Horn Hell Ring

Ранним утром, когда солнце еще не показалось на горизонте, но уже освещает небо, с каждой минутой делая голубой купол все светлее, этот город слишком тихий. Странно, но мне это нравится. Нравится ощущать себя единственным человеком, нравится чувствовать прохладный чистый воздух, какой до меня не вдыхал никто другой. Когда деревья, высаженные беспорядочно и, кажется, случайно, колышутся и шатаются из стороны в сторону, лишь убаюкивая тебя, когда их верхушки, блекнущие и увядающие с каждым осенним днем все заметнее, только поддаются рассвету, этот город кажется очень спокойным. Это необычно, потому что эта безмятежность привлекает меня. Умиротворенность, какая-то застывшая на пустынных улицах вечность и шелест листвы, смешанный с твоими шагами да цокотом когтей – все это я полюбила за мимолетные мгновения, стоило выйти из квартиры намного раньше, чем приходилось обычно. Я словно осознала, что все вокруг менялось лишь тогда, когда менялся ты сам. Намимори, все еще спящий, усыпляющий сонных жителей своим безоблачным и высоким небом, сейчас цепляет меня, почему-то пленяя своей простотой и обыденностью. Те же самые улочки, дома, протоптанные тропинки в парках – все это выглядит иначе в предрассветной мгле, где все чувства обостряются, заставляя невольно оглядываться на тот конец поводка. Прихрамывая, но все же с какой-то радостью, пес шагал за мной, точно так же, с тем же удивлением осматриваясь вокруг, словно замечая совершенно иной мир, какого не наблюдал никогда раньше, живя под промокшими и расслоившимися картонными листами. Его тело порой вздрагивало, требуя передышки, – тогда я садилась на высокий бордюр, поглаживая животное, - а после, с новыми силами, собака рвалась вперед, улавливая новый запах. И все же это было так непривычно – держать поводок. Казалось, я несла огромную ответственность за чужую сохранность, потому и не могла избавиться от желания часто оборачиваться и проверять, не оборвалась ли прочная «нить», словно связывающая меня и безымянного пса. Когда мы дошли до знакомого нам обоим сквера, полузаброшенного и забытого, на смену какому пришли обновленные парки с установленными детскими площадками и прочными скамьями, почему-то, но, кажется, и я, и пес замерли, оглядывая вытянутую аллею с потрескавшимся и вздыбившимся асфальтом, сквозь который местами пролезали ростки. Этот скверик с фонарями, чьи створки выбиты камнями, поваленными деревьями, выкорчеванными давними грозами, сломанными скамейками – он кажется слишком невинным и одиноким. В этом сквере я узнаю себя, боящуюся принять чужое тепло, осознанно закрывающуюся и ограждающуюся от посторонней заботы. Я, кажется, стала этим забытым сквериком слишком давно, еще до приезда в Намимори, но пес, что прожил здесь, возможно, все свою собачью жизнь, только и делал, что ждал меня. Может быть, мы были необходимы друг другу, но я поняла это слишком поздно. Впервые за полгода я ощущала себя так безмятежно и даже по-глупому просто, не беспокоясь о работе и заключениях договоров, не касающихся уголовных дел. А все потому, что сейчас рядом со мной, цокая нестриженными когтями, сточенными об асфальт, перебирал лапами безымянный пес, наконец дождавшийся того, кто был ему нужен. За три мимолетных дня не наверстать упущенного, отчего сердце сжимается с невыносимой болью, но этим утром, встречая рассвет, боязно прижимая к себя сытое животное, не жалующееся на боль во всем теле, я ощущала общее счастье и умиротворение, скорее, душевное. Яркий диск солнца показался на горизонте, заливая все своим желтым ослепляющим светом, будто прогоняя тени из приветливого городка, а мы с безымянной собакой впервые ощутили, как правдиво и оправдано словно «дружелюбный» по отношению к Намимори. Приходилось щурить глаза, почти чувствуя, как, зевая, просыпаются жители городка, а воздух становится теплее, но было так хорошо, что даже в сигаретах не возникало нужды. Если бы можно было заморозить какой-нибудь из моментов своей жизни, «консервируя» его в снежном шаре, что дарят на Рождество, я бы заморозила этот остановившийся в моем сердце момент, пропитавший душу любовью и теплотой. По возвращению домой, когда соседи по лестничной площадке покидали квартиры, направляясь на работу в фирмы, магазины, рестораны или государственные учреждения, пес лишь повалился на коврик у двери, опуская морду на лапы. Разбавляя лекарство, купленное прошлой ночью в той же ветеринарной клинике, я только прошу животное, прикрывшее веки, потерпеть, после вводя шприц. -Ты молодец, друг, - поглаживая по