First Day of My Life

— Уверен, что не хочешь надеть красную? — с ухмылкой спросил Лип, заслужив очередной раздраженный взгляд от Йена. Тот ужасно морозился из-за надвигающегося свидания и уже перемерил шесть рубашек, прежде чем остановился на бледно-зеленой и темных джинсах. — Отъебись, а, — беззлобно огрызнулся он и вновь самокритично осмотрел свое отражение. — Тебе правда кажется, что красная была лучше? Лип рассмеялся над нервозностью брата. — Да успокойся, чел. Это же Микки, — напомнил он ему, затянувшись косяком. — Вот именно — это Микки, а потому это, блять, так важно, — Йен натянул серый блэйзер. — Мы никогда не были на свидании. — Что, прости? — неверяще спросил Лип, выпрямившись на кровати. — Ты сейчас стебешься? — Нет. Никогда, — подтвердил Йен, обуваясь. Он сделал глубокий вдох и расставил руки, повернувшись к Липу, чтобы тот дал свою оценку. — Ну как? — Нормально выглядишь, — Лип одобрительно кивнул. — Уверен, что все будет хорошо? Ты пиздец дерганый. — Я в порядке, — убедил его Йен, выхватив из пальцев брата самокрутку и быстро затянувшись. — В порядке, — он не был уверен в правдивости своих слов, но знал, что постарается взять себя в руки. Ему и впрямь хотелось, чтобы все прошло идеально. В последние несколько встреч с Микки ему казалось, что отношения у них налаживались, пока все не полетело к черту. Он не хотел сказать или сделать что-то не то. Это была первая ночь остатка его жизни, которую он хотел прожить с Микки. — Пожелай мне удачи. Лип отсалютовал брату и проследил за тем, как тот вышел из комнаты, в душе надеясь на то, что свидание пройдет хорошо. Весь год он наблюдал за страданиями Йена и, как бы ему ни хотелось этого признавать, Микки был единственным человеком, который не словами, а делом продемонстрировал самоотдачу и постоянство в своей любви к Йену. Лип никогда не предавался самообману: он прекрасно знал, что в будущем Йену еще не раз понадобится чуткий надзор и забота, и лучше, чтобы они исходили от человека, который сможет справиться с Галлагером. Человек, который сможет распознать первые признаки надвигающейся мании и депрессии, убедить Йена сходить к доктору и сменить лекарства, терпеливо выслушивать его одержимые идеи и бдительно следить, чтобы он не напортачил, подгоняемый импульсами своей болезни. Микки всегда пытался быть для Йена именно таким человеком. Насколько Лип осознавал, это уже было больше всего, что они сделали. Эта мысль побудила его спрыгнуть с кровати и, стоя на самом верху лестницы, окликнуть брата. — Серьезно, Йен. Удачи тебе. Йен, уже закутанный с ног до головы и готовый к своей встрече с холодом, слабо улыбнулся и махнул Липу, прежде чем выйти из дома. Темные облака закрывали собой звезды и луну, оставляя мерцающие уличные фонари, которым самим бы не помешал ремонт, тускло освещать район. Йен засунул руки в перчатках поглубже в карманы и, уткнувшись подбородком в шарф, поспешил к дому Милковичей. Холодный ветер немилосиредно обдувал его кожу, но не он был причиной его быстрого шага; Йен уже давно привык к погоде Чикаго. Он шел так быстро, потому что не мог дождаться, чтобы увидеть выражение лица Микки, когда перед ним поставят тарелку с огромным стейком слабой прожарки. Йен несколько лет мечтал об этом, а сейчас с трудом верил в происходящее. Большая снежинка, упавшая ему прямо на щеку и тут же обернувшаяся прохладной влагой, убедила его в том, что это был не сон. Подойдя к дому Милковичей, он, к своему удивлению, обнаружил Микки прямо около калитки, где тот курил сигарету. — Какого черта ты тут стоишь? Яйца можно отморозить. Микки кивнул на сигарету в качестве объяснения. — Глупая фраза, если подумать, — произнес Микки, направившись к трамвайной остановке. Йен не отставал. — Яйца нельзя отморозить, они всегда в тепле, греются в коже, ткани и прочее дерьмо. — Мои холодные и неудовлетворенные, — с ухмылкой ответил Йен. — А это уже твоя личная проблема, Галлагер, — Микки изогнул бровь и постарался сдержать улыбку, угрожающую появиться на его лице. — Меня это точно не волнует. — Совсем? — надавил Йен, скорчив