***
Четыре года спустя. — Папа! Папа Мила пришел, — с диким визгом Иришка кинулась нам навстречу, Мелентий подхватил девчушку на руки и прижал к себе хрупкое тельце. — Малышка, ты как всегда, очаровательна, — счастливо воскликнул он, звонко чмокнув ее в румяную щечку, — и как у тебя получается быть такой красоткой! Ты, наверное, похожа на маму? — начал он обычную игру. — Нет, я такая же красивая, как мой папа! — Какой папа? — Папа Мила, — заявила она, обхватив ладошками его лицо, — папа, почему ты всегда такой красивый? — Потому, что я люблю свою Иришку! — А меня ты поцеловать не хочешь? — попытался я встрять в милую беседу. Малышка взглянула на меня серьезным и задумчивым взглядом, затем снисходительно произнесла, прям как взрослая дама: — Нет, если ты без подарка. Папа, что ты мне сегодня принес? — Ириша, ты меня любишь только за то, что я приношу тебе подарки? — Папа, ты же мужчина, и ты должен дарить мне подарки, — важно ответила маленькая кокетка. — Но Мелентий тоже мужчина, — шутливо обидевшись, возразил я. — Мила красивый, а ты большой! — Так, Миша, не расслабляйся, — сказал Мила, — отнеси подарки под елку и пообщайся с Дамиром, а мы с Иришкой пойдем посмотрим, чем можно помочь нашим мамам. — Но я тоже хочу поиграть со своим ребенком. — Миша, дети не игрушка, делай, что я тебе говорю. Обреченно вздохнув, я направился в комнату, где уже почти был накрыт праздничный стол, в углу стояла ярко наряженная новогодняя елка, у ее подножия красовалось бесчисленное количество подарков, завернутых в яркую фольгу. На диване сидел Дам, сжимая в объятиях Русика. — Все воркуете, гордые птицы, — недовольно пробубнил я. Дам расхохотался: — Где ты видишь гордых птиц, гордая птица здесь одна, а рядом, — кивнув на Русика, продолжил друг, — настойчивая пиявка, — Русик обидчиво засопел, — да ладно, я же шучу, — примирительно прошептал Дамир и взглянул на меня, — а тебя, как обычно, обломали? — Ничего, сейчас стащат что нибудь на кухне, тогда и на моей улице будет праздник, — уверенно сказал я, и, словно в ответ на мои слова, в комнату ворвался Мила с Иришкой на плечах. — Но, моя лошадка! — резво выкрикивала девчушка. Мила, счастливо улыбаясь, запихивал в рот очередное печенье в виде звезды: — Вкусно. Ты, мой хозяин, знаешь, чем покормить лошадку! — Еще бы, — заливался радостно ребенок, размахивая рукой, как всадник на родео, — папа, теперь ты моя лошадка, Мила уже устал, — выкрикнула она, обращаясь ко мне. Я подхватил дочь на руки и счастливо улыбнулся любимому: — Мила, не жри много печенья, а то разнесет! — Иди ты, дорогой… под елку! — парировал он, легко ткнув пальцем мне в грудь. — Даже если я стану круглый, как колобок, ты все равно будешь меня любить, — и недобро сощурив глаза, ласково протянул, — или я ошибаюсь?Глава 12
8 января 2018 г. в 14:11
То, что происходило потом, нельзя описать словами. Впервые в жизни я испытывал настолько сильную волну возбуждения, что готов был взорваться от переполнивших меня чувств, эмоций, ощущений.
Я ласкал упругое мускулистое тело пальцами и языком и упивался восторгом. Впервые в жизни я прикасался к чужому члену, пробовал его на вкус и мне это, как ни странно, нравилось.
Мила был настолько откровенен и непередаваемо сексуален в своем стремлении отдаваться, что мой мозг утратил способность думать и анализировать, я напрочь забыл о техниках, чувствительных точках, эрогенных зонах. Я просто плыл на волне своего желания, просто знал, что нужно делать на уровне инстинктов.
Как же сексуально он выглядел, извиваясь в моих руках словно гуттаперчевая кукла, словно в его прекрасном теле не было ни костей, ни суставов. Как же он был просто красив, распластанный подо мной, прерывисто дышащий, раскрасневшийся, возбужденный донельзя.
То, что я переживал, не выдерживало никого сравнения со всем тем, что было раньше, до него. Ни одна женщина рядом со мной не была настолько страстной и горячей. Яростно вбиваясь в отзывчивое тело, я полностью изменил свою идентичность, я уже не воспринимал себя умелым мужчиной, способным удовлетворить своего партнера, я был настоящим Богом, и Зверем, и Героем.
Я ритмично прохаживался членом по его простате, с наслаждением наблюдая за тем, как он плавится от страсти, как рычит от восторга и вскрикивает в момент наивысшего удовольствия. На одно мгновение, всего лишь на мгновение, мне захотелось оказаться на его месте и испытать всю гамму ощущений, что испытывал Мила — я просто сошел с ума и был безбрежно счастлив в своем безумии.
Я любовался белесыми каплями спермы, оросившими грудь и живот Милы и пытался выжить после сильнейшего оргазма, взорвавшегося фейерверком цветных звезд, рванувшего парадным салютом, взрывая мой мозг и бедное, бренное, грешное тело.
Я лежал на спине рядом с Милой, пытаясь восстановить дыхание, расслабленный и удовлетворенный. Все происходящее здесь и сейчас стало для меня открытием, и я ни о чем не сожалел.
— И что теперь? –произнес он тихо, не обращаясь ни к кому конкретно.
Я повернул голову в его сторону:
— Что теперь. Теперь я продам эту гребаную квартиру и куплю другую, подальше отсюда.