вычесанной шерсти, придерживая ватку, промоченную спиртом, шепчу я новому сожителю, как бы успокаивая и подбадривая. Мы оба знаем, что осталось нам не долго, что такие дни будут не всегда, но думать о подобном не хочется. Хочется только наслаждаться каждой минутой, проведенной вместе. И все же я вновь бегу из квартиры, боясь привязаться настолько, что потом не сможешь избавиться от боли. Оставленный в пустой квартире пес, кажется, быстро засыпает, чувствуя тепло, прислушиваясь к каждому звуку и шороху за дверью, а я только прячу дрожащие бледные руки в карманы короткой болоньевой куртки угрюмого темно-серого цвета, выходя из многоэтажного жилого здания. Мне стыдно за этот свой побег, но я вновь иду пешком по тому же жилому кварталу, теперь меняя направления, замечая незнакомые или не замеченные мной ранее дома с забавными садами, готовящимися впасть в спячку на время осени и последующей зимы. Крыши построек не слишком отличаются красками или формами, но калитки, ведущие к крыльцу, заметно разнятся, словно выражая индивидуальность или прихоть своих хозяев. Я блуждала по жилому кварталу, порой останавливаясь и любуясь какими-то цепляющими взгляд чертами ландшафта, затем продолжала прогулку с неизвестным маршрутом и смыслом, словно пытаясь искать необычности города. У одних домов были припаркованы автомобили, почти прижимаясь к заборам, у других площадка пустовала, зрительно расширяя проезд. Я бродила так среди улочек, пока птицы не начали заливаться своими осенними тоскливыми песнями, готовящими город к их отлету в теплые страны, а после сменила свой маршрут, задавая пути конечную точку. Когда я оказалась в городе, то большая часть магазинов уже открылась, позволяя заметить сонных продавцов за прилавками, а редкий общественный транспорт пересекал улицы и круговые площади, следуя четкому расписанию. На остановках уже толпились жители Намимори да и школьники средней и старшей школы торопливо направлялись в учебный район. Нужный магазин показался на противоположной стороне дороги, а я впервые смешалась с толпой на светофоре, замечая различия в лицах людей, особенности черт, повествующих о поведении и характере. У одного мужчины морщина между бровей была куда четче, чем все остальные, у женщины подбородок рефлекторно задирался вверх, стоило ей оценить кого-либо своим уверенным взглядом, а затем загорелся зеленый сигнал. Почти что вырываясь из суетящейся толпы, пытаясь следовать впереди, я неосознанно отбегаю от дороги, так же неосознанно оглядываясь. Намимори стал слишком живым и шумным – мне словно наконец включили звук, позволяя услышать все эти шумы. От обилия голосов, стуков, скрежетов, мелодий и сигналов я просто стояла посреди тротуара, понимая, что тишина района, где мне выделили квартиру, была необходима даже в таких небольших городах. В магазине для питомцев, где пахло сухими кормами и резиной, я довольно быстро отыскала нужные вещи, однако продолжая стоять напротив полки с мисками. Кормушки были разных размеров, с рисунками или без, многоцветные или однотонные, а я задумалась, вертя в руках зеленую миску со странной гравировкой какой-то малоизвестной компании. -Мы можем сделать миску на заказ: имя питомца, какой-то рисунок… - заставила меня вздрогнуть молодая девушка с бейджем на футболке-поло, выпуская из рук пластмассовую посудину, что звонку упала на плиточный пол магазина,– расположившегося в подвальном отделении. – Ох, извините, я не хотела Вас напугать. -Ничего, я возьму вот эту, - выбирая с той же полки первую попавшуюся, даже не смотря на нее, сообщила я продавщице, тут же торопясь на кассу. Я даже не заметила, как задумалась, улетая куда-то в прострацию, выпадая из реального времени. Захватив и другие вещи, входящие в стандартный набор для ухода за животными, прижимая довольно заметный пакет к груди, я вновь оказалась на улице, где солнце стало слишком ярким из-за отсутствия облаков. Впрочем, пыл городской жизни чуть поутих, вновь напоминая собой обыденность и безвкусие. Закидывая голову вверх, иногда утыкаясь взглядом в асфальт, следя за своими же ногами и кожаными ботинками на шнуровке, я шагала по бордюру, словно пытаясь вновь стать подростком, творящим странные и бессмысленные вещи, над какими даже не стоило задумываться. В юности ты просто делал то, что хотел, не заботясь о чужом мнении. А вместе с возрастом приходят новые обязанности, порой давящие на плечи, заставляя ссутулиться или даже падать на колени. Возвращаясь к дому самым длинным из всех имеющихся путем, я забрела на незнакомые улицы. Через