гримасу. — Неа. Совсем, — подтвердил брюнет. — Я здесь только ради мяса. Йен заметил тень ухмылки на губах Микки и рассмеялся. — О, да перестань, ты определенно сейчас со мной флиртуешь, — он выхватил сигарету из пальцев Микки и обхватил ее губами, с наслаждением затягиваясь, пока Микки слегка насмешливо смотрел на него. — Кстати, раз уж зашла тема про яйца. Кое-кто отрастил свои обратно, м? Меня уже мутило от твоей нерешительной рожи, — поддел его Милкович. — Это пиздец странно. — Все странно, — поправил его Йен, и так оно было. Но идти вместе с Микки по темным Саутсайдским улицам морозным февральским вечером, подшучивать друг над другом и делиться сигаретой уж точно не казалось ему странным. Микки согласно кивнул, и оба они замолчали, остаток дороги проведя в собственных мыслях. — Знаешь, какая погода сейчас в Мексике? — спросил Милкович, стягивая перчатки, когда они уже залезли в травмай и устроились на сиденьях. — Ммм, 26 градусов и юго-западный ветер восемь миль в час, — беспечно ответил рыжий, пожав плечами, когда Микки подозрительно прищурился. — Я и сейчас проверяю погоду по привычке. Это открытие удивило Микки. Он даже не думал, что во время его отсутствия Йен вспоминал о нем. Когда его посадили в тюрьму, Галлагер мгновенно испарился и продолжил жить своей жизнью; с глаз долой — из сердца вон. Микки не доверял рассказам Йена о том, как сильно тот тосковал; теперь, когда он вернулся, рыжему было легко говорить, что все это время он чахнул и изнемогал. Однако с кусочками новой информации, которой Йен делился с Микки то тут, то там, брюнет начинал ему верить. — Тебе там нравилось, да? — спросил Йен, вспомнив мечтательное выражение на лице Милковича в последний раз, когда он говорил про Мексику. — Как там было? — Бля, — Микки поднял взгляд, словно надеясь разглядеть на крыше трамвая свои воспоминания и пейзажи. — Там рай. Можно лежать на пляже, пить пиво и просто пялиться в небо, охуевая, что там нет ни одного облачка, как у нас. Ты бы не… — он замолчал и встряхнул головой, решив сменить тему. — А еще есть что-то такое в шуме океана. Мы жили в домике около пляжа и каждый вечер засыпали под него. Никогда не спал лучше. — Я никогда не был на пляже, — с сожалением сказал Йен, вновь безуспешно пытаясь представить лежащего на пляже и наслаждающегося солнцем Микки. — Там были акулы, крабы и все такое? — Не видел, — Микки рассмеялся, слегка прищурив глаза. — Ты об этом хочешь знать? — Я хочу знать обо всем, просто это первое, что пришло в голову, — с широкой ухмылкой ответил Йен. Ему нравилось, когда Микки улыбался, а тем более ему. — Думаешь, мне бы там было хорошо? Тот свет, что, казалось, озарял лицо Микки, медленно исчез, и он тихо ответил: — Да. Тебе бы там понравилось. Йен инстинктивно положил ладонь на колено Микки и заработал себе предупреждающий взгляд, который так походил на те, что брюнет метал в него еще в те годы, когда скрывал свою ориентацию и шугался каждого публичного проявления нежности. Йен неохотно убрал ладонь. — Расскажи о своей работе там, — подсказал он. Остаток пути Микки описывал подробности своего договора с ОБН, операцию по раскрытию наркокартеля и все остальное. До этого Йен никогда не слышал, чтобы он рассказывал о чем-то с такой увлеченностью и пылом. — Похоже, что тебе понравилось, — сказал Йен, когда они выпрыгнули из трамвая. — Работать на них. — Типа того. Сначала пришлось привыкать. Мне не нравилось находиться в сговоре с легавыми, но бля, те люди, за которыми мы охотились, были и впрямь отбитыми. Было легче подставить их, зная, какую хуйню они вытворяли, — Микки пожал плечами; они уже приближались к Сиззлерз. Он открыл дверь и обернулся через плечо, чтобы посмотреть на Йена. — Ну ты идешь или… — Я правда чертовски тобой горжусь, Мик, — искренне произнес Йен. — Потому что я открыл дверь? — отшутился Микки, слегка покраснев. — Ты знаешь, о чем я, — Йен вошел внутрь и направился прямиком к стойке хостес. — Это не школьный выпуской, не надо толкать речей. — Я всего-то два слова сказал, — возразил Йен. — Больше, чем два. — Если бы это был школьный