Белая ворона: освобождение отступницы

Пока мы ехали в офис, Линда косилась в мою сторону, собираясь задать вопрос – я готова была ответить ей, даже не заслушав его, но не рискнула, ибо лишаться секретаря и друга я не желала – а меня одолевали разные мысли. Первое, что возникло в моём сознании, было недоумение – на небе ни облачка, грозы нет, дождя нет, я у себя дома, а видения при мне. Второе – шок от перемены внешности, в то время как лично я с собой ничего не делала. И, наконец, третье – не пойми откуда взявшаяся способность читать мысли и склеивать разбитые зеркала силой мысли. Кто ж теперь мне ответит, что ещё я умею. То, что меня напрягают гости появляющиеся в моей квартире, я даже не озвучиваю. Я не могу понять, чьи воспоминания я вижу, и почему упорно представляю себя этой самой Дамианой. Это не могу быть я. Мои сны, где я совсем маленькая девочка… но я этого совсем не помню, такого в моём детстве не было (или было?). Так страшно мне не было уже давно. Страшно от неведения. От беспомощности. Ведь я ничего не могу с этим поделать. По крайней мере, пока. Именно поэтому мне нужен сеанс с психологом и встреча с мамой. Хотя бы на несколько вопросов получить ответы я должна. До кабинета психолога мы тоже шли вместе с Линдой и всё так же молчали. Уже возле самой двери, она ухватила меня за рукав. – Мне тебя подождать? – Не надо, – я повернулась к Линде и улыбнулась, чтобы она хоть немного успокоилась. – Спасибо тебе. Не переживай, всё хорошо. Иди в кабинет, выпей своего любимого чая с чабрецом, заешь конфетой и почувствуешь себя гораздо лучше. Если смотрители Аттики или фараоны будут тебя беспокоить, говори им, чтобы звонили мне. – Хорошо. Я тогда пойду? – Иди. Я дождалась, пока она свернет за угол и только после этого постучалась в дверь с табличкой “Дэвидсон”. – Войдите. – Извините за вторжение, меня к вам на прием по телефону записывала Линда Кроу. Я Маргрит Моррис, – я посмотрела на психолога и, уже в который раз, за последнее время лишилась дара речи. Тот удостоил меня взгляда и тоже замер. – Ты? То есть, вы? – за столом сидел человек, которого я меньше всего ожидала увидеть. Мой новый, а если судить по видениям, то старый, знакомый – Борис. Когда я, накануне, в своем негативном порыве назвала его возможным врачевателем душ, я не думала, что окажусь настолько прозорливой. – Кажется, я передумала. Мне уже гораздо легче, я нашла ответы на все свои вопросы и психолог мне не нужен, – выдавая эту мини-тираду, я продолжала стоять на месте и разглядывать Бориса. После нескольких секунд раздумий, я уверенно шагнула вглубь кабинета и устроилась на кушетке. – Я снова передумала. – Оригинально, – он хохотнул и, тихо поднявшись, прошел и пересел в кресло рядом с кушеткой. – Итак, мисс Моррис, что же беспокоит известнейшего адвоката нашей страны? – Страх. – Страх? – бьюсь об заклад, он растерялся. Вряд ли Борис ждал, что я буду говорить серьёзно. Но я ему доверяла, сама не знаю почему, а потому шутить была не намерена. – Чего ты боишься? – Себя. Своей жизни. Своих снов. Каких-то воспоминаний, которые не мои. Или наоборот мои. Я боюсь того, что теперь могу делать. Боюсь, что могла это и раньше. Мне страшно открывать глаза и видеть в своём доме людей, которые говорят странные вещи, а потом внезапно растворяются. Мне страшно, что я знаю тебя, но не тем, кем ты привык видеть себя, а совершенно иным. Я боюсь того, что ещё могу узнать. Почему я решила ему всё рассказать, сама не понимаю. Я замолчала, Дэвидсон тоже молчал. Повернув к нему голову, смогла увидеть, что он меня внимательно рассматривает. Во взгляде не было шока или скептицизма. Зато я обнаружила в нём жалость. – Тебе не боязно носить два таких сильных амулета одновременно? – я моргнула. Алатырь был на мне, но под водолазкой его не было видно, а Агисхьяльм лежал в кармане джинсов. – Что? – Что? – он посмотрел на меня с недоумением и повторил, кажется, то, что спрашивал ранее: – Против гипноза, говорю, ничего не имеешь? – С гипнозом ничего не получится, меня не