать своё возвращение. Полицейские из оперативной группы сидели в машине, словно их могли в любой момент дернуть на чрезвычайно важное дело, а следователи, чьим излюбленным местом для перекуров стал угол под окном адвокатского кабинета, сбежали с улицы, стоило пасмурности намекнуть на тучи. Дождь, до этого моросящий, стал более ощутимым и менее противным, и промозглый влажный ветер заставил Йоко застегнуть пуговицы пальто. Помимо туй, на территории полицейского участка и близ него росла ливистона. Она перемешивалась с высокой травой, уже вялой и жухлой, и засохшими бутонами летних цветов, давно отцветших и рассыпавшихся бурой пылью. Автомобили скользили по узким дорогам, разбрызгивая лужи, которые никак не высыхали из-за постоянных дневных или ночных дождей, и, вероятно, все рабочие района хлынули из офисов и кабинетов, спеша занять местечко в облюбованной забегаловке. Не желая отставать, О́но ускорила шаг, однако, стоило подойти к знакомому кафетерию, чтобы понять: опоздала. Заведение было переполнено, и уже просто добраться до касс являлось удачей. Отплевываясь от чужих волос, стараясь не зацепиться носком сапог за чужие ноги или выступы на плиточном полу, Йоко нервно, но дождалась своей очереди. Когда заказ был готов, она почти выхватила из рук персонала большой стакан кофе, вылетая за дверь. Снаружи вновь моросил косой дождь, и потому желающих укрыться под хлипким навесом было немного. Но выбирать не приходилось, и девушка села с самого края, ближе к выходу. О́но заметила, что подобное куда лучше, чем перспектива толкаться в помещении, особенно, если в последнее время у тебя развивается клаустрофобия и, возможно, — только возможно — паранойя. За соседним столиком ворковали, точно голуби, старшеклассники, которым и холод, и сырость были ни по чем. Глядя на них, Йоко невольно вспомнила свой переезд в Токио в старшей школе, который повлек и отдаление от семьи. О́но не могла сказать, что ее родной город отличался глитером и огромным выбором мест для развлечений, однако уже с шестнадцати она жила в столице. Хочешь или нет, но к блеску привыкаешь, обретаешь некоторую зависимость от ярких цветов, формируешь вкус и интересы. "Старшая школа в новом городе, университет и год в академии — из-за всего этого я даже не заметила, как мне простучало двадцать четыре. Кажется, сидя за праздничным столом, я смогла только заплакать, слушая поздравления друзей и понимая, что ушедшие годы мне никто не возместит. Из-за собственной глупости юность растворилась в череде смешавшихся закатов и рассветов — даже не знаю, сколько дней я пропустила, пребывая на границе двух сознаний. Однако и отец выбрал жестокий путь, чтобы объяснить мне ценность времени. Очень жаль, что он не нашел иного способа доказать подобное, кроме как лишить меня оставшихся часов беззаботности. Наоки О́но никогда не искал легких путей, кроме того, не позволял остальным ими пользоваться. Он бы точно не прошел гору насквозь, через пещеру — пошел бы поверху, считая, что это даст ему опыт..." А усиливающийся дождь, от какого прятались под капюшонами дождевиков или цветастыми зонтами, постепенно превращался в полноценный ливень. Синоптики обещали, что "наводнение" не продолжится более десяти минут, однако, уже через пол часа, оглядевшись по сторонам, Йоко согласилась, что все ошибаются. И особенно синоптики. Не заметив на открытой веранде, где уже кучковались прохожие, запрета о курении, девушка выудила из кармана сигареты и зажигалку. Пачка оказалась новой, и О́но даже не помнила, как и когда купила ее. Решив, что, возможно, наткнулась прошлым вечером на уличный автомат, девушка махнула рукой. Подобно чайной заварке в кипятке, сигаретный дым расходился в стороны, смешиваясь с запахом плесени и дождя, после вовсе исчезая. Легкие заполнялись серостью, но голова — спокойствием. И