Маскарад Вампиров: Противостояние.

Она танцевала. От резких, отработанных движений она уже давно взмокла, несмотря на прохладу зала с высокими сводчатыми потолками. Каждый раз ее танец был последним, каждый раз — как экзамен, и не было более строгого судьи для нее, чем она сама. Карин не знала поблажек; она не давала их себе и не позволяла халтурить другим — иной раз Сакура от этого просто выходила из себя, до седьмого пота отрабатывая, как ей казалось, уже отточенные до совершенства движения, которые не нравились Карин по только ей одной понятным причинам. К тому же, Сакура была певицей — не поп-певичкой, суть которых в «поп», поющих исключительно за счет автотюна и зарабатывающих популярность пропорционально снимаемой одежде, а настоящей, считающей, что ее голоса для слушателей достаточно. И да, это во многом было так, но все же в двадцать первом веке, в эпоху цифровых технологий и интернета не иметь ни одного клипа — это как минимум кощунство. Десятки видео Сакуры появились на свет благодаря ей, Карин. Сай помог убедить, безусловно, но все, что касается движений, хореографии — да даже мимики! — все было заслугой Карин. Она прорабатывала каждую деталь, понимая характер песен Сакуры, понимая ее натуру, и так и родился образ «куколки» — из эмоций у нее были только слезы, которые в нужный момент катились из огромных изумрудных глаз по фарфоровому, неземной красоты лицу, обрамленному нежно-розовыми прядями мягких, как шелк, волос. И все. Сакура могла улыбнуться, но эта улыбка была настолько мимолетной и призрачной, что становилось непонятно, правда ли она улыбнулась или это просто игра света на безупречных губах. Выполнив очередную дерзкую комбинацию движений, осталась недовольна движением бедер ближе к середине отрезка, что заставило ее отмотать музыку за десяток секунд до нужного момента, и снова встать на исходную, на ходу завязывая обтягивающую рубашку под грудью, чтобы слегка остудить разогретое тело и лучше видеть, как работает живот. Движение снова не получилось, как нужно; она выругалась. Медленно, отключив музыку, под собственный счет повторила все то же самое, но уделяя особое внимание проработке деталей — бедро пойдет красивей, если делать замах не от колена, а от стопы, и амплитуда будет больше, если слегка согнуть колено опорной ноги и параллельно поднять бедро с другой стороны — это создаст эффект, что бедро буквально сходится с ребрами при минимальных реальных усилиях. По ощущениям прошло уже часа два, как она пришла сюда — точнее, как нашла этот зал в той половине дома, — половине ли? — что им выделили кровососы. Полностью еще никто из них не обошел все отведенные им помещения, да и Карин сомневалась, надо ли — все же дом был жутким. Разумеется, не в смысле, что он был похож на дом с привидениями, вовсе нет, скорее, на обитель какого-то ебнутого эксцентрика с неограниченным денежным ресурсом и болезненной тягой к зеркалам и шахматам. Серьезно, зеркала были везде — если бы она увидела зеркальце на дне унитаза, то не удивилась бы. Тут все было сооружено так, чтобы не знающий всех хитросплетений коридоров гость либо убился бы об зеркало, установленное так, что создавало иллюзию продолжения комнаты с — удивительно! — сраными шахматными плитами на полу, либо убился бы об потолок, в который уходила лестница — с зеркалом, продлевающим ее почти до бесконечности. Тут все было как-то… по-ебанутому, что ли. Коридоры были похожи между собой, различаясь только редкими дверьми и наличием ковра с высоким ворсом в некоторых из них, остальные же были совершенно одинаковыми — шахматный пол, небольшие столики со стоящими на них торшерами, настенные светильники, выполненные под подсвечники с электрическими вытянутыми лампочками. Но были помещения еще круче. Так Карин вчера после ссоры с Саем, вылетевшая из комнаты и припустившая куда глаза глядят, наткнулась на небольшую комнату с незажжённым камином, двумя очень комфортными креслами перед ним и, ну разумеется, двумя зеркалами по