берёт… кстати, а что ты спрашивал про амулеты? – Ты уже как-то пробовала гипноз? – я кивнула в ответ, а Борис нахмурился. – Чёр-те что. А про какие амулеты ты сейчас говорила? – Алатырь и Агисхьяльм. Ты только что меня спросил, не боюсь ли я носить два таких сильных амулета одновременно. – Я спросил? – его удивлению не было предела. – Я, конечно, знаю о таких амулетах, но у тебя про них не спрашивал. Давай начистоту. Рассказывай всё, подробно, по порядку. А потом всё-таки попробуем гипноз. Я кивнула, устроилась поудобнее и рассказала. Как и просил – всё, подробно, по порядку. Он не перебивал, не задавал наводящих вопросов и вроде даже не удивился, хоть вещала я в цветах и красках. Когда я закончила, в кабинете воцарилась звенящая тишина. Но в этот раз она, хотя бы, не давила на уши и не убивала. Не знаю, от того ли это, что рядом был Борис или от чего-то ещё, но мне было более-менее спокойно. – Записки сумасшедшей? – Я не считаю тебя сумасшедшей. Скажу даже больше, я тебе по непонятной причине верю, – он замялся, но продолжил, видимо, решив, что за откровенность нужно платить откровенностью. – Сегодня, до тебя приходил мужчина с синими глазами и повязкой на лице. И он, как раз, понарассказал мне столько всего, что волосы встали дыбом. А теперь ты со своим рассказом. – Печально. – Что? – Что впечатление на тебя произвел синеглазый мужик, а не я, – я хохотнула. Борис покачал головой и тихо заметил: – Тебе надо поговорить с матерью. – Вот уж не надо. Как-нибудь справлюсь, – я сначала сказала, почти сразу заметила его взгляд, а потом поняла, что он далеко не вслух предлагал съездить к моим родителям вместе. И тут я запечалилась на полном серьёзе. – Надо фильтровать. – Права. Фильтруй. Ну, что, гипноз? Я махнула рукой, давая ему добро практически на любые действия. Он пытался работать маятником, свечой, чем-то ещё – я даже не запомнила название этой штуки – но ничего не помогало. До тех пор, пока он не отложил всё и не заставил посмотреть в его глаза. Его зрачки стали похожи на кошачьи и говорил он что-то на… галисийском. Что удивительно, я его понимала. Я много чего увидела, лишь смотря в его глаза. Сколько это продолжалось я не знаю, но в один момент, я истошно закричала и зажмурилась, закрываясь руками. – Маргрит! Что? Что случилось? Ты что-то увидела? – он держал меня за плечи, а я дрожала, словно только что простояла на морозе обнаженной в течение нескольких часов. Как бы ни силилась, я не могла ответить ему, а потому просто кивнула. – Что ты увидела? – Н-н-нет… н-н-не могу тебе… нет! – я подорвалась с кушетки и быстро выбежала из кабинета. Я бежала, не разбирая дороги. Вот дверь на улицу, теперь улица. Голоса, много голосов. Людские мысли, которых так много… они такие громкие и чужие. Не знаю, сколько человек я сбила с ног, пока бежала, все они думали, что я больна и даже не злились на неадекватную девицу. Я не видела ничего, как ничего и не чувствовала. Ничего кроме боли. Она пульсировала в висках и в груди. Мне ломило все кости. Хотелось снять с себя скальп собственноручно и вырвать сердце. Только это ничего бы не дало. Легче не станет. Это мои воспоминания. Дамиана – это я. Маргрит всего лишь оболочка. Книга. Книга моей прабабки. Я должна её найти и тогда смогу найти недостающие кусочки, чтобы сложить пазл полностью. Я резко развернулась и дала ходу к своей машине. Нельзя было откладывать поездку на следующий день. Нельзя. Нельзя. Я – ведьма. Я – отступница. Я – убийца. На моей совести не меньше сотни загубленных невинных душ. А самое главное, я ведьма, которая убила своего фамильяра. Уже дважды, перерождаясь, я его предала. Он возрождался, чтобы снова оказаться рядом, а я его убивала. Я не имела права на перерождение в тело человека, но уже в третий раз я вернулась. И, кажется, должна буду вновь предать Бориса. За не радужными размышлениями я не заметила, что уже подъехала к дому родителей. От него всегда веяло чем-то недобрым. Я постоянно кого-то видела на улице, когда смотрела в окно. И это не всегда