выпускной, то нас бы там не было, — резонно заметил Галлагер, улыбнувшсь подоспевшей хостес. — У нас и так есть аттестаты за успехи в искусстве быть мудаками, — Микки с ухмылкой изогнул брови. Йен рассмеялся, увидев, как молодая блондинка вытаращилась на них. — Столик на двоих? Они кивнули и, все еще посмеиваясь, последовали за ней. — Заказывай все, что хочешь, — сказал Йен, изучая меню. — Я и собирался, — убедил его Микки, цокнув языком. — Закажу самый жирный стейк, чтобы потом не смог застегнуть брюки. — Звучит многообещающе, как по мне, — Йен расплылся в идиотский улыбке. — Бля, не будь таким банальным, — Микки спрятал собственную улыбку за меню, но Йену и не надо было ее видеть: он легко прочитал все по глазам. Когда они делали заказ, Йен вновь не смог сдержать смеха, услышав, как Микки просит официантку принести ему стейк настолько слабой прожарки, чтобы тот мычал, пока его ели. Он не помнил, когда в последний раз был настолько счастлив и смеялся, даже не замечая этого. У Микки было много качеств, которые он обожал, но чувство юмора находилось почти на самом верху списка. Во время еды Йен предпринял попытку завязать разговор, на что Микки угрюмо попросил его заткнуться и дать ему спокойно поесть. Было что-то уютное в том, что Микки не пытался поддерживать беседу, если он не хотел; он прямо об этом говорил и не притворялся. Все казалось нормальным и естественным, каким давно не было. Пока они ужинали, снег за окном начал валить еще сильнее, и к тому моменту, как Йен и Микки покинули ресторан, на асфальте уже появились стремительно увеличивающиеся белые холмики. — Смотри на все это дерьмо, — Микки махнул рукой, указывая на снег и одновременно пытаясь разогнать снежинки. — Некоторым людям даже не приходится с этим мириться. Не надо чистить дороги, ходить в блядских промокших носках и морозить уши. У меня тоже так будет. Йен не мог не заметить, какими голубыми были глаза Микки даже в тусклом свете уличных фонарей. Осознав, что на него очень откровенно пялятся, Микки обернулся, чтобы озадаченно посмотреть на Йена, и прежде чем они осознали, что происходит, брюнет оказался вжат спиной в толстое стекло витрины. Поцелуй был жадным с самого начала: казалось, весь ужин был одной медленной, мучительной прелюдией, раздразнивающей аппетит и усиливающей голод. Их языки переплелись друг с другом, а губы не переставали двигаться, как и руки, без остановки скользящие с лица к волосам и обратно. — Блять, я люблю тебя, — хрипло выдохнул Йен в пухлые губы Милковича, но тот тихо зашипел, заставляя его замолчать, и зажал нижнюю губу рыжего зубами, слегка оттягивая ее, а затем вновь скользя языком в его теплый рот. Они продолжили с упоением целоваться и остановились только тогда, когда их ноги онемели от холода. Путь до травмая и поездка домой были наполнены украденными взглядами и поцелуями; они были словны магниты и, попробовав друг друга один раз, уже не могли найти в себе сил, чтобы оторваться. — Можно мне войти? — спросил Йен, продолжая настойчиво целовать Микки на крыльце дома Милковичей. Его ладони скользнули вниз по закутанному в куртку торсу и накрыли округлые ягодицы брюнета, с силой их сжав. — Этого не будет, — мягкий стон вырвался изо рта Микки, когда Йен ослабил его шарф и слегка оттянул ткань, чтобы коснуться губами холодной кожи. — Нельзя… Йен начал вылизывать и посасывать точку на шее Микки, которая всегда сводила его с ума, одновременно потираясь твердой эрекцией о низ живота Милковича. — Ну все, все, — выдохнул Микки, сделав шаг назад, пока он не допустил того, о чем будет жалеть. Он не мог дать Йену трахнуть себя, потому что если даст, то не сможет потом остановиться, а от секса с Йеном способность здраво мыслить сразу летела в ебеня. Нельзя было этого делать. — Спасибо за ужин. Йен выпустил из груди дрожащий вздох и посмотрел на Микки горящим взглядом. — Спасибо, — повторил Микки, успокаивающе потрепав Йена по щеке, а затем скрылся в доме. Он откинулся спиной на дверь, призывая весь свой самоконтроль, чтобы не выпрыгнуть на крыльцо и не позвать рыжего идиота обратно. Блять.