обе стороны камина. Карин даже позволила себе опуститься в одно из них и закинуть ноги на удобный пуфик, мысленно отсалютовав тому, кто продумал эту комнату — здесь ее почти не раздражал пресловутый шахматный пол, выложенный черно-белыми плитами, а рисунок на тяжелых и наверняка дорогих обоях был настолько идеально подогнан, что казался нарисованным прямо на стенах. В тот момент, раскинувшись в кресле и мысленно клокоча при воспоминании о наглой улыбке Сая, требующего ее «пожалуйста» за сраную полку в шкафу, и совершенно бесстрастное лицо Сакуры, своим молчанием поддержавшей Сая, она и не думала, что может по-настоящему испугаться. Она никогда не была трусихой, и для нее было совсем не страшно в откровенном виде прогуляться по неблагополучным районам Нью-Йорка, например, или в Чикаго зайти в рабочий квартал — слишком сильна была ее энергетика, да и она сама была слишком сильна, чтобы всерьез опасаться за свою жизнь. Ей больше внушали страх возможные шрамы, которые могли остаться на ее теле в случае нападения какого-нибудь больного ублюдка с ножом, даже за лицо было не так страшно, как за тренированное, тщательно выверенное изматывающими упражнениями тело, которым она и правда могла гордиться — помимо роскошной генетики, одарившей ее большой грудью и широкими бедрами, она своим трудом добилась точеных ног и узкой талии с плоским, мускулистым животом, сухим и без капли подкожного жира. А все остальное было вторично, не стоило ее пристального внимания — конечно, Карин была достаточно разумна, чтобы не лезть на рожон и не подвергать себя ненужному и бесполезному риску, ловя маньяков «на живца» в темных вонючих переулках, но и облачаться в монашеское одеяние в ее планы не входило — она любила шорты и бриджи, подчеркивающие ноги, и отказываться от коротких топов и рубашек, оголяющих точеные мышцы живота, пока не собиралась. Так что внезапный страх, пронзивший ее в полном одиночестве комнаты с камином заставил резко напрячься. Не понимая, что послужило его источником, она встала, на всякий случай обведя внимательным взглядом помещение, снова отмечая его относительно маленькие размеры, что после утрированно больших залов и чересчур длинных одинаковых коридоров выглядело несколько странно, и тут ее взгляд упал на отражение в одном из зеркал, заставив похолодеть — в нем отражалась женщина, стоящая возле одной из стен. Слева от Карин. Карин судорожно повернулась — но никого не было. Помещение было пустым. Взгляд в зеркало — женщина все еще стояла на том же месте, слегка раскачиваясь на полусогнутых ногах и глядя то ли в стену, то ли на нож, который она сжимала — было не понять, на ней была белая хоккейная маска, полностью скрывающая лицо, и от отсутствия у Карин хоть какой-то уверенности, видит ли она то, что видит, или образ женщины — всего лишь оптический обман или вообще галлюцинация, она не на шутку испугалась, спустя некоторое время даже посмеявшись над собой за эту мимолетную трусость. Но тогда, едва сдерживая визг и шуруя подальше от чертовой комнаты с камином, рывками переставляя одеревеневшие ноги, она совсем не хотела смеяться. И туда больше так и не вернулась. Карин устало откинула волосы со влажного лба, закрыв глаза и плотно повращав ими под веками — показалось, что съехала линза, но это не избавило от беспокойства, которое постепенно росло. Полностью отдавшись танцу и музыке, акцентируя свое внимание на движениях ног и бедер и согласовывая их с руками, чтобы это выглядело красиво, она совсем забыла об осторожности, к которой ее призывал здравый смысл. И теперь, когда магия движений спала, ощущая тяжело стучащее сердце в груди и ток тепла по телу, влажному от интенсивности тренировки, она чувствовала на себе тяжелый взгляд, что при абсолютной пустоте зала было невозможным. А что, если тот жуткий вампир-невидимка как-то прокрался за ней?.. Нет, это уже похоже на паранойю. Тут происходит много разной херни, но зачем вампиру смотреть, как она танцует? Типа понять уровень