были люди. Эти существа смотрели на меня и звали. Голоса, которые, как я теперь понимаю, были мыслями людей, оглушали, и вынуждали кричать от ужаса и прятаться. Я вспомнила парк и глаза, которые наблюдали за мной. Белый снег и много бабочек. Мою радость и мой страх. Мою жестокость. Сейчас я поняла, что это был за последний сон – клиника. Мама не хотела меня туда везти, но отец настоял. Он говорил, что сумасшедших детей в его доме не будет. Я никак не могла вспомнить, что мне было жизненно необходимо, явно потому, что блокаторы у психологов и их работа были действительно хороши. Вот откуда у меня неприязнь к психиатрическим клиникам – я всегда стараюсь отказаться от подсудимых с проблемами с психикой. Я ненавижу это, потому что прошла через это сама. Я заглушила всё. Я потеряла нить, которая связывала меня с кланом. Руны не проявлялись на теле, потому что моя память молчала. Я забыла ведьминские законы и заветы. И ни разу не вспомнила о том пути, который однажды выбрала. Не потому что он был неправильный, а потому что мне запретили верить и знать. На окне зашевелились занавески, и буквально через минуту распахнулась дверь, являя моему взору обеспокоенное мамино лицо. Только сейчас я заметила, как она постарела за последние годы. Она растила меня, как свою дочь, но знала ли она, что душа у меня чужая? Я вышла из машины и попыталась улыбнуться. – Маргрит, детка, что случилось? – она протянула ко мне руки, и как только я подошла, сразу оказалась прижатой к её груди. Сердце матери клокотало, я кожей ощущала её беспокойство. – Чего же мы здесь стоим, пойдем в дом. Я как чувствовала, что ты приедешь, и испекла твой любимый лимонный тарт. – Мама, я… – А ещё я нашла твою любимую мягкую игрушку, не знаю, помнишь ли ты её, – она подхватила с зеркальной стойки маленького белого воронёнка и повернулась ко мне. На щеках её были две симметричные дорожки слёз. – Наверное, потому и любила, что сама белая ворона, – я невесело усмехнулась, и вытерла слёзы с маминого лица. – Мама, где прабабушкина книга? От моего вопроса она вздрогнула и отвела глаза в сторону. – Пожалуйста, посиди со мной немного, как дочь с матерью. Я читала её как открытую книгу и знала, что ей страшно. Не меньше, чем мне, может, даже больше. Моя работа, к которой меня толкнул Флегонт – помогла. Не будь я той, кем стала в этой жизни, вряд ли бы смогла так стоически выдержать то, что преподнесла мне судьба в дар. – Хорошо, мам. В её глазах было столько счастья, что мне стало ещё больнее, чем было. Горький осадок того, что я, возможно, больше никогда с ней не посижу вот так вот просто. Несмотря на то, что отношения у нас с ней не всегда были доверительные, я её люблю. И чувствую, что она тоже меня любит. – Помнишь, когда ты была маленькая и гуляла с миссис Велингс, ты оказалась в парке, который замело снегом. Ты мне ещё рассказывала о бабочках. Одна ещё сгорела на твоей ладони. Я тогда очень испугалась, что у тебя проблемы… ну, с психикой, а вот твоя прабабушка сказала, что всё в порядке. И ты это не ты, а… сложно мне это принять. До сих пор сложно. – Что я не я, а ведьма из средневековья? – Она сказала, что ты избранная. – А не сказала почему? – Потому что возвращаешься уже в третий раз. – Не говорила, почему я возвращаюсь? – я не ждала, что мама ответит. Вряд ли она знает ответ на этот вопрос. – Нет, но перед смертью она сказала, что в книге есть то, что поможет тебе справиться. – И где книга? – В том самом парке, который ты нашла в детстве. Это явилось для меня неожиданностью. Я даже представить не могла, где искать этот парк. А, тем более, книгу в парке. – Мам, а она не сказала, как его искать? – Он проводит, – мать кивнула за мою спину и я, обернувшись, увидела того самого ночного гостя, с которого сорвала Агисхьяльм. Честно говоря, я даже не удивилась, увидев его. – Кто ты? – Будет зависеть от того, что ты ответишь на аналогичный вопрос: а ты кто? – Дамиана. Ведьма Огненного клана. Он кивнул, передал мне в руки маленький кинжал с выгравированными на нём