дорогой пиздец, пишет тебе...

У него в голове мечты о пустой комнате общежития, теплом пледе и паре часов тишины, чтобы даже не тикало нигде и не шуршало. Он сидит посреди того самого общежития, пледик жестоко скинут на пол, а вокруг него — балаганная труппа из шести идиотов, у которых либо проблемы с ушами, либо что-то не так с головой, и в это почему-то верится больше. Все привыкли, что Юнги — это такой вот ворчливый дедулька, у которого «съебитесь все, я устал от жизни», и вообще он такой вредный и скучный, ай-яй-яй. Юнги не согласен с этим решительно. Он временами не против кипиша, может даже вместе со всеми подурачиться время от времени, но именно что время от времени, а не все время. Юнги никогда, если честно, детей не любил. Ну, не срослось. И, по иронии судьбы, дети вокруг него находятся постоянно. И ладно — Хосок, который хотя и тактильный, и орет, как будто его десять негритят на костре поджаривают, но тут, как бы, друзья и все такое, и можно его простить, и он хотя бы понимает все более-менее. Ладно — Чимин, секси-хекси с лицом двенадцатилетки, которого бы за щеку, потискать и, не отпуская буквально, оттащить в угол, потому что «кто в ночи на кухне гремел, хен, я не специально, я с табуретки упал», черт с ним — этот мелкий имеет совесть и даже, вроде как, действительно милый временами. За какие грехи Мину на голову свалились Тэхен с Чонгуком, известно только тому, кто их на него и свалил. Хочется забиться под кровать, щель забаррикадировать креслом, и похрен, что кислород перекрывает, просто «дайте переждать грозу, я не хочу туда». Этим двоим нужно сделать татуировки на лбу «тупой» и «еще тупее», а потом скрепить степлером для полного счастья, потому что им пофигу будет, они и так друг от друга не отлипают. И стоят друг друга определенно. Бессовестные, бесючие дети. Чонгук — нахальный, Тэхен — дурной. Один гадит, потому что «в жопу я драл, что самый младший, нахрен мне ваши авторитеты сдались», а второй — потому что «гыгык», и больше никаких объяснений не нужно. Гребаный Лунтик. Я родился, а вы страдайте. Юнги и страдает молча, заслоняя лицо подушкой, зажимая в районе ушей, но все равно слыша, как эти сказочные долбоебы носятся по комнате, снося мебель и счастливо абсолютно улюлюкая. Юнги лежит и молится всем богам, чтобы этих детей уже кто-нибудь усыновил и увез куда подальше. Богам на молитвы все равно, равно как и младшим — на страдания Юнги. Они упорно продолжают к нему лезть, «хен, ну чего ты, ну Юнги-я, ну позязя», строят глазки, щекочат, душат плюшевым Райаном, спизженным под шумок у Рэп Монстра, и этим же самым Райаном в итоге огребают, потому что «какой я вам Юнги-я, это раз, и два, вы, блять, хоть на секунду меня можете в покое оставить». Дети какое-то время дуются, предпринимают еще пару попыток, после чего, на радость хена, уматывают, видимо, уламывать остальных. И судя по теперь уже тройному воплю, доносящемуся с другого конца общаги, в этот раз к ним присоединился Хосок. Отлично, блять. В очередной раз в долбоебизме мелких Юнги убеждается, когда, мучаясь от бессоницы, заходит в общую комнату, дабы забрать у Чимина одолженные на пару дней наушники. С койки Чонгука доносится невнятное бормотание, которое определенно Чону не принадлежит, но спокойно может принадлежать кое-кому другому. Рискуя обо что-нибудь навернуться в темноте, Юнги подбирается ближе к кровати макне. Зрение хоть и с трудом, но позволяет разглядеть почему-то перевернутого ногами к изголовью Тэхена, мирно сосущего лапу… Чонгука. Мать твою, что за херня. Но он на полном серьезе присосался в руке младшего согруппника и упоенно почавкивает, что-то еще там себе под нос бормоча. А Чонгуку норм, тот не дергается и не просыпается, только нос иногда морщит и что-то в унисон Киму неразборчиво мяукает. Докатились. Утром Рэпмон устраивает мелким разнос, видимо, не обнаружил сожителя в кровати и в процессе поисков набрел на то же, что и Юнги. Тэхен с абсолютно невинным выражением лица отвечает, что замерз, а у Чонгука «тепленько и хорошо». Чонгук сидит рядом взлохмоченный, сонный и рассеянно ковыряет в носу. Рэпмон, видимо, понимает, что все это не имеет смысла, машет рукой, бурча что-то вроде «до пох, че хотите делайте» и шлепает на кухню вымогать у Сокджина завтрак. Юнги переводит взгляд на почему-то надувшегося Чимина, затем на сидящих, поджав колени, и о чем-то тихо щебечущих мелких и думает, что тут не в долбоебизме дело. Точнее, в нем, может, и так, но это уже какой-то другой долбоебизм. Новый. Мелкие так же продолжают проводить друг с другом дофигищу времени, домогаться Мина и остальных хенов, только Юнги уже не закрывается подушкой, а смотрит на них исподтишка, что-то высматривая и сам не понимая, что именно. В голову закрадываются какие-то смутные подозрения, и как бы не хотелось их послать куда подальше, они продолжают возвращаться, создавая перманентное ощущение дежа вю. Юнги начинает проклинать себя и этих детей с новой силой, когда-то самое «что-то» наконец оправдывается и выходит наружу. Мину хочется разразиться пятиэтажной тирадой, потому что прямо перед ним — распахнутая дверь в ванную комнату, перепуганный до усрачки Чонгук со спущенными штанами и не менее перепуганный Тэхен, взъерошенный и с руками именно там, где оно самое, и нигде больше. Пятиэтажная тирада, к счастью ли, к сожалению, застревает где-то в горле, и Юнги хватает только на сиплое «бля». Дети синхронно моргают и, вместо того, чтобы опомниться и отскочить друг от друга, жмутся еще теснее. — Хен, только не говори Сокджин-хену, пожалуйста, — просит Тэхен, и голос у него совсем какой-то писклявый и детский, даром что баритон от природы. — Он нас убьет. — Вы не думали, — шипит Юнги, собирая оставшуюся выдержку в кулак, — что я вас прикончу раньше, чем Сокджин-хен? Тонсены тут же вжимают головы в плечи, а у Юнги только и сил, чтобы беспомощно мотать головой и материться сквозь зубы. Он бы с превеликим удовольствием на них наорал или надавал бы лещей, но почему-то не может. — Съебались отсюда живо, чтоб глаза мои вас не видели, — вместо этого цедит он, и мелкие тут же поспешно ретируются, макне — чуть медленнее, потому что усиленно натягивает штаны. — И чтобы дверь в следующий раз запирали. Мин соображает уже после, что сказал. И мысленно хлопает себя по лицу. В общежитии снова наступает гармония. Ну, относительная. Мелкие стали значительно тише, уже не так нагло лезут к Юнги и вообще, можно сказать, ведут себя хорошо. А тот был бы рад. Вот только когда прошлепавший мимо него по направлению к спальням Тэхен, с лохматыми, видимо, после шапки, волосами, увидев хена, по-идиотски лыбится и трясет перед носом аптечным полупрозрачным пакетиком, Мин совершенно искренне жалеет, что не всыпал мелким люлей еще в тот раз. Только бы, мать их, дверь не забыли закрыть.