***
Голова была тяжелая словно залита свинцом, но при этом абсолютно ватная снаружи. Веки с трудом двигались, а яркий свет размывался сквозь накатившие на глаза слёзы. Руки болели, их что-то туго стягивало. Каждое движение отдавалось болью во всем теле, но центром всего этого был левый бок, что горел, будто на него капали раскалённым железом. Туман в голове не давал мыслям прийти в порядок, не давал понять, где, кто, что… было слишком тяжело даже сформулировать вопрос, туман будто нарочно становился ещё гуще. — Открывай глазки, — голос был странный, похожий на эхо, но всё равно знакомый. — Пора просыпаться, Касуми. Я уже долго жду… «Касуми… это моё имя?..» — по щекам стали сползать слёзы, но из-за туманности в голове и в теле, они казались вязкими, покалывающими кожу и очень холодными. — Касуми… Касуми!.. — другой голос, снова эхо, но совсем другое. Шипящее, неживое… механическое. «Касуми… меня зовут… Фураи Касуми…» — глаза стали различать некоторые силуэты. Неприятные ледяные слёзы хотелось стереть с лица, но пошевелиться всё ещё не было сил, а кисти сковала режущая боль. — Похоже я немного не рассчитал с дозой, — снова первый голос, уже более четкий. Он был твердым и уверенным, но немного пугающим. Странные нотки прорывались сквозь плотную оболочку, что поглотила всё органы чувств. — Касуми, ты в порядке? Глазные яблоки будто залили цементом, и теперь их было невозможно повернуть. — Касуми, это я — Наги… «Наги?.. — туман в голове рассеивался мучительно медленно. — Кто такой Наги? Я должна его спасти…». Наконец глаза подчинились, и взору предстал человек. Он был привязан к стулу чем-то похожим на длинные четки или бусы. Одежда порвана, а из-под ткани выглядывали открытые раны. Кровь пропитала кофту, стекала по коже. Одной руки не было вплоть до середины предплечья, поверх которого красовался багровый бинт. Темные растрепанные волосы человека спадали на глаза, лоб и щеки, по которым стекали капельки пота, оставляя влажные дорожки на шее и теряясь где-то за массивным… ошейником? «Смертники… — плотный туман стал рваться на куски. — Страна Чудес… Цепь Шрама…». — Фи… Фи-лин… — губы всё ещё плохо слушались, а язык и вовсе почти не шевелился. В нос, который вновь обрёл обоняние, ударил резкий запах сигаретного дыма, а ушей достиг слабый звук колеблющейся гитарной струны. Глаза уже полностью подчинись воле своего владельца, позволив увидеть ещё одного человека. — Ген… Ген… Генкаку… — Я рад, что ты уже почти пришла в себя, — облаченный в майку и кожаные штаны монах довольно усмехнулся, делая очередную затяжку. — Хотя ты расстроила меня, когда попыталась напасть… В голове стали медленно всплывать образы, как обрывки из фильма. У них не было начала и не было конца. Вот белый бесконечный коридор. Коридор тюрьмы Страны чудес… Наги, весь покрытый ранами… Отряд Гробовщиков… запах дыма… Звон лезвий… сквозь которые прорывается оглушительный звук гитары… Боль и темнота… — Мы ведь только-только мило беседовали с тобой в коридоре, — Генкаку провел пальцами по струнам. — А спустя некоторое время вихрь из твоих лезвий пытается атаковать меня и моих солдат. Неприятно, знаешь ли… — Что… что с остальными?.. — С остальными? — Генкаку внимательно смотрел на Касуми. — Как жаль, что тебя волнует судьба этих мух. Ничего, очень скоро я всё исправлю. Ну, а пока… Монах покрутил несколько грибков на усилителе и затем резко ударил по струнам гитары. Динамики завибрировали, а по полу прошла дрожь. Даже показалось, что можно почувствовать, ощутить кожей звуковую волну, накрывающую с головы до ног. От такого резкого и громкого звука Касуми будто очнулась. Он был похож на острый меч, который наконец разрушил кокон вокруг неё, прорубив его толстую