Prisoners

      — Что? Ты же обещал приехать сегодня!       Хром уже давно перестала обращать внимание на крики мачехи за тонкой стеной. Это повторяется из раза в раз: отец говорит, что занят, а его жена, вторая по счёту, закатывает на сухой почве истерики, которые сотрясают весь дом. Хром привыкла, потому что так легче, чем пытаться что-то исправить.       Хром привыкла со временем ко всему: вечно отсутствующий отец, мачеха, которая никогда не любила чужого ребенка, закрытый после аварии правый глаз, одноклассники и учителя, никогда не принимавшие тихую девочку с пустым взглядом.       Проще, когда не замечают, не делают вид, что ты чем-то интересен человеку только из вежливости, проще, когда не врут, смотря прямо в глаза. Хром ненавидела ложь.       Хром лежала на кровати, свернувшись клубком. В комнате витала легкая, незаметная дымка индигового цвета; туман, словно ластился к девушке, скрывая и защищая. Докуро привыкла и к этой странной силе, туману, который одиннадцать лет назад сохранил ей жизнь.       Первое, самое яркое и четкое воспоминание из детства: на неё, будто в замедленной съёмке, на огромной скорости едет машина. Тело, замерзшее от картины перед глазами, не двигается. А потом резкий толчок в сторону, дикая боль, громкий крик (её?) и спасительная темнота.       Второе: слова, резанувшие по ушам: «Никому нет дела, выживет она или нет». Потом Хром поймет, что пока отец разъезжал по миру, он успел завести себе любовницу при наличии жены. То были слова, сказанные её новоявленной мачехой. Ещё позже Хром поймет, что насмерть её не сбили, лишь потому, что родная мать успела прикрыть собой маленькую Докуро.       Третье: простая и вместе с тем, отвратительная и страшная мысль «я умру?». Хром слышала разговоры врачей, многих слов она не понимала в силу возраста, но уловила «некоторые внутренние органы сильно повреждены». До конца смысл фразы не доходил, но следующее «мы не сможем её спасти» прояснило всё.       Четвертое: она услышала чей-то смех. Странный, звучащий откуда-то сбоку. «Ну-фу-фу, слишком безнадёжный случай — какое удобное оправдание!».       И пятое, последнее: туман.       Хром не помнила своё детство. С момента аварии до средней школы, все воспоминания словно стерли ластиком, оставив лишь нечеткие серые разводы на белом листе. Единственным, что осталось неизменным — этот туман, преследующий свою хозяйку всегда и везде. Часть её тела, её души, мыслей. Туман оберегал её, поддерживал в теле жизнь, прятал от нежелательных взглядов — стоило Хром лишь пожелать спрятаться от очередного презрительного взора, как туман тут же укрывал её, и Хром действительно никто не замечал — и грел своим присутствием.       «Кто ты?».       Голос, который она слышала в больнице… Кому он принадлежал? Он казался знакомым, и Хром очень хотелось найти этого человека.       «Кто ты?».       «Что изменится, если я найду тебя?».       «Что-нибудь изменится?».       Хром не заметила мелькнувшую в углу комнаты тень человека. Деймон, присев на кровать заснувшей девушки, невесомо провел рукой, облаченной в белую перчатку, по мягким волосам Докуро. Хром спала, и Спейд позаботился, чтобы юная владелица Тумана видела хорошие сны.       — Спи. Скоро я заберу тебя из этого дома, — шепнул хранитель Джотто. — Все будет хорошо. И у тебя, и у Мукуро.       Мужчина исчез в черно-индиговой дымке, оставив после себя комнату, наполненную туманом.       ***       Хром давно научилась абстрагироваться от внешнего мира. Её ничего не волновало, не интересовало, ей были безразличны интересы сверстников, дружба с ними или их отвращение по отношению к ней. Она не пыталась наладить с кем-то контакт, не хотела ввязываться в какие-то отношения. Она была совершенно пустой. Мысли отравлял туман, который, словно кокон, укрывал её от всех волнений окружающей обстановки: Хром не чувствовала абсолютно ничего. Было равнодушие. Безразличие. И ничего более.       Так легче. Проще. Не больно.       