ради этого самого спокойствия Йоко была готова отдать парочку лет жизни. Услужливый персонал, словно очереди к кассам не было вовсе, скоро подсунул своеобразную пепельницу, и О́но задумчиво кивнула. Пробежавший мимо паренек в спортивной толстовке напомнил об утренней встрече. "Тот человек точно был особенным", — с каким-то раздражением Йоко прикусила фильтр. Она ждала перемен так долго и теперь ничего не делает, смотря по сторонам пустым взглядом. Чудно. От собственных мыслей или погоды адвокат стала угрюмой, ногтями стуча по стакану с остывшим кофе. Ритм был рваным, без гармонии. Наверное, и не ритм вовсе. Телефон завибрировал, двигаясь к краю стола, словно пытаясь сбежать от бледного вида хозяйки. Многозначительно поглядев на сигарету, стакан и мобильный, словно сделав выбор, О́но похоронила окурок в пепле. Глотнув утративший свежесть кофе, словно ополаскивая рот, и обматывая вокруг шеи шарф, девушка поднялась с места, отвечая на звонок, — в обед трезвонили редко, а потому она заранее направилась в сторону участка. —Йоко, тащись в отделение. — Голос Каташи Тономуро был подозрительно серьезным и суровым, что явно повествовало о неприятностях. Будто оглядевшись по сторонам и убедившись в отсутствии посторонних ушей, напарник Джиро добавил: — Ребята задержали паренька... И знаешь, ты ему понадобишься. —Паренька? Волосы намокли, слипаясь и темнея. Синоптики действительно ошиблись, потому как дождь и не думал прекращаться. Предпринимая тщетные попытки укрыться за воротом пальто, Оно потерпела фиаско. —Ему пятнадцать, — безрадостно оповестил Тономура, стуча по клавиатуре. — Ранее на учете не состоял, но законы знает. Очень хорошо знает. —Знает или нет, вызывайте родителей. Несовершеннолетний без поручителя — никакого допроса не будет. — Перебегая дорогу, руководствуясь или ждущим делом, или нежеланием промокнуть окончательно, Йоко только скривилась на сигналящий автомобиль. — Минут через пять буду в участке.***
Когда уже подбегала к отделу, попутно стягивая с шеи промокший шарф, О́но даже не обратила внимания на пропавшие патрульные автомобили. Расстегивая круглые пуговицы, оставляя после себя мокрые следы, девушка только кивнула Каташи, указавшему, что парень находится в ее кабинете. Взбегая по лестнице, Йоко уже стягивала пальто. В кабинете, стоило открыть дверь, адвоката встретил следователь, сидевший за ее же столом. Вероятно, взгляд промокшего альбиноса был красноречивым, потому как соображали собравшиеся в помещении быстро. —Вот твой подопечный, — словно зная заранее, что этого дела девушке не выиграть, представил Маширо-сан парня в наручниках. Мужчина выступал на стороне обвинения. — Дела у него плохи, потому и... —Выйдите из кабинета, — без лишних церемоний бросила О́но. Подобная дерзость переселенца заставила следователя раскраснеться, скрипя зубами, но всё, что делала Йоко, было законным. Не согласиться было бы глупо. Маширо хлопнул дверью, будто обещая продолжение разговора. Отчет уже лежал на столе, и О́но пробежалась по первым строкам, цепляясь за мелькнувшее имя: —Здравствуй,.. Ламбо Бовино? На голос адвоката паренек лениво приоткрыл один глаз. Какой-то оценивающий взгляд прошелся по О́но, а после обвиняемый вновь откинулся на спинку стула, вальяжно закидывая ногу на ногу. Вёл себя подросток вызывающе, он почти провоцировал таким поведением, желая проверить чужую выдержку и нервы. Оставив малолетку без внимания, но уделив его протоколу, Йоко Оно могла лишь хмуриться и улыбаться. В действительность написанного в отчете не верилось. Дочитав до последней строки, просмотрев и подписи, девушка задумчиво уставилась в окно. Дождь и не думал утихать. —Итак, Ламбо Бовино, ты совершил теракт? — массируя переносицу, наконец задала вопрос Оно. Черты лица, да и структура волос — мальчишка явно был родом не из Намимори или