рунами, и стянул со своего лица повязку, а я узнала одного из своих наставников, и, если верить моим видениям, это именно он по указу совета передал меня властям, назвав предательницей, своими действиями упекая меня в темницу. – Кастор собственной персоной. Чем же я заслужила такую милость, отец Совета? – Сейчас тебе ли не всё равно? Важно то, что ты готова принять себя и свою судьбу, – я поняла, что большего, по крайней мере, в эту секунду я не добьюсь, и просто покорно поднялась готовая идти за бывшим наставником. Поцеловав маму на прощание, я пошла за Кастором, не оглядываясь, прекрасно понимая, что она смотрит мне в спину и ждёт. Но, если я обернусь, то не смогу уйти. – Когда к тебе приходил Флегонт? – Почти сразу после вас, учитель. – Наглый мальчишка. Но избранный, как и ты. – У него тоже третье воплощение в человеческой форме? – Да. И он возрождается только из-за тебя, – заметив, что моя бровь приподнялась в немом вопросе, Кастор пояснил: – Мы сожгли его трижды, и трижды он вернулся в мир человеком, вместо того, чтобы принять форму тотемного животного. – Сжечь парня, который и есть само пламя? Оригинально, – я успевала не только язвить, но и оглядываться. Дорога, по которой мы шли, казалась смутно знакомой. Я посмотрела вперед и увидела, что чуть дальше, примерно в пятистах метрах от нас, стеной шёл снег. Лето от зимы отделяла арка. – Это же тот самый парк. – Да, и ты должна найти книгу, – он подтолкнул меня в спину, а сам остался стоять на месте. – Мне с тобой дальше нельзя, я и так нарушил всевозможные законы, написанные Советом. Я кивнула, потому что понимала его, как никто другой – в темнице я оказалась только потому, что нарушила законы Совета. – Учитель, а как же Совет столько веков умудряется прятаться от взоров и злословий? Или сейчас не прячется? – мне на полном серьёзе было интересно, как ни один из наставников всех кланов, ни разу не попался инквизиторам. – Это не то, о чём тебе следует думать. – А всё же? Без магического воздействия не обошлось? – Кроме магии у нас есть мозги, Дамиана. Иди, – я улыбнулась через силу, потому что каждая жилка говорила, что я могу и не вернуться. В очередной раз выбираю путь, единственный, на котором умру. Но этот раз может оказаться не крайним, а последним. – Дамиана, – Кастор дождался, пока я повернусь. – Больше Флегонт не возродится человеком. – Значит, и я такая в последний раз? – он кивнул. – И ещё, помни, что тебе снова придётся ЕГО предать, чтобы спасти. – Третий раз? Борис? Именно поэтому я не смогу больше вернуться человеком? А если я не хочу его предавать снова? – слёзы катились по моим щекам крупным горохом. Я просто не могла остановить этот неконтролируемый поток. – У тебя нет выбора. И никогда не будет. Потому что ты пошла против правил. Ты и Флегонт! Вы оба нарушили. Смирись! Тебе придется вернуться к чёрным истокам! Совет освободил тебя, отступницу, так теперь ты, сама, освободи себя! Твоя душа больше не кристальная, хранитель не смог сберечь её. Ты должна будешь призвать своего фамильяра. Иначе, вы сгорите оба, – он растворился, глядя на меня с укоризной и жалостью. Для меня всегда было секретом его умение сочетать в своем характере несочетаемое. Видимо, так и останется. Хоть в парке и шёл снег, было тепло. Я устроилась на скамейке под раскидистыми ветвями дерева и посмотрела на небо. Теперь все мои воплощения стояли перед глазами как бельмо. Я точно никудышная ведьма, потому что не только не спасла своего фамильяра, но и убила его. И пусть я делала это для того, чтобы спасти, чтобы он мог вернуться в следующей жизни – я не имела права так с ним поступать. Теперь мне предстоит совершить это снова. Ради чего? Чтобы открыть эту злосчастную книгу? Где она, кстати, чёрт бы её побрал? Я более чем уверена, что стоит мне подняться, ноги сами понесут меня в нужном направлении, но я старалась не двигаться, чтобы оттянуть “светлый” момент. – Плоть моя и кровь взывает к хранителям тайн Огня. Сократить расстояния, не отнестись пренебрежительно, вернуть