Для Хром, с тех пор как умерла её мать, школа стала одним из тех мест, где можно задержаться, чтобы не идти домой. В то время, как другие её одноклассники спешили покинуть здание школы, едва прозвенит звонок с последнего урока, девушка медленно складывала тетради в сумку, и, сложив сумку на стол и опустив на неё голову, спокойно смотрела в окно. Члены дисциплинарного комитета никогда её не прогоняли, потому что попросту не замечали — туман прятал свою хозяйку от них.       Однажды, проходя мимо клуба рисования, она увидела довольно спокойную и тихую обстановку: три парня и две девушки сидели перед мольбертами вокруг стоящей в центре композиции из вазы с фруктами. В кабинете играла негромкая музыка, которая расслабляла и не мешала концентрации, и у Хром впервые возникла мысль, а почему бы ей не вступить в клуб. Её приняли весьма радушно, ребята в клубе были старше Докуро, но, на удивление Хром, они стали считать её своей маленькой сестренкой, потому что, как объяснил президент клуба, клуб рисование — это как одна небольшая семья. Теплая атмосфера и хорошие семпаи заставили в груди что-то шевельнуться. Хром чаще улыбалась, пусть и слабо, но искренне, ей действительно нравилось проводить время в клубе, и в школьной сумке теперь всегда находился скетчбук.       Хром рисовала, пользуясь словами семпая «если не знаешь, что рисовать — рисуй, что видишь». И чем больше она рисовала, тем чаще вспоминала, как, стараясь отвлечься от мыслей о ненавистной мачехе, в младшей школе также вступила в клуб рисования, где у неё был хороший учитель. Но на предпоследнем году младшей школы она забросила это дело. Навыки, стертые временем, постепенно восполнялись. Иногда на ее набросках был изображен человек, чей силуэт был скрыт более темным по тону занавесом. Хром не замечала, как и когда рисовала это. Казалось, разум, словно отключался, руки действовали сами, рисуя что-то вроде дымки… и таинственного тумана, который постоянно окружает её, невидимый для остальных людей.       Однако стоило ей лишь прочувствовать эту почти семейную атмосферу клуба и проникнуться хорошим отношением к ней, как это «что-то» тут же угасло. Хром продолжала ничего не чувствовать. В голове, будто существовал барьер, не позволяющий ей испытывать эмоции. Было ли это последствием её детского желания отпустить все свои чувства, лишь бы не было так больно и горько на душе? Хром не знала. Но хотела верить, что так легче.       Клуб работал не всегда, а день через день. В те дни, когда не нужно было идти в клуб, Хром все также сидела в классе, не обращая внимания на уходящих одноклассников.       Как-то раз задержавшись до вечера, Хром ступала по коридорам школы, идя к выходу, но наткнулась на члена ДК. То был высокий юноша с синими длинными волосами, завязанными в низкий хвост, и глазами цвета глубокого моря.       «Он видит меня?», — промелькнула в голове мысль.       Джессо Куро, как позже представился парень. Недавно переведенный из Италии ученик. Куро не был похож на других людей, как бы глупо или банально это не звучало. И дело даже не во внешности, а в ауре, витавшей вокруг него. Словно его тоже окружал… туман.       Куро оказался понимающим. Он не делал вид, что ему не все равно, не пытался казаться лучше, чем он есть. Он просто говорил так, как считает — Хром не чувствовала в его словах лжи. Джессо стал другом, братом, семпаем. И Докуро не могла объяснить, почему за такое короткое время привязалась к ранее почти незнакомому человеку.       Не то чтобы семья её действительно волновала, но в дом однажды пришли люди, назвавшие себя «Вонголой». Им нужна была Хром. Мачеха в это время была дома, и она испуганно смотрела на незваных гостей. Хром с некоторой безысходностью понимала, что если она не послушается, то навредят женщине, и отец, вероятно… расстроится? Докуро не хотела думать об этом.       