непроницаемую оболочку. Боль стала ощутимее. Реальнее. Слух окончательно вернулся, звуки больше не походили на эхо. Слёзы перестали покалывать кожу, а просто стекали по щекам. Подвижным стал и язык, который раньше походил на упругую мочалку, а губы вновь стали слушаться. Во рту яркими красками заиграл солёный металлический привкус. От громкой музыки Касуми захотелось зажмуриться, словно та могла её ударить. Генкаку продолжал перебирать струны, а из динамика вырывались дикие звуки, устраивавшие безумные пляски на барабанных перепонках. Ещё удар по струнам, и наконец тишина. Гробовщик, выпустив струю дыма в воздух, снял инструмент с плеч и с легкой улыбкой проговорил: — Эй, ну как вам? Какая песня больше нравится? — Они все нереально ужасны, — устало прошептал Наги, пытаясь сохранить остатки сил. — А что ты скажешь, Касуми? — Генкаку подошел поближе и приподнял голову Касуми за подбородок. Девушка с неприязнью взирала на Гробовщика несколько секунда, а потом сплюнула несколько капель крови на лицо монаху. Генкаку весь засветился от счастья, точно ребенок, а улыбка расползлась по его лицу. — Какая ты милая, — засмеялся Генкаку, на его щеках проявился легкий нездоровый румянец. — Рад, что моя музыка не оставляет тебя равнодушной. — Фураи не имеет никакого отношения к Цепи Шрама, — Наги вяло дернулся, пытаясь отвлечь на себя внимание Гробовщика. — Зачем ты её держишь? — О, я прекрасно знаю, что она не из ваших мелких мошек, — усмехнулся Генкаку, оставляя Касуми и поворачиваясь к Филину. — Но она пыталась помочь в вашем ничтожном побеге. Я просто помогу ей вернуться на правильный путь. Моя милая Касуми просто немного заблудилась… твоя шайка в этом виновата. — Почему же тогда ты оставляешь меня в живых? И моих друзей… — Ты не должен ошиваться в этой Цепи Шрама, — Лицо Генкаку исказилось: зрачки резко сузились, а веки распахнулись. Улыбка стала хищной и даже немного азартной. Монах провел рукой по лицу, размазывая капли крови по коже, а затем слизнул остатки с кончиков пальцев и торжественно проговорил: — Присоединяйся к Гробовщикам, Филин! Наги вздрогнул. На его лице застыл ужас. Генкаку, не дожидаясь никакого ответа, уже подошёл к столу неподалёку, прикрывая спиной свои действия. В комнате воцарилась давящая тишина, которую нарушили лишь неизвестные манипуляции монаха. — Стать Гробовщиком..? — механический голос Наги расколол купол тишины. Мужчина был раздражен, хоть было и видно, что сил даже на простое возмущение почти не оставалось. — Ты окончательно свихнулся, — нервно усмехнулась Гарпия, — если предлагаешь такое… я знала, что вы кучка психов, но ты превосходишь ожидания!.. Из груди девушки вырвался тихий истеричный смех, отдававшийся дрожью во всем теле. Каждая его клеточка ныла, лезвия боли пронзали их со всех сторон. Генкаку никак не отреагировал. Лишь спустя несколько минут повернулся к своим пленникам лицом. В руке блеснула игла со шприцем, по которой медленно стекала маленькая полупрозрачная капля. — На протяжении последних двух лет мы судили вас, — Генкаку медленно приближался, не отрывая взгляда от Кэнгаминэ. От слов монаха Филин неожиданно вздрогнул, а по лицу скатилось несколько капель холодного пота. — Гробовщики всегда создавались из сумасшедших людей, — монах присел на колено рядом с Наги и сжал его руку, привязанную к спинке стула. — Но, Филин… среди всех этих людей ты самый сумасшедший. Кончик иглы коснулся кожи на руке Филина, а затем утонул в ней. Лицо монаха становилось безумным и радостным одновременно. Узкая полоска зубов виднелась за губами, что растянулись в улыбке. — Что ты делаешь?! — Касуми хотела схватить шприц, но тугие путы лишь подарили ей новую волну боли, что резала запястья. — Что ты ему вколол? — Не переживай, детка, — Генкаку поднялся на ноги и перевёл взгляд на девушку. Касуми почувствовала, как по спине большими каплями стал стекать холодный пот. Она давно не испытывала этого ужасного чувства. Поглощающего тебя, каждую клеточку тела. Гниющего внутри, в самом сердце, которое в бешеном ритме разносит этот вирус по всему организму. Когда леденеют кончики пальцев и застывают в боли мышцы. Чувство страха. — У меня и для тебя кое-что найдётся…***