потерянное, чтобы сохранить вверенное. Верни силу мою и агнца моего. Да будет так. Борис, ты мне нужен, – поднявшаяся после моих, странных даже для меня, высказываний, метель запросто сбила бы меня с ног, благо я сидела, вцепившись в холодный металл так, что побелели костяшки. Она стихла так же внезапно, как и началась. Открывая взору человека, стоящего напротив меня на коленях. – Борис… Он поднял голову и улыбнулся. – Не смотри на меня так виновато. Тебе придется так поступить, – я нахмурилась, а мой фамильяр, ну, или личный психолог, поспешил пояснить. – Мне всё показали моими же методами. Генетическая память штука серьёзная. – То есть, ты всё… – Да, абсолютно всё. – И как я тебя, – я закашлялась и не смогла произнести этого вслух. – Знаешь, больнее было смотреть, не как ты меня, а как Флегонт тебя… – Борис замолчал, заметив мой недоуменный взгляд. – Так ты не всё ещё смогла узнать? Чёрт, тебе же книга нужна. Знаешь, где она? – я кивнула, – тогда пойдём. Кастор сказал, что время пришло. – Борис пошёл вперед, но моё отсутствие его затормозило. Обернувшись, он увидел, что я как сидела на скамье, так никуда и не сдвинулась. – Маргрит? Я слышала, что он зовет Маргрит, но не могла себя заставить даже сказать что-то. Это не моё имя. Я не хочу больше на него отзываться. Но хочу жить её жизнью. – Дамиана? – Знаешь, я хотела бы и дальше работать юристом. Флегонт мне удружил. Нашел, что мне действительно нравится, и плевать, что сделал он это только ради того, чтобы я быстрее вспомнила, кто я. А ещё я хочу, чтобы ты был рядом. Не просто как психолог в нашей конторе и не как друг. Я ведь только сейчас поняла… – подняв глаза на фамильяра, я заметила, что он силится что-то сказать, но не может. Ему не дозволено. Он не сможет сказать мне вслух того, что могу я. Он всего лишь фамильяр при ведьме. – Поцелуй меня. Приказ хозяйки для него закон, но я думаю, что мне в любом случае не пришлось бы просить его дважды. Он рывком подтянул меня к себе, буквально отрывая от скамьи, и приник к моим губам в собственническом поцелуе, словно путник в пустыне истосковавшийся по воде. Руки Бориса скользили по моему телу, причиняя боль – там, где он прикасался, оставались маленькие раны. Ещё один завет совета нарушен. Запретная любовь. Мы не имеем на это права, но остановиться не в силах. Он попытался отстраниться, вот только я этого не позволила. Высвободиться из тисков моих объятий он смог только через несколько минут. – Да остановись ты! Я же так убью тебя! – прокрутив в голове все видения прошлых жизней, я не смогла обнаружить ни одного момента, где бы Борис был таким злым. – Идиотка! Зачем?! – Затем, что это последнее моё человеческое воплощение, а уйти и не попробовать вкус губ человека, которого люблю, я не могу, – я предостерегающе подняла руку вверх, когда поняла, что Борис хочет мне что-то сказать. Он опустил глаза и слушал молча, больше не предпринимая попыток сказать что-либо. – Не говори мне ничего. Я всё равно сдохну в конце этой дороги. Вот только теперь я себя чувствую не просто предательницей, а Иудой, который продал Христа за тридцать серебряников. Единственное, я предаю тебя не за монеты, а за книгу. Борис, посмотри мне в глаза, – я дождалась, пока он по-смотрит на меня и улыбнулась. – Прости, что тебе пришлось стать моим фамильяром. Прости, что приходится вновь жертвовать собой, чтобы я могла вернуть своё. Прости, что не сможешь вернуться человеком. Прости, что я опять предаю тебя. Прости, что люблю тебя. Он всё понял. Страшнее всего было смотреть на его понимающую и ободряющую улыбку. Хотелось кричать, видя в его глазах радость, что он мне пригодился. Я не могла видеть его лицо, а потому закрыла глаза. – Прости. Выкинуть руку вперед. Одно резкое движение. Чтобы ему было менее больно. Что-бы наверняка, с одного удара. Он не издал ни одного звука. Даже не вздохнул. Я распахнула глаза в надежде, что он свои уже закрыл, но он ждал. Он не мог умереть, не посмотрев в мои глаза в последний раз. Его зрачки снова стали кошачьими и