Японии. Внутренний голос подсказывал, что в беседе с этим явно привередливым ребенком Йоко ничего не добьется и ей придется ждать подтверждения личности малолетнего преступника, запрос на которое уже отправили в Италию, но она и так достаточно молчала. — Как ты оказался в Японии? Хмыкнув, то ли высокомерно, то ли задумчиво, парнишка уставился на адвоката, словно чего-то ища в глазах. Он смотрел долго, словно играя в "гляделки", а после вновь хмыкнул, скрещивая руки на груди: —Мы приехали в гости, увидеться с семьей. —Ты приехал в Намимори с родителями или родственниками? —В Ваших вопросах нет никакого смысла, сеньорита, — помотав головой, заставляя капну темных волос, что только придавала внешности смуглого юноши загадочности и неоднозначности, забавно дергаться, поучительно заметил юный террорист. — Совсем скоро все здесь просто забудут о произошедшем. Или вас заставят забыть. Разница невелика. —Если я задаю бессмысленные вопросы, может, ответишь на другие? К тому же, раз все мы обо всем забудем, ты можешь рассказать о произошедшем, — под стать мальчишке заговорила Оно. — Зачем было взрывать ремонтирующееся помещение в торговом центре? Где ты взял гранаты и другое оружие? Остались ли где-то еще опасные предметы, о которых мне стоит знать? —Я прибыл в Японию с Семьей, чтобы встретиться с матерью Босса. Ей нужна была помощь в покупках, а меня воспитывали как мужчину, должного помогать прекрасному и слабому полу. Когда госпоже угрожала опасность, я, исполнив свой долг, устранил угрозу, что сотрудники столь слабого и смехотворного отделения полиции приняли за теракт. —Да, веселая история. — По голосу Оно трудно было сказать, верит ли она в рассказ паренька, понимает ли вообще, о чем он говорит. Однако настроение подопечного, который будто ни в чьей помощи и не нуждался, настораживало: полуприкрытые глаза, высокомерный и ленивый тон... — Считай, тест на развитие ты прошел: фантазия работает на отлично. Однако, тебе бы стоило провериться у психиатра, чтобы случайно не отправить тебя в колонию для несовершеннолетних, когда дорога лежит на больничную койку. —Вы грубая, сеньорита, — словно вновь поучая девушку, перебил подросток. Вывести Оно из себя подобное не могло, в отличие от Кадзуя Сасаки (спасибо отцу, который и дня не пропускал, тыкая дочь носом в недостатки), но самомнение Ламбо Бовино поражало. — Сеньоры и сеньориты Италии не позволяют себе подобного отношения. —Напротив, — мотнула головой Йоко, — я чересчур добрая и терпеливая. К тому же сейчас, сеньор Бовино, ты в Японии, — поднимаясь из-за стола, открывая нараспашку окно, откуда сразу повеяло запахом дождя, девушка подожгла сигарету, прикрывая кончик от ветра. Дым быстро расползся по кабинету, а смуглый парнишка еле заметно сморщил нос от запаха сигарет. — Тебе стоит уважать местные правила и законы. Я никогда не была в Италии, но уверена, что и на твоей родине взрывы в общественных местах не считаются знаком хорошего тона и воспитания. —Вы ошибаетесь, сеньорита. Недокуренная сигарета полетела в окно, затухая в образовавшейся луже. На стоянке участка теперь появились незнакомые иномарки. Такое бывало здесь лишь во время проверки, и то не всегда. В коридоре послышались шаги, а после суетливый голос Маширо, которого сперва вышвырнули из кабинета, а теперь, кажется, оттолкнули. С интересом Оно следила за входом, неосознанно ожидая, что будет дальше. Впрочем, она не отдавала себе в подобном отчета. — Кажется, за мной приехали, — напомнил о себе Ламбо Бовино. — Снимите наручники, сеньорита. Дверь открылась довольно резко, хотя Оно сказала бы, что она распахнулась. Лицо Ямагата Саданару перекосилось, стоило ему наткнуться на скованного браслетами подростка. Начальник почти побледнел, хватая полицейского за дверью и веля освободить парня. Когда взгляд господина Саданару наткнулся