Незнакомцы, как ни странно, рассказали ей много интересного. Например, о мафии. Какую роль в ней играет Вонгола, что собой представляет эта семья, зачем им вообще понадобилась девушка, что такое пламя… и о кольцах Вонголы. Хром слушала внимательно, ничего не говоря. Кажется, мужчинам не понравилась её реакция. Вероятно, они ожидали страха? Испуга? Как жаль было их разочаровывать, Хром знала, что её жизни ничего не грозит — туман может легко скрыть её присутствие или… убить этих людей. Отравить их мысли, вызвать галлюцинации с потаенными страхами, обнажить душу и вонзиться в самое сердце. И Докуро нисколько не трогало то, что из-за неё погибнут люди. Возможно, побывав на грани смерти и теперь постоянно ходя с ней под руку, жизнь обесценилась в глазах Хром: чужая смерть не вызывала какого-либо сочувствия или сожаления, а собственная — страха.       Когда двое из похитителей полезли к ней вполне с конкретной целью, внутри все заледенело. Она ненавидела чужие прикосновения, и позволяла касаться себя только ребятам из клуба и Куро. Хлопать по плечу, трепать по волосам, иногда даже — тискать за щеки. Это те люди, которым Хром доверяла. И, почувствовав на талии чужую грубую ладонь, Докуро затаила дыхание. Туман, словно пёс, вот-вот был готов сорваться с цепи и…       От него исходило тепло. Холодный взор ярко-оранжевых глаз был обращен на членов Вонголы, но, встретившись глазами с Хром, он внезапно потеплел. Девушка узнала его — это был Джессо Ёши, новенький, брат Куро и член Дисциплинарного комитета. На лбу горел небольшой огонек пламени. Туман неожиданно успокоился, отступив, и это ясно дало понять, что человек, появившийся перед ней, не причинит ей вреда.       »…пусть увиденное сегодня останется между нами, ладно?».       Идя домой, Хром ощущала, будто её окутали коконом. Нет, это был не туман. Чужая энергия, сильная и бесконечно теплая. Теперь она понимала очевидную разницу: от тумана все это время исходил холод, который она принимала за подобие тепла. Почему-то казалось, словно ей полегчало: мысли перестали сковывать болезненное равнодушие и спрятанное где-то в глубине сознания дикое отчаяние. Хром в тот вечер, вернувшись домой, с удивлением встретила мачеху, обнявшую её на пороге, которая раскаивалась за все прошлые года. И Докуро впервые за эти несколько бесконечно долгих лет громко расплакалась на чужом плече, ощутив, как нечто, что ранее тяжелым мертвым грузом укрывал туман, отпустило сердце.       Словно Джессо Ёши вместе с тем пламенем, который излечил душу Хром от влияния тумана, принес тепло и в этот дом, холодный и отчужденный, наполненный лишь сплошными ссорами и одиночеством.       Мир приобрел неожиданные для девушки краски. Он перестал казаться серым пятном, неинтересным и скучным. Чувства, спрятанные где-то глубоко в душе, стали постепенно вырываться наружу. Хром чаще улыбалась. Семпаи из клуба сказали, что она изменилась. Даже одноклассники удивленно смотрели на нее, будто видя впервые.       — Я все равно не оставлю её в том доме, — фыркнул Мукуро, стоя на крыше школы и наблюдая за уходящей Хром. Она впервые уходила сразу после уроков.       — И не надо, — спокойно произнес Деймон. — Это затишье временное. Сила Тсунаёши не будет действовать вечно, скоро все вернется и начнется заново. Туман снова завладеет её сердцем.       — Почему я не могу забрать её сейчас? — выпалил Рокудо.       — Успокойся. Ты сам знаешь ответ. Реборн не должен ничего понять раньше времени. Если вскроется то, что вы с Ёши связаны с Вонголой, у нас возникнут проблемы. Бермуда будет недоволен.       Хибари, уже было хотевший дернуть ручку двери, ведущей на крышу, замер. С кем говорит Куро?..       — Знаю, — пробурчал парень. — Но Ёши уже не один раз говорил с Реборном лично. О чем он думает? Реборн не настолько глуп, рано или поздно, он поймет.       — Разве не весело? Кажется, Ёши что-то задумал, — хмыкнул Спейд.       Кёя, развернувшись, тихо ушел.       Деймон усмехнулся.       ***       Тсуна чихнул.       