физической подготовки? Попытавшись избавиться от навязчивого ощущения слежки, она снова встряхнула волосами и, положив руки на шею, задрала спутанные красные локоны на макушку, собирая мокрые пряди, прилипшие к спине. Ей просто необходимо освежиться. К тому же сбитый режим — из-за этих кровососов приходилось бодрствовать ночью, что не могло не сказаться на ее самочувствии, — как будто усилил ее потливость, из-за чего Карин постоянно чувствовала себя липкой и грязной. Направляясь по путающимся одинаковым коридорам в сторону их с Наруто комнаты, замерла и напряженно прислушалась, снова ловя себя на мысли, что это уже какая-то нездоровая настороженность, но ее слух был очень чутким, а звук, который ей, как она думала, послышался, повторился — что-то среднее между всхлипом и стоном, заставившее волосы на загривке встать практически дыбом. Резко обернувшись в поисках источника, поняла, что ей уже действительно немного жутко — коридор был длинным, узким и совершенно пустым. В звенящем густом воздухе, нарушаемом ее прерывистым дыханием, звуки разносились медленнее, почти растекаясь, и Карин показалось, что этот призрачный плач обволакивает ее со всех сторон, заставляя похолодеть. Вчера вечером она слышала то же самое, психанув после ссоры с Саем и направившись бесцельно бродить по тогда еще казавшемуся интересным особняку. Стены начали давить; Карин тяжело выдохнула, пытаясь вернуть самообладание. Это всего лишь звук старого дома, убеждала она себя, мысленно чертыхнувшись, но звук повторился, и ее практически парализовало от ужаса. Стон раздался прямо у нее над ухом. Она припустила вперед, что было духу; отчаянно глуша собственный крик ладонью, быстро свернула в следующий коридор, напрочь забыв, что вообще делала в этой части дома. Она не понимала, где она, коридор сменялся коридором, и чертовы шахматные клетки пола повторялись, повторялись, повторялись, повторялись. Остановилась она только тогда, когда перед ней возникла закрытая дверь — слава богу! — которую она до этого не видела. Замерев, давясь ощущением ледяных мурашек, от которых волосы встали дыбом, она затаила дыхание и напряженно прислушалась. От страха, такого чуждого ей, казалось, едет крыша — она будто была сама себе не хозяйка, не могла управлять собой, и нервная дрожь, пробивающая ее, не добавляла спокойствия. Карин дернула ручку двери, а потом снова и снова, истерично пытаясь открыть ее, не сразу увидев две металлические скобы, накрест сходящиеся посередине тяжелого деревянного полотна. Дверь была заперта, и как отпереть ее, у нее не было ни малейшего представления. В горле пересохло. Она прижалась к двери спиной, и с огромным усилием закрыла глаза, чтобы пробудить остальные чувства. Привидение не может причинить мне вреда, повторяла она про себя, за гулкими ударами собственного сердца не в силах расслышать какие-либо еще звуки, ладони намокли, скользя по лакированной поверхности двери. Я совершенно одна и напрасно паникую, внушала она себе, и на короткое мгновение, вернув самообладание, она открыла глаза и сделала шаг от двери, вглубь того коридора, по которому бежала — в самом конце, там, где начинался другой коридор — ебаный лабиринт! — погасла лампочка. Совпадение, почти взвизгнул внутренний голос, но через десять сумасшедших ударов сердца погасла еще одна. Ближе к ней. Она затряслась. Темнота с дальнего конца коридора подступала все ближе к ней; сердце колотилось все быстрее, рискуя проломить грудную клетку, мешая дышать и слышать, в глазах темнело еще быстрее, чем темнело в узком проходе перед ней, и она готова была поклясться — она тут не одна. И это было настольно страшно, что она приоткрыла рот, чтобы закричать, но ни одного звука не вырвалось из парализованной ужасом глотки.  — Пожалуйста… — одними губами пролепетала она в пустоту, когда между ней и полным мраком оставалось лишь две горящие лампочки. — Умоляю… К кому она обращалась, она не имела представления. Может, к богу, может, к призраку, может, к Наруто, — но она и правда была готова молиться, соскребая остатки разума с оцепеневшего мозга и вспоминая хотя бы одно сраное слово хоть одной какой-нибудь молитвы, но кроме пресловутого «Хали Кришна, Хали Рама» ей ничего не лезло в голову. Лодыжки сковал ледяной холод, постепенно поднимавшийся выше по голым ногам; Карин застыла, боясь вздохнуть. Ледяное касание поднялось до края шорт, обволакивая бедра, и Карин, почти сросшаяся спиной с дверью, крепко зажмурилась — молитва наконец-то пришла в одурманенный разум, обрывками, нечеткими кусками и без рифмы, но крутилась в голове, и, потеряв счет секундам и ударам сердца, бьющегося в ушах и горле, она повторяла ее, и даже ее внутренний голос дрожал. Внезапно ледяной холод от призрачных рук, хватавших ее бедра, пропал. Она бесконечно долго не шевелилась, молясь и дрожа всем телом, и когда ей показалось, что она в состоянии снова дышать, открыла глаза. Коридор перед ней был по-прежнему пуст, а потухшие лампочки горели все, как будто ей померещилось. Но такое не могло ведь ей померещиться, она же не сумасшедшая. Осторожно отлипнув от ставшей почти родной двери, сделала несколько шагов по коридору на подгибающихся ногах, как в нос ударил запах опасности, настолько острый и терпкий, что у нее едва не задвигался кончик носа. Сердце снова пустилось в бешеный галоп, только вместо обычного подъема от адреналина она ощущала лишь панику, постепенно захватывающую все тело. Рядом был вампир. Несмотря на их вынужденное перемирие, что-то внутри подсказывало, что она в опасности, просто в огромной опасности — и рядом не было брата, чтобы защитить ее. Заставив себя идти дальше, навстречу усиливающемуся запаху, она мысленно приготовилась обратиться — да, это займет время, но зато, как только она примет свой сверхъестественный облик, ее удары тоже обретут особое воздействие на вампиров — от атак оборотней они исцелялись очень долго, если успевали уйти. Наруто рассказывал, еще задолго до этого маразматического союза с кровососами, что оборотень гораздо сильнее вампира, и именно поэтому так сильна ненависть у вампиров к ним — она питалась страхом. Вот только от осознания собственной силы Карин было нихера не спокойнее. Шаг за шагом она продвигалась к следующему коридору, дурея от жутких предчувствий, но за поворотом — в который она вписалась весьма круто и быстро, чтобы избежать внезапной атаки — никого не было. Запах был, а вампира не было. Это позволило немного расслабиться и более здраво взглянуть на ситуацию, избавившись от призмы паники. Может, просто тут кто-то недавно из упырей проходил? От них пахнет вампирами, а в доме их минимум трое — если судить только по тем, кого она видела. Упыри вызывали у нее не меньшее отвращение. Это было таким диким извращением, которое никак не укладывалось в ее голове — упыри пили кровь вампиров, на время получая силу почти как у вампиров. Почему они сами не становились вампирами, она не знала, но сделала вывод, что превращение в вампира происходит как-то иначе, раз просто выпить крови вампира недостаточно. Но это все равно было слишком блевотно. Сосать кровь у неразлагающегося трупа. А люди еще и романтизируют процесс в своих фильмах, имбицилы. Совсем ебанулись на вампирской теме. Второй коридор она прошла уже почти до конца, как ее снова настиг звук, похожий на всхлип, и он был отнюдь не за спиной, а перед ней. Он повторился, а потом снова и снова, и когда Карин вышла в очередной коридор, едва не запнулась о сидящего прямо на полу вампира, прислонившегося спиной к стене, рыдающего так, что ее невольно дернуло в его сторону, чтобы спросить, в чем дело, и только отсутствие какой-либо сентиментальности удержало ее на приличном расстоянии от врага. Он, казалось, вообще не заметил ее — закрыв лицо ладонями, он издавал всхлипы, от которых дергались его плечи, что было весьма странно для трупа — они же не дышат. Карин, оставаясь в напряжении и ожидая подвоха, пробежалась взглядом по вампиру — это был Суйгецу, псих. Едва