на девушку, он кивнул, прося ту подойти к нему. Нужно было видеть лицо Ламбо Бовино, перекошенное от удовлетворения и чувства власти, когда наручники щелкнули, и он оказался свободен. Юноша лишь задел альбиноса плечом, улыбаясь и бросая на прощание: "До свидания, сеньорита". Его высокомерный взгляд говорил о многом, но в первую очередь о том, что сама Йоко Оно что-то проиграла. В конце коридора, с кем-то беседуя, парня ждал человек в темном костюме с чехлом на плече. Из-за лестничного проема мужчину было почти не видно, а после за стеной скрылся и Ламбо Бовино. —Йоко Оно, я считаю Вас ценным кадром и своим дорогим подчиненным. Также считаю, что Вы очень умны и профессиональны в своей деятельности, поэтому мне не придется повторять свой приказ несколько раз. Ламбо Бовино никогда не посещал полицейский участок Намимори и Японию. Ламбо Бовино даже не существует, а взрыв в торговом центре — случайность и беспечность строителей. Все заведенные бумаги по этому делу передать мне в ближайшее время для утилизации. Вопросы? —Никак нет. Ямагата Саданару никогда не был серьезен или суров. Никогда, до этого случая. А потому никто и не подумал ослушаться приказа начальства. За час все сведения и международные запросы были уничтожены и "стерты" из памяти, как и телефонные разговоры, и никто не заговаривал об обеденном происшествии. Даже когда измотанный и нервный Кадзуя Сасаки вернулся из окружной тюрьмы, никто не заикнулся о мальчишке из Италии и людях, пришедших за ним. Все просто забыли. Кадзуя не упустил и момента придраться к Оно, упоминая в своих претензиях тот факт, что девушка даже не думала притрагиваться к делу, которое он ей оставил. Глубокое безразличие скользнуло по лицу Йоко. Ей казалось, возможно, что утренний незнакомец и мальчик из Италии связаны, что они — предвестники перемен в этом городе, однако сигарету, что помогала строить логические цепочки, беспардонно вырвали, отправляя в окно. —Сколько раз тебе говорить, что я не терплю сигаретного дыма?! — подобно звезде-истеричке, взорвался Сасаки, будто сдерживаясь, чтобы не поднять на напарницу руку. Сухой взгляд почти полоснул по груди, и мужчина неосознанно отшагнул. Менее уверенно он добавил: — В токийских университетах не учат слушать и уважать старших? —Это твои проблемы, если я раздражаю тебя, Кадзуя. Взгляд мужчины стал удивленным, а после и вовсе превратился в одно сплошное изумление на лице, смешанное с непониманием. —Я прекрасно понимаю, как тебя раздражаю. Знаю, что ты бегаешь курить каждый раз, выходя в туалет. Знаю даже то, что ты завидуешь и боишься. Поэтому не говори мне бессмысленных вещей. Дело, что ты передал мне, можешь забрать назад, потому что твою работу я выполнять не намерена. Я подчиняюсь начальству, а это посмешище мне никто в производство не давал. Будь добр, Кадзуя-сэмпай, рассчитывай свои силы и время, а не гонись за мной, пытаясь что-то кому-то доказать. Доброй ночи.***
Хотелось спать, и тело ныло от усталости. Дождливая погода действовала как флейта на кобр, и в нетерпении пальцы произвольно перебирали ключи, что позвякивали тихо и мирно, напоминая колокольчик у входа в небольшой магазин. Возможно, слова, сказанные Кадзуя Сасаки, были чересчур резкими, и только теперь я об этом задумалась, однако хотелось спать. —Оно, — одернул Джиро у самого выхода. Именно дежурный отложил встречу с постелью на неопределенный срок. — Ямагата Саданару просил зайти. Сказал, это обязательно. —Понятно. Кажется, вид мой был вялым, да и мне самой чудилось, будто я не поднимаюсь по лестнице, но ползу по бетонным ступеням, пальцами цепляясь за перила. Спать... —Вы хотели меня видеть? — В голове не мелькнуло и мысли о субординации, и сумка с гулким звуком опустилась на пол. Ямагата Саданару сидел в темном кабинете, и только желтый свет настольной лампы очерчивал