пару минут мне показалось это не простым совпадением, а настоящей судьбой, решившей, наконец, полностью поменять мою жизнь. Проходя мимо многочисленных домов, схожих по строению, я заметила в десяти метрах перед собой стройную девушку среднего роста, смотрящую куда-то вдаль. Лица ее я не видела – только хрупкие женственные плечи, обтянутые плащиком, -, но казалось, что она чего-то ожидает, возможно, волнуясь. Только поравнявшись с ней, неосознанно и беспардонно вглядываясь в приятное загорелое лицо, наблюдая, как девушка убирает непослушные апельсиново-рыжие пряди волос за ушко с милой сережкой в мочке, я уверилась в своих предположениях. Красивая незнакомка, являющаяся скоплением всех противоречий Японии, - ее рыжие вызывающие волосы и кроткий нрав – действительно кого-то ждала. Впрочем, не заметить моего любопытства было невозможно: девушка удивленно глянула в мою сторону, после мило улыбаясь и наклоняя голову вбок. Стало неловко от подобного приветствия, отчего я, кажется, чуть покраснела, но все же неловко кивнула в ответ, резко отворачиваясь. Я боялась обернуться, уже пройдя рыжеволосую смуглую красавицу, ждущую кого-то у крыльца двухэтажного широкого дома. Однако прижимающие к груди бумажный пакет без ручек руки, на лицевой стороне которого красовалась эмблема магазина для животных, начали уставать. Но звонкий голос за спиной, заставил меня вздрогнуть от неожиданности, замирая на мгновение в начатом шаге. -Брат! – голос яркой девушки был настолько мягким и звонким, пропитанным, однако, какой-то взрослой и осознанной добротой, что в душе, казалось, могли расцвести тюльпаны, даже в осенние дни. На секунду мне захотелось, чтобы незнакомка точно так же позвала и меня, произнося мое имя так же заботливо и уверенно, однако тот самый брат, какого ждали снаружи, показался впереди. Это было настоящей судьбоносной встречей, потому как не узнать смуглого мужчину с белыми волосами и шрамом над левой бровью я не могла. Однако меня даже не заметили, пробегая мимо, все же одаривая той теплой аурой, окружающей спортсмена какой-то незримой оболочкой. Сдержать себя и свои эмоции, не обернувшись на раздавшиеся за спиной голоса, было тем еще трудом, поэтому, наверное, я заметно ускорилась, сворачивая на первом же перекрестке среди маленьких улочек. Встретив этих людей, я словно зарядилась невероятно мощной энергией, что дарила не только веру во что-то светлое, но и силу идти вперед. Скорее всего, именно из-за этих труднообъяснимых чувств я спокойно поднялась на свой этаж, так же спокойно открывая дверь в квартиру. Первым, что я заметила, не было телом собаки, это была добродушная морда, почти бросившаяся на меня, словно прося теплых объятий. Даже не тратя времени на закрытие двери, не волнуясь о безопасности, беззаботно рассмеявшись, я присела на корточки, тут же хватая пса в охапку, позволяя тому сначала неуверенно лизнуть мою щеку, а после обслюнявить и все лицо. Час, а может, два мы сидели на кухне, друг напротив друга, притворяясь знатными господами, обедающими при свечах и дневном свете. Позволяя псу забраться на стул по ту сторону овального стола, ставя перед ним миску с сухим кормом, повязав на шею вместо ошейника большую белую салфетку, я не удержала внутри смеха, хватая телефон, запечатлев столь веселящий момент. Словно все понимая, пес громко пролаял, прося прекратить свои насмешки, но я только отмахнулась, усаживаясь напротив. - Вы очень симпатичны, Сожитель-сан. – замечая, как пес прислушивается к моим словам, пытаясь понять суть сказанного, я смотрю прямо в его карие глаза, ставшие чуть светлее за последнее время. Наливая в бокал вина, словно действительно погружаясь во времена ренессанса, царившего в прошлые века в Англии, я поднимаю воображаемый кубок из золота и самоцветов, - Ваше здоровье, будьте счастливы и любимы! Пес начинает есть лишь тогда, когда я прикасаюсь к своей тарелке, поглядывая на меня пронзительным и заинтересованным взглядом. Иногда Сожитель оглядывается в сторону коридора, что ведет к входной двери, слыша чье-то возвращение, а после вновь уделяет мне все внимание. Замечая, что я ем медленно, часто прерываясь на бокал с алкоголем, животное так же останавливается, дожидаясь когда вилка вновь окажется в моей руке. Наблюдать за подобным… знаете, это очень странно. -Сударь, как Вам наши скромные хоромы с видом на низкие домики простолюдинов? – потрепав пса по морде, от накатившего веселья чуть сжимая вытянутую пасть, задевая влажный и прохладный нос, я ставлю на стол пиалу с водой. – Такое Вам по вкусу? Сожитель