В некогда уютной комнате теперь царствовал полумрак. На полу были разбросаны вещи, порванные листы, были опрокинуты стулья. На потрепанном диване полулёжа расположилась Карако. Руки её были забинтованы, одежда грязная и порванная. В одной из ладоней расположилась маленькая птичка, сотканная из лезвий, чистящая перышки-скальпели на единственном сохранившемся крыле. Кошио поглаживала малютку большим пальцем руки и задумчиво смотрела в пол усталым взглядом. Выжившие члены Цепи Шрама были подавлены провалом операции и утешали друг друга из последних сил. — Почему… девчонка сделала это?.. — Карако взглянула на Ганту. — Она не похожа на того, кого легко обмануть… То, что Широ выбросила чип — то, ради чего множество людей лишились жизни — не давало всем покоя. Карако не могла поверить, что девочка просто так разрушила все их планы. Ей не хотелось верить. — Она… идиотка, — прошипел Ганта сквозь стиснутые зубы. — Даже если прошло десять лет, такое ощущение, что она становится всё тупее! Парень был на грани истерики. Каждая клеточка его тела была напряжена и дрожала. На глазах выступили слёзы. Карако смотрела на него с усталостью, даже отчасти с недовольством. Всем выжившим было нелегко, все они были на краю пропасти. — Наш план полностью провалился… — тихий голос одного из смертников эхом раздался в голове Карако. Он настойчиво повторял это слова, дразнил её уставшую голову, пытался взять вверх. — У нас ещё есть время… — сжав руки в кулаки, проговорила девушка, обратив на себя внимание всех присутствующих. — Инспекционная команда ещё не ушла. Мы просто сделаем новый чип… На лицах у союзников Карако увидела шок. Они были напуганы и подавлены, готовые бросить всё, ради чего погибли их друзья. Но не Карако. Она была готова бороться несмотря на раны, боль, усталость. Про Наги было всё еще ничего не известно, но думать, что он погиб, девушка не могла себе позволить. Ни за что. — Карако… ты свихнулась? — Мы не можем… лидера больше нет… Их слова резали по сердцу. Особенно обидно слышать подобное от своих друзей, но Карако была готова их простить за это. Она прекрасно понимала, почему они так говорят. Страх сковал их и заставил забыть, сколько сил они приложили к их общему делу. К их общей мечте. Теперь на ее плечи легла ответственность за осуществление плана, и она была готова принять вызов. — Наги жив… — с усталостью, но все же твердо сказала Карако. — Монах не мог его убить… Она провела рукой по шее, затем по обвивавшему ее тонкому, но крепкому шнурку, и наконец её пальцы затормозили, коснувшись маленького колокольчика, что издал тихий «Дзынь». — Я готова положить на это жизнь, — она сжала колокольчик в кулаке. — Мы снова приступаем к плану! После этих слов по телам повстанцев прошла дрожь. Но не от усталости или страха. Будто Карако дала всем глоток свежего воздуха, когда все они уже опускались на дно. Но слова, сказанные ею, словно спасательный круг, дал мизерный шанс на спасение. Осталось только понять, в чем они просчитались и что делать дальше — Нам не хватает людей, чтобы начать всё с начала, — Акияма — один из смертников — сидел за столом и поглаживал свою бритую голову, пытаясь придумать, как им поступить. — Мы должны привлечь новых сильных смертников к себе в