угловатое лицо начальника. Его крючковатый нос, морщины вокруг глаз и седые усы — мужчина был уставшим. Неосознанно я солидарно вздохнула. —О́но, прошло уже полгода, как ты перевелась к нам в отделение, и я рад, что мы все здесь отлично уживаемся, — начал издалека господин Саданару. — Понимаю, что многие вещи в Намимори были для тебя непривычны, как и город в целом, но. — Словно потеряв нить разговора, начальник замолчал, вглядываясь в обшарпанную столешницу. В повисшей тишине слышался ход часов. Рука непроизвольно дернулась, поправляя волосы. —Работа адвокатов меня устраивает, если признаться. Показатели хорошие, ссор становится меньше, — явно льстил господин Саданару. — Твоя работа, милая, меня удовлетворяет, и, как благодарность и награда за твой труд, я хочу дать отгул. Скажем так, на неделю. Поднимаясь с места, подхватывая и мою сумку, тем самым не давая шанса сделать шаг назад, начальник повел к выходу. Возражений он не принимал. —Съезди к родным, старым друзьям. Отдых ведь всем нужен... Да и вы сегодня с Маширо-саном выполнили важное дело. Упоминать о нем не нужно, но я настаиваю на недельном отдыхе, Йоко. Желательно за пределами Намимори. Отгородился от меня начальник порогом, но взгляд его требовал ответа. Спорить было неразумно, хотя определенные мысли уже засели в голове. —Вы правы, Ямагата-сан, в последнее время работы слишком много — передышка необходима. Уверена, моя мать будет считать вас святым после такого подарка. —Этот подарок заслуженный, — уже закрывая дверь кабинета, бросил начальник. — Благодарю за нелегкий труд. Господин Сданару этим вечером был негостеприимным хозяином, который спешил отделаться от нежданных гостей. Вид его действительно был встревоженным и усталым, и одного взгляда хватало, чтобы понять, что этому человеку есть над чем поразмышлять. Несмотря на неожиданный отпуск, связанный с теми делами Намимори, о которых ранее я и не подозревала, возвращаться в Хиросиму я не спешила — риск слишком велик. Отцу не составит труда распознать мою ложь, связанную с "затяжной командировкой". С первых дней знакомства с Кадзуя Сасаки я знала, что с Наоки Оно они определенно нашли бы общий язык — оба указывают на мои недостатки при любом удобном случае. Впрочем, несмотря на семейные проблемы и ссоры с отцом, его я любила. Он сделал из меня ту, кем я являюсь. И собой я довольна, в целом. Знакомый старый сквер в дождливых тонах казался еще более забытым и брошенным. Листы картона вовсе скомкались, превращаясь в неоднородную массу, и я так бы и прошла мимо, если бы не тяжелое сопение и редкий скулеж. Промокшая, вся в грязи, псина завалилась на бок, не смея поднять даже морды. Живот ее вздулся, дыхание было свистящим, и каждая минута жизни приносила невыносимую боль. Я стояла совсем рядом, носками сапог почти касаясь издыхающего тела, но собака присутствия не замечала. Она только скулила, смотря в пустоту полуприкрытыми глазами, моля собачьего бога о помощи. Незнакомое чувство полоснуло по сердцу, и совесть быстро указала на собственную бесчеловечность. —Тише...— Стоило прикоснуться к морде, как псина, дернувшись, на мгновение прекратила дышать. Туманные взгляд карих глаз сделался молебным, и шершавый язык оставил на ладони обжигающий след. Грязная шерсть не имела смысла и испачканное пальто казалось сейчас ерундой. Я могла думать только о том, какими легкими были кости псины, потому что телом это издыхающее животное назвать было невозможно. Будто бабочка в банке под крышкой, еще не осознающая скорой гибели, но ощущающая страх, с полудохлой собакой на руках я пыталась найти выход. —Где-нибудь здесь есть ветеринарная клиника?! — Кажется, мужчина чертыхнулся, испугавшись столь неожиданного обращения. Потому, вероятно, как истинный японец он ускорил шаг, опуская глаза. Его силуэт, растворяющийся в мрачности