в них я видела целую вселенную. Я отдернула руку с кинжалом, которым пронзила его сердце и бережно придержала его, падающего на белый снег. Поднявшийся ветер поднял снег с земли, открывая моему взору прабабкину книгу. Она лежала возле моих ног. Я упала под тяжестью тела Бориса, не отпуская его из объятий, слушая, как его сердце медленно перестает биться. Теперь я могла позволить себе кричать. И я кричала. Когда сердце моего фамильяра остановилось, он снова стал котом. Тем самым трехцветным пушистиком, который всегда оберегал меня. Не помню, сколько я так просидела, держа кота на коленях, но очнулась я снова от толчка. Огляделась, вспомнила, где я и, поднявшись с земли, осторожно положила Бориса на скамью – знаю, что о нём позаботятся здесь – взяла в руки книгу и открыла. Нужная страница нашла себя сама. Я читала заклинание, чувствуя, как на теле проявляются недостающие руны. Те воспоминания, которые были запечатаны, проявлялись, и от них хотелось выть. С моим предательством ничего не закончилось. Мне придётся снова пережить кошмар – смерть своего ребенка. В этот раз я должна бороться. – Ку-ку, милая, – голос Флегонта раздражал, – кажется, ты почти всё вспомнила. – Не почти, а всё, – я хотела сказать ему всё, что думаю, но он заливисто захохотал и погрозил мне пальцем. – Не всё, милая, не всё. Кое-что, последнее и самое приятное, ты вспомнишь очень скоро. Я не успела среагировать – он снова разбил пузырек с зельем. Вот только на этот раз, перед тем, как отключиться, я всё-таки поняла, что в нём: розовые лепестки, мирт, вербена и кровь Флегонта. – Открой глазки… ну, хватит притворяться, я же знаю, что ты уже очнулась, – в темноте комнаты послышался тихий голос Флегонта с нагловатыми интонациями, сопровождаемый едким смешком, не предвещающий ничего хорошего. По крайней мере, для меня. Я сидела на полу, свесив голову. Прикованные выше руки бессильно свисали вниз, напоминая омертвевшие крылья бабочки. Ниспадающие на лицо волосы, казалось, закрывают весь обзор, но всё же ему было видно, как по краешку губ стекает алая дорожка крови. – Ну, как тебе, Дамиана? Больше ничего не вспомнила? – Флегонт довольно улыбнулся, слизывая мою кровь, напоминающую ему вкус вина. А я закусила губу, реально вспомнив. Он это делал с каждым моим воплощением. – Я тебе это ещё припомню! – я рыкнула, за что получила ещё одну плеть по лицу, оставляющую ноющий порез на скуле. – Я тоже тебя люблю, – он издевательски улыбнулся, продолжая мучить меня. А я хоть и храбрилась изо всех сил, которые у меня остались к тому моменту, но четко понимала, что что-то здесь не то. Я по какой-то причине не могла воспользоваться своей силой, чтобы достойно ответить Флегонту, а самое главное, я не могла понять, почему, мучая меня, у него в глазах столько боли. Боли, прожигающей насквозь. Боли, которая не даст просто так умереть, а заставит страдать долгое время, да настолько, что сдохнуть будет самым настоящим избавлением. – И что же ты так на меня уставилась? – он провел ножом по моей груди, разрезая водолазку, и задевая нежную, словно бархат, кожу. Я поморщилась. – Флегонт, зачем ты это делаешь? – он в ответ только улыбался и продолжал оставлять на моей груди небольшие, ровные порезы. – В этот раз ты обязана родить дочь, – он приблизился и слизнул с груди кровь, чувствуя, как я мелко дрожу, от страха и от злости. – Ты убил моих сыновей. Фгегонт в удивлении приподнял брови: – Твоих? Наших, милая, наших. Я бы не возражал против сыновей, если бы они были ведьмаками, но они родились пустыми. После долгих уговоров совет разъяснил мне, что у нашего союза, ведьминской силой может обладать только дочь, и сила её будет превосходить нашу. И в этом воплощении ты родишь мне дочь, иначе я достану тебя из преисподней, – он затянул мои руки и шею сильнее, услышав, что я коротко вскрикнула и следом зашлась кашлем от нехватки воздуха. – И не пытайся воспользоваться своей вновь обретенной силой, чтобы спастись, на тебе мои печати. – Ублюдок. Я тебя ненавижу! – в воздухе