только принюхивается к прозрачной жидкости, а после лакает воду, зачерпывая ее языком, словно ковшом. Он будто пытается распробовать ее на вкус, а затем как бы кивает в сторону почти опустошенной бутылки. Отгоняя все трезвые мысли, покрутив в руках темно-зеленую емкость, я только расплываюсь в опьяненной улыбке, поддерживая бутылку так, что животное может попробовать то, что пила весь день я. Пес только фыркает, облизывая пасть, а после спрыгивает со стула, как бы говоря, что все это – не самое лучшее в жизни. -Да, я с тобой согласна, приятель, алкоголь – это плохо, как скажешь, - отправляя бутылку в мусорку, забывая о том, что она вообще была, чувствуя тепло, разливающееся по всему тело, подбирающееся к голове, я оставлю всю посуду в раковине, щелкая пальцами, зазывая за собой неожиданного шерстяного сожителя. – Какие фильмы мы предпочитаем? Небо за окном незаметно потемнело, где-то внизу зажглись фонари, а с лестничной площадки то и дело доносились звуки открывающихся дверей лифта, уставшие шаги да чьи-то голоса. Фильм на экране сменял другой, а я расчесывала собачью шерсть, порой отвлекаясь на почесывания за ухом. -Где же ты был раньше, приятель? – вместе со странной мелодией, звучащей в фильме, эхом отдающейся в моей душе, спросила я у пса, не ожидая получить ответа. Услышав мой голос, собака только подняла печальные глаза, смотря на меня, а после подобралась ближе, лапами упираясь в колени. Тихий скулеж, смешался с музыкой из фильма, а небо за окном стало совсем темным. В этот вечер, вновь пользуясь наличием слушателя, который, может быть, попросту умело притворялся, я долго говорила о себе, делясь чувствами и воспоминаниями. Я говорила о родителях, упоминала беспокойную и неуверенную мать, нуждающуюся в защите мужа, боящуюся одиночества. Я вспоминала старых знакомых, связи с каким оборвались еще в первые три месяца после отъезда из Токио. Я рассказывала псу даже о далеком детстве, когда мне было примерно десять лет, и не было нужды о чем-то заботиться. Я горько усмехалась, рассказывая собаке об отце, который никогда не разрешал завести в доме даже рыбок, а после умолкала на какое-то время, вытянувшись на мягком диване, продолжая гладить собачьи бока и морду. Глаза начали слипаться, поддаваясь тяжелым векам, а руки теряли волю, становясь вялыми и ленивыми. Сознание плавно утекало, поддаваясь так же алкоголю в организме, и из последних трезвых сил я поднялась с дивана, направляясь в спальню. Комната эта была более пустой, в отличие от остальных помещений квартиры, да и размерами похвастаться тоже не могла. Большое окно закрывали плотные шторы, не пропускающие света с той стороны, широкая постель стояла прямо под окном, прижимаясь боком к стене, а на тумбе с выдвижными ящиками покоился светильник и будильник на батарейках. В углу на стене скрывалось длинное вытянутое зеркало, а у соседней стены – объемный шкаф из обработанной светлой сосны. Я довольно шумно повалилась на постель, чувствуя, как приятно ломит тело от усталости. Шум за окном становился все более тихим, пока полностью не расплылся в голове, превращаясь в тишину. Мурашки покрыли возбужденное взбудораженным настроением тело, но сил укрыться попросту не было. Однако теплое одеяло как-то оказалось натянуто на плечах, заставляя то ли удивиться, то ли порадоваться. - Приятель, иди сюда, - протягивая руку в сторону, пытаясь разлепить хотя бы один глаз, я еле шевелю пальцами, после ощущая, как нечто мягкое и щекочущее кожу взбирается на кровать, прикладывая некие усилия от усталости. Зарываясь пальцами в мягкую шерсть, я только отправляю воздушный поцелуй в неизвестность, полностью выключаясь. Когда сонное утро все же наступило, ни я, ни пес не ощущали бодрости во всем теле или энергии. Голова немного раздувалась или сжималась, до размера грецкого ореха, а температура в квартире казалась очень высокой. Оставляя пса на кровати, рефлекторно натянув на горячее шерстяное тело одеяло – словно заботясь о любовнике -, я добралась до ванной. Игнорируя спутанные белесые волосы, закрутив их в беспорядочный пучок на затылке, я почти блаженно вздыхаю, плеснув в лицо ледяную струю воды. Сонливость исчезает так же быстро, как и туманность в стеклянных глазах, перехватывающих цвет окружающих предметов. Руки, однако, все еще не желают принимать во внимание тот факт, что пора просыпаться, поэтому зубная щетка летит в раковину, вызывая шипящее оскорбление. Промывая рот, смотря на пену изо рта – словно передозированный наркоман -, я только нащупываю на полочке у стены