— Понятно, — равнодушно ответил Мелентий и поднялся с кровати.
Мила стоял, озираясь по сторонам в поисках своей одежды. Я любовался его спиной. Не смотря на хрупкость, сложен он был великолепно: длинные ноги, узкие бедра, подтянутые ягодицы, тонкая талия и широкие плечи, не качек конечно же, но довольно мускулист. Я потянулся к нему, ухватил за руку и повалил обратно на кровать:
— Куда это ты собрался? Я еще не закончил.
Нависнув над ним, я рассматривал изящные линии красивого лица, он смотрел на меня безучастно, думая о чем-то своем, и мне чертовски хотелось узнать, что твориться в его голове. Наконец, он улыбнулся и ласково прошептал:
— Хочешь еще? Не наигрался? — и потянулся ко мне за поцелуем, при этом его глаза оставались холодными и пустыми.
— Нет. Это подождет, — отстранившись, ответил я.
Поднявшись с кровати, я собрал и кинул ему его одежду и, закутавшись в свой банный халат, вышел из спальни.
Я полностью докурил сигарету, затушил окурок, но продолжал неподвижно стоять у окна, словно потерянный, наблюдая за маленькими человеческими фигурками за стеклом.
Этот мир, который за стеклом, совсем не изменился: народ продолжал жить своей жизнью. Люди по-прежнему суетились, словно муравьи в муравейнике, куда-то шли, откуда-то возвращались по проторенным раз и навсегда тропинками. Кто-то из них наверняка сейчас грустит, кто-то счастлив, у кого-то родился ребенок, а кто-то по-прежнему одинок. Мир за стеклом совсем не изменился, изменился лишь мой маленький мирок, и впервые в жизни я чувствовал себя по настоящему цельным и свободным.
Обернувшись на шорох в коридоре, увидел Мелентия. Он встретился со мной взглядом:
— Я ухожу.
— Подожди, давай поговорим, — указывая на табурет, предложил я ему.
— Надо? — безучастно спросил Мила.
— Ты же сам пришел сюда разобраться и поставить точку, так давай поставим.
Он присел за стол, положил руки на столешницу и, опустив голову, уставился на свои ладони. Я уселся напротив, пытаясь подобрать правильные слова, рассматривал его спутавшиеся волосы, бледную кожу, прикушенную нижнюю губу, понуро опущенные плечи. Я понимал, что пауза затягивается и неуверенно начал:
— Мила, буду с тобой честен. Я ужасно боюсь вступать в подобные отношения. Я боюсь, что не справлюсь, что не смогу оправдать твоих ожиданий, — он по-прежнему безучастно рассматривал свои руки, я набрал в грудь побольше воздуха и выпалил на одном дыхании, — но я готов попробовать.
Он оторвался от созерцания своих ладоней и посмотрел на меня отстранено:
— Я что-то пропустил?
— Я говорю, что влюблен в тебя. И вообще, я сильно смущаюсь, впервые в жизни влюбился, так что будь снисходительным.
— Впервые, говоришь? А вчера? Вчера ты сказал мне, что влюблен и у тебя будет ребенок. Разве не так? — его интонации были ровными, никаких эмоций.
— Я говорил о тебе.
— Что-то мне не верится. Ты же только что заявил, что собираешься продать эту гребанную квартиру и уехать от меня подальше.
— Причем тут ты? Я говорил про твоих родителей, — в ответ на недоуменный взгляд, пояснил, — как я буду смотреть в глаза теще и тестю, зная о том, что они в курсе нашей интимной жизни до мельчайших подробностей?
Он попытался что-то ответить, но я не позволил, сжав его пальцы, быстро заговорил, пытаясь убедить его в том, что не вру и не шучу:
— Это все для меня впервые, я никогда и не думал, что смогу влюбиться в парня. И даже когда понял, что отношусь к тебе по-особенному, то и тогда не хотел в это поверить. Мила, если ты сможешь оказать мне поддержку, когда я начну сомневаться, если ты сможешь отнестись ко мне с пониманием, то, поверь, я постараюсь сделать все, что только возможно, и сделаю тебя счастливым, обещаю! По крайней мере я никогда не стану тебе изменять, у меня никогда не поднимется на тебя рука и расстанемся мы только в том случае, если ты сам решишь или изменишь. Измена единственное, чего я не смогу простить.
— А что насчет ребенка? Кто же в таком случае станет счастливой мамой? Уж точно не я, — теперь в его голосе послышался нескрываемый едкий сарказм.
— Моя бывшая девушка.
— Бывшая, как же.
— Бывшая, мы расстались. Она оказалась лесбиянкой, и я невольно попал в сети лесбийских интриг, — признался я сконфуженно.
Я не знаю, сколько времени он смотрел на меня в упор. Мир вокруг словно замер в ожидании приговора, мое сердце тревожно сжалось, я боялся отказа, я боялся того, что сейчас он встанет и уйдет, не произнеся ни слова. И я готов был бежать за ним, если надо, взять его в плен, если необходимо, сделать его пожизненным узником в своей квартире. Я точно знал, что уже никогда не смогу его отпустить, я буду добиваться его с настойчивостью голодной гиены до тех пор, пока он не сдастся и не ответит взаимностью.
Он продолжал смотреть на меня в упор, часы мучительно отсчитывали минуты. Неожиданно окружающая тишина взорвалась его громким заливистым смехом. Он смеялся и смеялся, приговаривая:
— Боже, я не могу в это поверить!
А потом он сидел у меня на коленях, покрывал мое лицо бесчисленными легкими поцелуями, прижимал мою голову к своей груди, и я чувствовал гулкое биение его сердца. А потом мы долго целовались до умопомрачения, до буйных бабочек в животе, до цветных звезд перед глазами…