раздался свист плети и её удар пришелся прямо по моей груди, располосовав сосок. Я закричала от боли, отчаянно дернув руками, чтобы закрыться, но забыла, что пристегнута. – Да, я ублюдок! А ты святая, черт тебя подери! Не так ли?! Ты знаешь, насколько мне больно? Знаешь?! Нет! Потому что тебе это не надо! Ты всегда унижала меня! Не помнишь?! Ты и твой дряной фамильяр! Это ведь вы убили моего фамильяра. О, шок, да? Вспоминаешь потихоньку? Ты всегда отмахивалась от того, что было написано в свитках, а я напомню тебе: мы должны были создать крепкий союз, от которого пошёл бы новый клан. Я в тебя влюбился сразу, когда увидел, а ты… – Флегонт, не останавливаясь, бил меня плетью, а по щекам его текли слёзы от злости и от боли. Он остановился так же внезапно, как и начал. Отбросив плеть в сторону, он шагнул ко мне и встал на колени напротив. Сорвав с меня то, что ещё некоторое время назад называлось одеждой, он провел руками по кровавым следам, царапая эти раны ногтями, причиняя мне ещё больше боли. – Ты родишь мне дочь, запомни это. Все девять месяцев со дня зачатия ты будешь находиться здесь, пока не разродишься, а я, так и быть, помогу тебе не заметить этих месяцев, – он хищно посмотрел в мои глаза и, не увидев ни слезы, разозлился и наотмашь ударил по лицу. Притянул меня к себе за подбородок и, грубо поцеловав, сказал с горящими от ненависти глазами: – Я заставлю тебя плакать и кричать от боли. Я заставлю тебя, Дамиана. Ты возненавидишь меня ещё больше. Рывком стащив с меня джинсы, отстегнув мне одну руку, и перевернув на живот, он без подготовки и каких-либо прелюдий вошел в меня. Он брал меня грубо, каждый раз проникая до конца, оставляя на бедрах синяки, а на плечах следы укусов и засосы. Он чувствовал, что по ногам стекает что-то теплое, да и я это чувствовала, значит, он меня просто-напросто порвал, но ему было плевать. Сейчас Флегонт только и делал, что наслаждался телом и криками своей жертвы. Он никогда не слышал, чтобы я столько и так кричала. Я всё вспомнила. В прошлых воплощениях я терпела изо всех сил. Я молча сносила все издевательства, но не теперь. Он резко дернул меня за волосы, что из глаз чуть искры не посыпались, притянул к себе и, опаляя горячим дыханием, но ни на секунду не прекращая двигаться в моём теле, шепнул на ухо: – Помнишь, я говорил тебе, что ты будешь моей? Ты не верила. Ты и сейчас не веришь? Даже если не веришь, то чувствуешь! – Флегонт… пожалуйста, прекрати… я прошу тебя… мне больно… пожалуйста… – Нет, милая, сегодня ты учишься терпеть боль и любить меня. Я не знаю, сколько это продолжалось. Он насиловал меня, такое чувство, что бесконечно. Каждый последующий раз, слыша его голос и чувствуя его прикосновения, я вздрагивала и выла от ужаса. Я насквозь пропиталась его спермой и его запахом. Я забеременела. Это была девочка. Я чувствовала. И знала, что никогда не смогу прижать её к своей груди и сказать, что люблю, несмотря на то, после чего она появилась. Флегонт тоже знал, что это девочка. Он заботился обо мне, пока я её вынашивала. Будь я другой и он другим, в совершенно отличных обстоятельствах, я могла бы в него влюбиться. Наверное. Кажется, это называется стокгольмский синдром… а, может, и нет. Я умерла при родах, чтобы моя дочь могла жить. Флегонту тоже пришлось сгореть – Совет нашёл его. Спасибо им за то, что сохранили жизнь девочке. Она попала в семью к Линде, которая была моим секретарем в адвокатской конторе. Кстати, меня и Бориса долго искали, но Кастор смог внушить всем, что мы просто сбежали от всех в другую страну. Флегонт в новом воплощении стал змеёй. Очень ему подходит. Борис остался котом. А я переродилась в птицу. Как же тяжело парить в небе, глядя на своего ребенка, не имея возможности к нему прикоснуться. Я никогда не смогу вернуться в человеческом воплощении, хоть и буду пытаться. Кто знает, может, Совет сжалится надо мной. Пока они просто освободили ту, что считали отступницей. А я останусь той самой белой вороной, которой была всегда… по крайней мере, пока что.