пластмассовую банку с таблетками. Аллергической реакции на пса прошлым днем не было, но перестраховка никогда никому не помешала. На просторной кухне, какая может посоревноваться размерами и с гостиной, звучит тихая музыка, доносящаяся из стереосистемы, а вчерашняя посуда медленно отмывается от прилипших остатков еды, после отправляясь в сушилку. Тканевые шторы то обдает солнечными лучами, то эти же лучи скрываются за стоящими в выси облаками, застывшими над Намимори. Стрелки часов оповещают о половине второго, а синоптики об отсутствии дождя. Когда я уже собиралась будить собаку, понимая, что времени прошло прилично, то, стоило мне выйти в коридор, как пес почти полз по полу, порой отрывая заднюю часть, пытаясь устоять на дрожащих и подкашивающихся лапах. Все только ухудшалось. Даже двойная доза лекарства с каким-то латинским медицинским названием не смогла восстановить силы пса, а настроение мое заметно ухудшилось. Счетчик трех дней постепенно уменьшался, говоря теперь о том, что осталось менее двух суток. Завтрак выдался молчаливым и, кажется, невкусным. Большая часть корма так и осталась в миске да и мне вовсе не хотелось есть. Кусок в горло не лез. -Знаешь, я ведь обещала показать тебе много интересного… - для меня теперь напротив сидел вовсе не пес, а самый что ни на есть настоящий человек, понимающий и слушающий. Я смотрела в его печальные глаза, понимая, что тело животного совсем устало. Собака тихо притаилась под столом. – Мальчик, я должна тебе это показать. Давай же, ты же тоже хочешь увидеть нечто хорошее? Обещаю, если станет совсем плохо, ты только скажи, и я потащу тебя на руках. Давай, приятель, поднимайся. Завалившись на коврик у входной двери, не тратя силы на лишние телодвижения, пес лишь наблюдал из-подо лба за тем, как я собираюсь, натягивая на ноги ботинки, шнуруя их. Собака приподнимала морду, когда моя кисть пропадала во вздутом рукаве болоньевой куртки, после появляясь из другого конца. Пес тихо лаял, словно кашлял, как бы одобряя подобный трюк, а после вновь умолкал, поглядывая на знакомые перчатки. Поводок был, по большей части, условностью, но он служил гарантией того, что сожитель не потеряется и не исчезнет. Вот только я уже жалела, что все это вообще произошло. Видя эти подрагивающие конечности, опущенную и ни в чем не заинтересованную морду, я ощущала себя так, словно сама должна была умереть в скором времени, чувствуя подкашивающий холод и страх. Прошлым вечером все заметно разилось с нынешней обстановкой: нам было весело, мы были шумными… А теперь словно вновь ушли в свои коконы, проявляя сдержанность и выдержку, граничащую с равнодушием и тоской. Небо посерело, лишь иногда пропуская солнечные лучи сквозь облака, а я даже не говорила с псом, порой только оборачиваясь. Дорога выдалась тяжелой и нервной: невоспитанные собаки зло и громко лаяли, будто брызгая слюной, но и мне, и безымянному животному было так все равно на подобные бессмысленные приставания, что мы даже не поворачивали голов, замедляя шаг, когда становилось тяжко идти вперед. Хандра четвероногого приятеля распространилась и на меня, его же поглотила моя меланхолия. Сетчатый забор, выкрашенный в зеленый, порой сливающийся с листвой окружающего парка, показался впереди. Замечая, что я остановилась, пес только поднял голову, пытаясь отыскать цель нашего тяжелого и долгого пути. Это была площадка для собак, где то здесь, то там вырисовывались брусья, лестницы, полосы препятствий. Собаки разных пород, окраски и характера выполняли команды настойчивых или слабых хозяев, цеплялись с другими псами, просто шатались по площадке, огражденной забором. А мы стояли за этой сеткой, словно решая, нужно ли нам вообще все это. Однако такое решение предназначалось не мне – я могла только ждать того, как поступит безымянное животное, привставшее с земли, вероятно, от восхищения и легкой зависти. И животное шагнуло, шагнуло в сторону забора, говоря тем самым, что шли мы сюда не просто так. Стоило нам только шагнуть на территорию площадки для собак, где то и дело слышался лай или довольный рык, повествующий об удавшейся попытке прохождения полосы препятствий, как некоторые из питомцев, словно почувствовав новый запах, уставились на нас. Казалось, они чувствовали не аромат духов или иной собаки, их хвосты были поджаты так, словно ощущали они приближение смерти. Они словно понимали, что эти дни, они последние, последний шанс увидеть или показать все, что есть в этом мире. Замешательство животных длилось недолго, однако даже когда все вновь потекло по