First Day of My Life

Когда Микки разбудила боль в затекшей шее и бедре, время едва перевалило за три ночи. Пытаясь двигаться максимально тихо, чтобы не потревожить сон Евгения, он помассировал мышцы, надеясь хоть немного их расслабить, а затем осторожно вылез из кровати сына. В прошлом ему уже приходилось делить кровать с другим человеком, только куда более долговязым, и во сне они с Йеном больше напоминали человеческий клубок из беззаботно переплетенных ног и рук. Сон рядом с Евгением был совсем иным; необходимость защищать его делала Микки более аккуратным и осторожным. Он стоял посреди комнаты, как стоял несколькими ночами ранее, и смотрел на сына, чувствуя, как стопы его приятно ласкает мягкий ворс коврика, которым Светлана накрыла пятно на старом ковре. Во сне Евгений казался еще более невинным: щеки его, все еще не до конца утратившие младенченской пухлости, порозовели, а рот был точной копией рта Микки — такая же глубокая ямочка над верхней губой, а нижняя была чуть пухлее. Жизнь Микки постоянно вела его туда, куда он ранее ни за что бы не пошел. Вся его дорога состояла из крутых поворотов и препятствий, начиная от его становления человеком, который не скрывал своей ориентации, и заканчивая заключением в тюрьму с последующей карьерой в ОБН. На каждом стыке он продолжал идти вперед, используя силу и выдержку, которыми обзавелся еще в раннем детстве — вынужденная мера для выживания бок о бок с его отцом. Имея Терри в роли родителя, Микки никогда не надеялся им стать. Сам концепт отцовства был для него разрушен, и потому он так легко отталкивал Евгения поначалу, не желая мириться с его существованием. Список достижений, которыми Микки гордился в своей жизни, был не особо велик, но самое главное место в нем занимал тот день, когда Микки позволил себе влюбиться в своего сына. Это было трудно, но оно того стоило. Светлана была настойчива, постоянно приводя Евгения вместе с собой в тюрьму Микки, и со временем брюнет начал ждать уже их обоих. С каждым разом он внимательно изучал Евгения, пытаясь определить, где заканчивалась Светлана и начинался он сам; изгиб носа, форма глаз, выражения лица. В Мексике его удивило осознание того, что он скучает по сыну и невольно думает о том, как сильно он вырос и изменился, волнуясь, что мальчик, который смотрел на него в зале посещений по ту сторону стекла, существовал теперь только в его голове. Так и было. Когда Микки вернулся в Чикаго, волосы Ева были темнее, глаза приобрели явный голубой отенок, он вырос и постройнел, превратившись из пухлого шарика в маленького человека. В нем Микки видел невинность и кипучую энергию, которыми он в своем детстве никогда не обладал. Евгений был полным жизни и ужасно смышленным ребенком, открытым, ласковым, способным обезоружить одной улыбкой. Микки никогда не думал, что когда-нибудь сможет ощутить родительскую любовь, но он ее ощущал и еще как. Он подошел к кровати, чтобы поправить пушистое маленькое одеяло, съехавшее с плеча Евгения, и внутри у него все потеплело, когда он почувствовал приятный аромат шампуня Джонсонс Бэби. Нет, запах не вызывал у него ностальгию. Его радовал факт того, что он мог позволить своему сыну хороший шампунь, что одеяло Евгения было мягче, чем-то, которым Микки укрывался в детстве, что у Евгения были мама, папа, дяди, тетя и кем там ему приходился Йен, и все они о нем заботились. У этого ребенка была хорошая жизнь, комфортная жизнь, и чем еще можно гордиться, если не этим. Микки провел татуированными пальцами по темным волосам сына и, еще раз посмотрев на него, развернулся и пошел в свою спальню. Хоть он и видел своими глазами, как Йен уходил несколькими часами ранее, при виде пустой постели он все равно ощутил разочарование. Он привык спать один, но это не означало, что ему это нравилось. Микки скучал по тому, как теплое дыхание Йена щекотало его плечи, пока тот крепко держал его во сне, как рыжий постоянно прятал лицо в изгибе его шеи и глубоко втягивал носом воздух, будто дышал запахом Микки. И больше всего он скучал по утренним поцелуям и объятиям, которыми так осыпал его любвеобильный Галлагер. В эмоциональном плане Йен никогда не был таким щедрым, как в физическом. Микки и представить не мог, что в отношениях он будем тем, кто чаще делился тревогами и постоянно чувствовал нужду поговорить, но все оказалось именно так. Он взял с ночного столика телефон и посмотрел на экран, без удивления увидев там несколько сообщений от Йена. Их содержание — вот что его удивило. 