команду. Воодушевление, что появилось на несколько секунд, стало понемногу рассеиваться перед возникшими проблемами воплощения плана «Б». Но в этот раз смертники не собирались рыдать и проклинать свою судьбу. Они пытались найти выход. — Как насчет Ворона? — А может Чаплин? У него невероятный стиль боя… — Пересмешник..! — Я не видел его с тех пор, как он начал действовать смешно… — Гарпия! Она точно поддержит нас! — Но ведь она уже высказала своё мнение... — Сейчас совсем другая ситуация. Одно имя, два, три — повстанцы были готовы просить помощи у всех сильных смертников. Сейчас или никогда — иного варианта нет. — Я… я сделаю всё лучшим образом, — вдруг раздался голос Ганты и обратил на себя общее внимание. — Я буду бороться за всех, кто не с нами… — Ну… — Карако взглянула на него с по-матерински доброй улыбкой, держа паузу, не решаясь продолжить. — Это хорошо, что ты заинтересован… но… Она замолчала на секунду, тяжело вздохнула. Улыбка в одно мгновение исчезла, а её лицо стало серьёзным. После она наконец сказала то, что так не хотела: — Ты дрался с Гробовщиком? — Карако отвела взгляд в сторону — ей было не просто смотреть на лицо парнишки. — Прости, но нам нужен кто-то более опытный, мы не можем допустить ещё одного провала… Ганта замер в молчании. Его взгляд сверлил пол сквозь накатившиеся слёзы. Он снова был лишь помехой. — Прости… — всхлипы почти заглушали его голос, но с каждым следующим словом Ганта становился всё более раздраженным. — Даже если ты полагалась на меня… если бы я не дал ей этот чип… я… я держал в руке надежды всех этих людей… Пот стекал по его коже и большими каплями срывался вниз, разбиваясь о пол. Его трясло. Трясло от злости. От отчаяния. От понимания собственной беспомощности. От Широ. — Почему?.. почему все эти люди умерли?.. Широ заставила их умереть без причины… — Тихо, — холодный и строгий голос заставил Игараши замолчать. Карако с недовольством смотрела на парня, её взгляд был злым и нетерпимым. Не меняя выражения лица и тона голоса, она сказала то, отчего по комнате будто прошёл холодок: — Скажи что-нибудь ещё — и я действительно разозлюсь…***
Генкаку расположился на диване, пуская облачка дыма в воздух, и не спеша перебирая струны на своей гитаре. Напротив него все еще привязанный к стулу сидел Наги. Его тело периодически подрагивало, а из рта вырывались страшные механические стоны, молящие о помощи. Сил поднять голову у мужчины уже не оставалось, поэтому она безвольно висела, покачиваясь вместе со странными сокращениями мышц. — Публичная казнь скоро начнётся, — усмехнулся монах. Его улыбка походила на оскал зверя, что подготовил ловушку и теперь поджидал добычу. — Мы будем в первых рядах, чтобы наблюдать представление, что устроит нам наш с тобой друг, — Генкаку перестал перебирать струны. — Ты рада, милая? Длинные пальцы Гробовщика коснулись темных растрепанных волос, которые красивыми завитками расположились на его колене и диване. Он провел рукой по этим черным волнам, а затем с какой-то извращенной заботой погладил рукой по голове их владелицу. Гарпия сидела на полу рядом с диваном между раздвинутых ног монаха в какой-то ломанной позе, будто брошенная ребёнком в угол кукла. Её тело опиралось спиной на его бедро, скрытое за темной тканью джинсов, а голова была запрокинута назад и безвольно лежала на колене Генкаку, что продолжал гладить её волосы, отложив гитару в сторону и сохраняя свою безумную улыбку. Карие глаза, что горели недавно огнём потускнели и стали серыми, замутнели, потеряли свой цвет. — Насладимся же этим моментом, — Генкаку наклонился к девушке, обхватив её шею, и жадно провёл языком по розовым приоткрытым губам, слизывая остатки крови. Взгляд бесцветных глаз оставался мёртвым.