тому же знакомому русло, крупные собаки поглядывали порой в сторону безымянного животного, словно любопытствуя, а мелкие питомцы просто стояли неподалеку, не отрывая взгляда. -Пойдем, приятель, - чуть дергая поводок, позвала я пса. Мы уселись у самого сетчатого забора, на холодную траву, и долго наблюдали за резвыми и полными жизни животными. Я поджимала под себя колени, обхватывая их кольцом рук, чувствуя на собственной кисти ремешок поводка, а неожиданный сожитель изо всех сил сидел ровно, не желая показывать своей слабости. Однако в какой-то момент ему стало тяжко, и он вновь принял свою излюбленную позу, опуская морду на скрещенные лапы. Наверное, примерно в тот момент, словно желая поднять настроение, из-за туч вновь показалось солнце, пронизывая листву и примятую траву своим теплом и светом. Лучи будто поджигали этот мир, делая его ярче и ценнее, пуская солнечных зайчиков. -Говорят, даже наблюдение за чужим счастьем делает нас более счастливыми, поэтому, надеюсь, тебе не только противно видеть все это. Я хочу, чтобы эти дни стояли хоть чего-то… Безымянное существо, в теле какого ютилась самая настоящая доброта и любовь, только повело ухом, после прижимая его к морде. Казалось, сердце его разрывалось от тоски – он не мог делать то, что делали другие собаки, но все же… Мы долго сидели вот так, наблюдая, как хозяева покидают площадку, как это место пустеет. В итоге, когда все звуки растворились, позволяя ветру охватить весь мир, люди и животные просто исчезли из этого места, а мы так же сидели у забора, смотря на пустоту. Домой пса мне пришлось нести на руках. -Да, аппетит ухудшился, как и подвижность. Это все напоминает слишком быструю старость, пронесшуюся за пару дней… - потирая виски, поглядывая под стол, где скрывалось тело, я пыталась отвечать на вопросы ветеринара, вынесшего приговор собаке дождливой ночью. По настоянию этого же человека вечерняя доза, служащая попутно и обезболивающим, была увеличена. -Я предлагал Вам, но предложу еще раз: мы можем усыпить его. Зачем Вам этот последний день? Лучше раньше, чем позже. – голос звучал так, что говорил о множестве подобных случаев в карьере мужчины. Да, подобное происходит со многими, но судьбы у каждого слишком различны, чтобы следовать известной схеме. -Нет, спасибо за Вашу помощь… - была бы я собакой, не хотела бы умереть раньше того срока, какой определила мне жизнь. Мне бы было печально осознавать, что люди решили что-то за меня, укладывая на кушетку в месте, пропитанном запахом спирта, что пробивает любой нюх. – Но думаю, Ваши услуги мне еще понадобятся… -Как знаете, но вы мучаете его. – звучало это не осуждением, но и не сочувствием. Я понимала, что ветеринар прав, что ему куда лучше знать о подобном, но я ведь обещала сделать эти дни иными. Только холод, сырость, укусы других, выживание – только это было в жизни безымянного пса, какого никто и никогда не любил. Он не мог умереть с одной лишь тоской на душе. – Он все равно умрет. -Я знаю. До постели я донесла собаку так же, на руках, укладывая осторожно, словно боясь что-то сломать. Пес быстро уснул, смотря в открытое окно, не затянутое шторами. Небо было темным, но безоблачным, позволяя растущему месяцу освещать все своим холодным серебряным светом. Из спальни уже доносилось сопение, а я так же сидела на кухне, при желтом свете искусственных ламп, ни о чем даже не пытаясь думать. Можно сказать, я прогоняла любые мысли, потому что знала, во что в итоги они перерастут. Во втором часу ночи, когда ход часовых стрелок болью звучал в мозгах, когда глаза покраснели от усталости, а дышать квартирным воздухом стало невозможно и невыносимо, я не выдержала всей этой атмосферы, повествующей о смерти, ютящейся в углу комнат. Накинув поверх домашних штанов и растянутой черной кофты забранное из химчистки пальто-шинель, я просто спустилась по лестнице вниз, выходя на улицу. Хотелось забыть обо всем происходящем, случающемся и тянущемся вот уже два дня, но ответственность не позволяла. Ледяной осенний воздух, усиленный ночным холодом, отрезвлял, приводя мысли в порядок. Скамья у многоэтажного жилого здания, тянущегося куда-то вверх, исцарапанная распространенными именами или сердцами, в эту ночь казалась куда удобнее стульев на кухне. Свет круглых фонарей освещал декоративные клумбы у жилого комплекса, дикие камни, украшающие территорию обширного двора, обнесенного кованным забором, а я так и сидела на скамейке, теребя в руках пачку сигарет. За час я так и не притронулась к куреву – как и за прошедшие два дня жизни с