Учебный день только закончился, но уйти он не мог: глава ДК попросил сходить за документами к директору. Вернувшись в кабинет Хибари и положив необходимые бумаги на стол, он плюхнулся на диван и уставился в окно.       Сегодня очень пасмурный день. Наверное, вот-вот пойдет дождь.       Тсунаёши не считал, что поступает неправильно. Хром заслуживала тепла — пусть это тепло и было фальшивым: мачеха не испытывала к Докуро никаких чувств, а туман продолжал захватывать сердце своей хозяйки — ради её блага, ради душевного равновесия туман приносил в жертву её эмоции, чувства. Остановить это могла только сама Хром. Перестав бояться окружающего мира, расставшись с мыслью, что люди могут причинять лишь боль и ничего более, она сможет взять под контроль свой туман, свою силу, пламя, что бушует в её сердце и просится на выход, грозясь спалить к чертям всю душу. Она сможет. Тсуна верил в неё.       По окну слабо застучали капли дождя. Небо заволокло темными тучами и, казалось, словно оно вот-вот в ярости разразится громом.       ***       Тишину комнаты нарушил громкий надрывный кашель.       Ария, опустившись на колени, прикрыла рот рукой, стараясь сдержать приступы невыносимого кашля, что буквально рвал горло. Голова кружилась, веки тяжелели, а тело слабело с каждой минутой. Женщина попыталась встать, чтобы дойти хотя бы до кровати, а не отключиться рядом с рабочим столом, но не смогла: ноги не держали. Во рту почувствовался металлический привкус, и, отняв руку, Ария смутно разглядела следы крови.       Картинка перед глазами расплывалась. Пустышка жгла огнем, раскаленным металлом расходясь в груди. Ария сдерживала крик, который рвался наружу. В ушах стоял звон.       Больно.       Нельзя, чтобы члены Семьи заметили её состояние. Им не нужно беспокоиться об этом. Арию не волновало своё здоровье, она знала, что ей осталось недолго. В голове лишь отчаянно билась мысль:       Нужно защитить Юни.       Спасти.       Она не должна унаследовать это проклятье.       Я не позволю этому случиться.       Её подхватили чьи-то сильные руки. Ария с трудом открыла глаза — сознание ускользало — и увидела ворох золотистых волос и обеспокоенный взгляд небесных глаз.       — Джотто? — прошептала Джиглио Неро, не понимая, снится ей происходящее или нет.       — Ничего не говори, — в ответ пробормотал Примо, дотронувшись до Пустышки. Та засияла ещё ярче. Джотто стал поглощать пламя Соски Неба, и дыхание матери Юни постепенно выровнялось. — Как долго ты терпишь это? Даже я чувствую, насколько пламя стало неуправляемым. Его слишком много, — тихий голос мужчины успокаивал Арию и помогал концентрироваться. Уже спустя две [бесконечно долгих] минуты боль и слабость отступили.       — Прекрати, — мягко проговорила босс Аркобалено, коснувшись чужого запястья. — Ты же знаешь, что пламя Пустышки Неба нельзя поглощать напрямую.       Джотто покорно убрал руку. Пальцы немного подрагивали. Пламя Пустышки Неба словно яд — любой, кто поглотит даже небольшое количество этого огня, может поплатиться за это жизнью. Этот яд не действовал лишь на тех, в чьих жилах текла кровь Сепиры, но обладатели Неба могли принимать пламя малыми дозами. Яд становился панацеей, если Аркобалено Неба делилась пламенем сама, добровольно, но в такие моменты, как этот, она как физически, так и морально не могла отдать пламя по собственной воле: мысли, что кто-то другой почувствует этот неутихающий жар, мешали, корнями въедаясь в сердце.       — Спасибо, — Ария прикрыла глаза. — И прости меня.       — Тебе не за что извиняться, — Джотто качнул головой. Поднял её, направившись в комнату, и уложил на кровать, накрыв одеялом. Ян, не сказавший ни слова, следовал за ними бесшумной тенью.       — Если бы не Ян, я бы не пришел сюда. Почему ты не сказала раньше, что тебе плохо? Ария улыбнулась будто бы смиренно, но в глазах цвета моря была лишь сплошная печаль.       — Моё время на исходе. Ни ты, ни Бермуда, ни Ёши-кун… вы ничего не сможете изменить.       Страж Вендиче, стоявший около окна, поджал губы, но этого никто не заметил.