вспомнив про это, она напряглась еще больше — ну серьезно, мало ли что этому больному в голову его безумную придет, во всяком случае, не было похоже, что другой вампир, Саске, шутил, когда говорил о невменяемости Суйгецу. Почему она застыла там и смотрела, как плачет вампир, даже для нее было загадкой. Когда стало ясно, что он не собирается успокаиваться и по-прежнему не обращает на ее присутствие ни малейшего внимания, если он вообще ее заметил, что было сомнительно, она задумчиво закусила губу, разглядывая его. Одет был со вкусом, но старомодно — рубашка в каких-то рюшах, штаны узкие в икрах и щиколотках, длинные белые носочки и остроносые блестящие коричневые туфли. Карин не была сильна в эпохах, но на ум сразу пришел восемнадцатый век, когда люди еще гадили прямо в коридорах.  — Эй, — наконец, окликнула она, не сделав ни одного шага к нему, сохраняя безопасную дистанцию. Он дернулся, резко отняв руки от лица и повернув лицо к ней, поразив скоростью этого движения. Карин искала следы слез на его лице, ведь не мог же он просто так всхлипывать, но кроме сильно покрасневших глаз ничего больше не доказывало того, что она добрых десять минут наблюдала за его истерикой. А глаза были человеческие, что ее и смутило — редкого фиалкового цвета, глубокие и пронзительные, и будь он человеком, Карин даже определила бы их как «красивые». Уголок его губ слегка дернулся, будто он пытался то ли выдавить неловкую улыбку из серии этих его жутких ухмылок во все тридцать два заостренных, как у акулы, зуба, то ли выказать твое презрение. Карин, не находя что сказать и почему-то не уходя, выдала:  — Ты чего, ущербный? Он молчал; казалось, он смотрит куда-то сквозь нее, одновременно видя и не видя ее, и его взгляд, напряженный и острый, то впивался в лицо, то скользил сверху вниз — а она стояла, как вкопанная, и не понимала, что вообще тут делает и почему…  — Боже, какая ты красивая… По голове словно вдарили тяжеленным обухом; она растерялась. Это последнее, что она ожидала услышать от вампира, да и сама ситуация отказывалась укладываться у нее в голове, слишком быстро билось сердце, запущенное в дикий галоп бешеным страхом, ей слишком сильно хотелось к брату, зная, что уж с Наруто рядом ей точно не будет страшно, и слишком искренне было сказано безумным кровососом то, что было сказано. Всего на секунду — на одну, блядь, секунду! — она забыла, что это вампир — и этого хватило, чтобы внести в ее душу такой раздрай и смятение, что жар хлынул к щекам, колени едва ощутимо подкосились, а разум, распознав противоестественное удовольствие, пришедшее от его слов, истерически забился в узкой черепной коробке, пытаясь выбраться через уши — все равно пользы от него не было. Она. Смутилась. От комплимента. Вампира. Глаза фиалкового цвета выражали такую несусветную боль, такую искреннюю веру в то, что он сказал — пусть это и совершенно сбило прямую и самоуверенную Карин с толку, — что она резко сделала шаг назад, дальше от него, дальше от сомнительных слов, почему-то от него воспринимающихся слишком ярко, на что вампир отреагировал очень странно — все его поведение не укладывалось ни в какие общепринятые рамки! Он опустил глаза, безвольно обмяк, прижавшись спиной к стене, почти сполз по ней, и замер, не моргая, не дыша — стал похож на труп, которым являлся. Карин стремительно рванула прочь, подальше от безумца, подальше от врага, богомерзкого кровососа, как можно, мать твою, дальше от всего этого дибильного дурдома, который только что произошел, и которому она не могла дать ни одного адекватного объяснения. Скорее к Наруто, к предсказуемому, родному Наруто, не оборачиваясь ни на тело, почти растянувшееся поперек коридора, ни на дикие, будоражащие ощущения, вспыхнувшие внутри нее после его слов, ни на что, как будто всего этого не было, вымыть кисель из головы, в который превратился ее мозг, искажая реальность и не позволяя прорваться привычному рационализму. Похоже, в этом вампирском убежище у нее поехала крыша.