псом. Казалось, я готовлюсь к дате смерти мимолётного друга, уже оставившего после себя больше, чем кто-либо. В квартиру я вернулась только когда замерзла. Пес спал в той же позе, тяжело дыша, а атмосфера квартиры ничуть не изменилась. Раскрывая окна на кухне и в гостиной, при выключенном свете я смотрела телевизор, улавливая знакомые лица ведущих ночных передач. Люди в записанных ток-шоу смеялись, отчего я почти лихорадочно искала пульт, переключая каналы. Художественный фильм крутил какой-то малоизвестный канал – на нем я и остановилась, узнавая знакомых мне персонажей и их судьбы. За этот кинематографический кусок ночного эфира я пересматривала то, что уже видела раньше, однако испытывая те же ощущения, увеличившиеся из-за обстоятельств в несколько раз. Задумка фильма заключалась в том, что все мы страдаем из-за своих желаний и привычек. Мы буквально вырываемся из цепких лап порока, пытаемся жить нормальной жизнью, но после вновь опускаемся на самое дно, теряя все, что когда-либо имели или могли иметь. Люди в этом фильме, на самом деле, не являлись персонажами, они являлись нашим отражением, собирательным образом. И в этой истории все заканчивалось так, как заканчивалось в жизни – идеальности не существует, как и прекрасного конца. Только реальность, жестокая и правдивая. Пороки победили, привычки разрушили и уничтожили тела и чувства, а люди проиграли самим себе, без шанса что-то исправить. Задремала я только под утро, когда вся квартира пропиталась ночным холодом, проскальзывающим через открытые окна. Пес спал в комнате, я – на диване, утро для нас наступило примерно в обед. Забывая о водных процедурах, игнорируя туш и дымчатые тени на глазах, я долго упиралась плечом в дверной косяк, наблюдая за поднимающимся и опускающимся одеялом. Пес почти хрипел во сне, словно сражаясь с чем-то. Порой он начинал скулить, а после вновь прекращал, затихая. Стягивая животное с кровати, на руках перетаскивая его на кухню, я только болезненно кривилась, наблюдая попытки собаки сделать что-то самостоятельно. Знакомая боль от уколов с обезболивающим уже никак не волновала безымянного, он только послушно прикрывал глаза, не желая смотреть на иглу. Этот день мы просто пролежали на полу гостиной, смотря на белый потолок. Я пела мелодичные песни, полного текста которых никогда не знала, а собака то засыпала, то вновь просыпалась, ища меня взглядом. Я гладила пса, смотря в карие доверчивые и переполненные любовью глаза, а после просила съесть хоть что-нибудь, хоть немного. Только из-за того, что его умоляли, пес с трудом проглатывал малую порцию того, что должна съедать здоровая собака. Мы смотрели в потолок, друг на друга, перелистывали один и тот же альбом, отражающий всю мою жизнь в Токио, и даже не заметили, как потемнело. Даже когда мы заметили темноту неба, мы не обратили на это внимания. А затем раздался телефонный звонок. Когда мобильный зазвонил где-то в соседней комнате, пес попытался подняться, замечая, что я упорно игнорирую звонкую мелодию. Однако я только положила руку на подрагивающее порой туловище, призывая животное опуститься вниз, ни о чем не беспокоясь. -Все хорошо, все это – не важно. – мое лицо чуть скривилось от того, что звонивший был очень настойчив. – Сейчас мы вдвоем, вместе, и тебе не будет страшно. Они там, по ту сторону от нас, и у них есть время, им не понять. А мы с тобой не можем хвастаться такой роскошью. – наконец, телефон смолк. – Мы пропустили, возможно, лучшие годы своей жизни из-за чьих-то решений, какие должны были принимать самостоятельно. Поэтому сейчас, думаю, мир просто должен остановить часы для нас с тобой… давая шанс насладиться последними секундами. Здесь и сейчас только мы да стрелки часов… В тишине и спокойствии проходили последние минуты, сложившиеся, может быть, в целый час. Ковер чуть колол кожу, люстра на потолке слепила глаза, а после дыхание пса стало почти не слышным. Я только подскочила с пола, неосознанно притягивая к себе, смотря на подрагивающее тело. Сердце стучало все медленнее, напоминая отдаленные признаки жизни, а карие глаза еле смотрели на мир вокруг, теряя фокус и все цвета. Я чувствовала, как стиснулись собственные зубы, чуть скрипя от боли, но не осознавала, как сжимала тело и лапы безымянного пса, словно желая вырвать клочья шерсти. Я не дала ему имени, называя просто «приятелем», «сожителем» или «псом». Я не дала клички, потому что думала, что привяжусь к животному, но кличка не имела значения… -Тебе бы подошло имя Юдзин – Друг. – последние еле заметные стуки сердечка