вечера, стал практически символом безысходности. —Бедняга-дворняга, — просипел знакомый старик, пожевывая сигарету. Не без усилий поднявшись на ноги, "музыкант" погладил псину против шерсти. —Да, сейчас ей уж точно всё равно на такие мелочи. Боже мой, какие глаза!.. — неожиданно выдохнул Бродяга Ли, смотря в мое лицо. — Никогда бы не подумал, что вы испачкаете руки или поможете нуждающемуся. Там, за поворотом, клиника. Удачи!.. — Бросил вдогонку мужчина, не услышав слов благодарности. Скудный зеленый огонек, перебиваемый вывеской круглосуточного магазина, показался спасительным — ветеринарная клиника еще работала.***
Когда врач показался из-за двери, время было близко к одиннадцати, а небо над Намимори казалось не чернильным, но черным, без каких-либо просветов и звезд. Лило как из ведра, и такси стояло у тротуара: водитель недовольно цокал каждую минуту, радуясь лишь тому, что после за ожидание ему заплатят. —Вы ведь понимаете, что этот пес долго не проживет. Оставлять его в клинике — расточительство, да и нет у нас такой услуги. Единственное, что можем, — усыпить. Это гуманно. Девушка только кивнула. Впрочем, подобным жестом она согласия не давала. Она и не была обязана, вот только непонятное чувство вины за собственное безразличие и вечные оправдания не давало покоя. —Жизнь на холоде, непонятное питание, сердечная недостаточность и еще куча вещей, которыми могут похвастать дворняги, — меньше недели, — заключил мужчина, пытаясь вразумить позднего клиента, который будто и не понимал, что происходит вокруг. Взгляд прозрачных глаз был каким-то отрешенным, и потому мужчина часто заглядывал в лицо девушки. Не дождавшись от нее какого-либо ответа, врач почти плюнул, доставая из кармана блокнот и ручку. —Ну хорошо... Вот это лекарства — они помогут притупить боль. Давать каждые три часа, иначе начнется судорога, а за ней всё остальное. Вот это рекомендации по питанию. А это... Это вам, езжайте домой и примите успокоительное. —По вашему, оно мне нужно? — всё с тем же лицом отозвалась девушка, однако голос ее был серьезным. Забирая вырванные из блокнота листы, она оставила чек за оказанные услуги. Впрочем, слова врача вынудили остановиться и дослушать. —Беспризорных в Японии теперь встретишь нечасто... Когда животное умрет, позвоните мне. Я помогу всё устроить — вы-то явно раньше не следили за собакой. Оно кивнула в знак благодарности. Водитель такси пытался что-то возразить, заметив собаку, которую ассистенты пытались уложить на задние сидения, но обещание "двойного платежа" уладило все проблемы. В квартиру Йоко поднималась по лестнице, словно желая отсрочить тот момент, как животное обретет дом и когда она сама не сможет повернуть назад. Ключ повернулся в замочной скважине, издав отчего-то незнакомый щелчок. Ударяясь лбом о стену лестничной площадки, Оно толкнула дверь носком сапога, а после родное тепло окутало холодные тела. В темноте, царящей в комнатах, звуки усиливались: жужжание холодильника на кухне, стук дождя по окнам, спокойное сопение безымянной собаки. —Я всё же сделала это... — Укутываясь в одно полотенце, ощущая, как липнут мокрые волосы к шее и груди, выдохнула девушка. Наоки Оно считал, что его дочь неспособна заботиться о ком-то (на то были причины), а потому в их семье никогда не было даже рыбок. Однако теперь та, кто бежала от проблем, остановилась, еще в полной мере не осознавая, насколько сильным был ее отец, раз всегда поступал не так, как хотел, но так, как считал нужным. В эту ночь Йоко Оно будто бросила своему отцу вызов. Казалось, где-то в Хиросиме, угрюмый Наоки распахнул глаза, лишаясь сна до самого рассвета, потому что почувствовал, что что-то изменилось. Возможно, именно о дочери он думал до самого рассвета, сидя на кухне, где его и нашла сонная жена. На утро Йоко разбудил телефонный звонок матери.