00:14 «Раньше ты тоже постоянно прогонял моих монстров» 00:16 «Прости, я очень сильно проебался» 00:17 «Я никогда не показывал, что люблю тебя» 00:18 «Прости» 00:20 «Дай мне доказать, что я люблю и сильно» Он лежал на спине и смотрел на слова на экране, слова, которые ему нужно было услышать, а не прочитать; слова, которые излечили бы его раны несколько лет назад, прежде чем они начали затягиваться самостоятельно. Они больше не кровили, правда, но это не означало, что они перестали болеть. Микки уже давно смирился с тем, что его любовь к Йену всегда будет напоминать о себе ноющей болью, утихая, а затем пышно расцветая и никогда не покидая его окончательно. Засыпая, он чувствовал нежность к рыжему так остро, как не чувствовал уже давно. Он проснулся через несколько часов и тут же почувствовал аромат выпечки, заставивший его рот наполниться слюной. Микки сжал ладонью подбородок и резко повернул голову в сторону, чтобы хрустнула шея, а затем выбрался из кровати. На кухне он нашел Светлану, стоявшую у плиты с французскими тостами, и Евгения с Игги, увлеченными игрой в Лего на столе. — Снова монстры? — спросила Светлана, когда Микки подошел к ней и стянул из сковороды бекон. Она игриво шлепнула его по ладони и улыбнулась. — Я зашла к нему в комнату, когда вернулась со смены, и увидела тебя там. — Да, но мы быстро разобрались с этими засранцами, — с усмешкой подтвердил Микки и, потрепав Евгения по волосам, сел рядом. — Еви рассказал мне кое-что занятное, — произнес Игги, пристально рассматривая брата. — Вчера вечером ничего интересного не происходило? — Неа, — беззаботно ответил Микки и, закусив щеку, с вызовом посмотрел на Игги. — Правда? — продолжил Игги, сделав глоток кофе. Светлана мягко усмехнулась и покачала головой. — Угу, правда, — подтвердил Микки. Он надеялся, что Евгений так и не понял, что он увидел, когда вчера застал их с Йеном. Было бы нереалистично полагать, что трехлетний ребенок не узнал поцелуй, но Микки хотелось в это верить. И зря. — Как там Йен? — с самодовольным выражением лица поинтересовался Игги. Микки поджал губы; выражение лица выдавало его с потрохами. — Папочка и Йен целовались как щеночки! — громко воскликнул Ев, и на кухне воцарилась неловкая тишина. — Вот так, — продолжил он, открыв рот и начав вертеть языком, словно пытаясь поймать муху. Микки почувствовал, как вспыхнули его щеки, и выдавил из себя первое, что пришло в голову: — Нехорошо говорить о том, что происходит в чужой спальне, Ев. Евгений пожал плечами, озадаченный словами отца. — Вы любите друг друга, да? Мы целуем тех, кого любим, — он с гордостью улыбнулся матери, которая неловко кивнула, довольная тем, что сын усвоил ее уроки, но переживая из-за контекста конкретной ситуации. — Эм, — Микки потер большим и указательным пальцами переносицу, не зная, как ответить на вопрос так, чтобы не расстроить мальчика и при этом не дать ему ложных надежд. — Мы друзья, — ничего лучше он придумать не смог, да и это было с натяжкой. — Мы не целуем друзей, — упрямым и строгим голосом сказал Евгений, прищурившись. — Он пытался поцеловать Зарию со школьной площадки, — объяснила Светлана, поставив перед Микки тарелку. — Я сказала ему, что друзей целовать нельзя. Только тех, кого любим. — Значит, ты любишь Йена, так? — повторил Евгений уже более взволнованно. — Любишь его? Микки вздохнул, переполненный противоречивыми чувствами и не зная, что ему делать. Хоть Йен теперь и вернулся в жизнь Евгения, было тяжело позабыть о том, как он пропал, когда Микки сел за решетку. Он знал, что у рыжего была склонность сбегать. Это одно дело, когда исчезновения Йена подкашивали Микки, но от мысли о том, что это может повлиять на Евгения и оставить пятно на его идеальной жизни, к горлу Микки подступила тошнота. Он отодвинул тарелку, хоть так и не сделал ни кусочка, даже масло на тост не намазал. — Я, ммм… — он умоляюще посмотрел на Светлану, призывая ее вмешаться и прекратить этот разговор. — Еви, папа очень устал, пока прогонял твоих монстров. Спросишь его про щенячьи поцелуи потом, хорошо? — она подмигнула Микки и постучала по тарелке сына. — Ешь завтрак, крошка. Евгений кивнул и обратил все свое внимание к тарелке, а Микки мрачно показал Игги средний палец. Он заставил себя проглотить свой завтрак, зная, что впереди его ждет долгий день. Вернувшись в спальню, он повалился на кровать и уткнулся лицом в подушку. Их отношения с Йеном и так были сложными, но теперь, когда у Ева внезапно пробудилось любопытство, они входили в опасную зону. Как бы Микки ни боялся, что ему снова будет больно, еще сильнее он боялся, что подобная боль обрушится на его сына. Одно дело не доверять Йену свои чувства и совсем другое — не доверять ему чувства Евгения. Евгений не сделал ничего, чтобы в итоге пострадать в их мешанине. Микки застонал и перевернулся на спину, чтобы проверить время на телефоне. Было пол восьмого, и он знал, что ему нужно в душ, иначе они с Зевом опоздают на работу. Микки проверил последние сообщения от Йена. 7:20 «Доброе утро» 7:22 «У меня вечером курсы, но потом я смогу зайти… Дай знать, если захочешь» 7:23 «Можем продолжить прямо с того места, где закончили ;)» Последнее сообщение содержали лишь набор смайликов — баклажан, шокированный смайлик и пускающий слюни. Микки вздохнул и отбросил телефон, решив не отвечать. Он кое-как дополз до душа, надеясь хоть там снять напряжение. Когда горячие струи ударили по его ноющему телу, брюнет лениво задумался о том, на какие курсы ходит Йен, а самое главное — почему его вообще это волнует.