раздались под ладонью, а после тихий последний выдох эхом прошел по всей квартире, прогоняя Смерть, пробираясь через щели в окнах наружу, забирая ее с собой. - Ты мой самый значимый друг, Юдзин. Где-то далеко-далеко, что никто не мог услышать, завыли псы, а я все прижимала к себе мертвое тело. Квартира вновь опустела, ее словно все покинули и забыли, а я, наконец, разжала пальцы рук, замечая оставшиеся на коже волоски собачьей шерсти. Собачье сердце под моей похолодевшей ладонью даже не думало запускаться вновь, а я только закрыла глаза, запрокидывая голову назад, проглатывая всю боль. Минуту, может, пять или десять я сидела вот так вот: скрестив ноги, прижимая к себе остывающее тело, какое теперь не имело ничего общего с безымянной псиной, – душа растворилась. Я поглаживала шерсть, чувствуя пустоту и необъятную боль. В этот вечер я лишилась друга. -Он умер. – телефонные гудки казались до ужаса долгими и противными, а я еле поборола желание сбросить вызов, как только на том конце послышался знакомый голос. Врач ветеринарной клиники сказал, что их организация обо всем позаботится, спросил адрес, а после я стояла на улице, провожая взглядом машину, людям в которой отдала деньги за подобные услуги. В сердце была пустота, а в квартиру я даже не думала возвращаться. Бросив взгляд на окна своего этажа, замечая распахнутые настежь стеклопакеты в кухне и гостиной, я почувствовала дуновение мертвого настроения. До утра туда я даже не вернулась. Распахнутое пальто, из-под какого выглядывала все та же однотонная трикотажная кофта с длинными рукавами, кое-как зашнурованные ботинки и темные джинсы – я совершенно точно мерзла, но не замечала дрожи тела или посиневших пальцев, покрывающихся темными пятнами. В круглосуточном магазине, на какой наткнулась по пути, я даже не помню, что покупала, однако, оказавшись в заброшенном сквере, отгадала секрет пакета. Сидя на той же скамье, куда раньше часто приходила, пустым взглядом я смотрела на соседнее место, куда когда-то заскакивала псина, выслушивая мои жалобы. Теперь же на ее законном сидении покоился шелестящий пакет с алкоголем. Каждый глоток спиртного, проходя по горлу, обжигал организм. Казалось, этот спирт, окрашенный в янтарный цвет, достигал даже сердца, при столкновении с которым, попадал в открытые кровоточащие раны, заставляя меня почти сгибаться пополам, стискивая зубы. Было так больно… Поваленная рядом со скамьей мусорка, прожженная, возможно, петардами или окурком, часто гремела, когда в нее забрасывали пустые бутылки, содержимое которых оказывалось или во мне, или на земле. Я могла смотреть на струю алкоголя, выливая его, тратя впустую, любуясь этим зрелищем, а после забрасывать стеклянную емкость с ужасным грохотом в железную помойку, будто считая очки за попадания. Когда пить, откровенно говоря, надоело, когда мысли просто связались в один запутанный клубок нитей, сигареты заняли лидирующую позицию этого вечера. Я словно мстила собственному организму, что не притрагивался к табаку три дня. Не знаю, сколько я просидела вот так на холоде, с оголенной шеей, в расстёгнутом пальто, но, наконец, обратив внимание на то, что время ушло далеко за полночь, приближаясь к рассвету, заметила множество втоптанных в сырую землю, пропитанную местами алкоголем, окурков, некоторые из которых еще дымились. Пальцы зажгло, заставляя громко зашипеть, выпуская из рук очередной окурок. Мало что понимающим взглядом я смотрела на собственную ладонь, отчего-то кровоточащую, а после заметила разбитую бутылку неподалеку. Подхватывая пакет со скамьи, прислушиваясь к ощущениям тела, штормящего и бушующего, я вышла из сквера, даже не оборачиваясь, попутно прощаясь с забытым местом, какое значило что-то лишь для меня и пса, вновь шагая по знакомому маршруту, к дому. В окнах частных построек было темно, нормальные люди спали, а я понимала, что в тот день, когда мне вновь придется выйти на работу, никто не встретится по дороге, прося чего-нибудь съестного. В ту же ночь приближающуюся к утру, миска, купленная для псины, оказалась на помойке, - как и остальное барахло для собак. Хранить воспоминания об этой мимолетной дружбе не хотелось. Однако докуривая последнюю сигарету из пачки, – остальные исчезли еще в забытом сквере – я не смогла поджечь фотографию за столом, при свечах и в белой салфетке на лохматой шее. С тех пор я даже не смотрела в сторону сквера, стерев его из своей памяти. Кажется, через пару месяцев его и вовсе снесли, расчистив площадку для нового парка, соответствующего стандартам нашего времени.