Маскарад Вампиров: Противостояние.

Одиночество. Он был обречен на него с детства, когда в младенчестве остался сиротой, а другие дети, с которыми он рос в детском доме, сторонились его. Он терпел и держался, понимая, что это все лишь временные трудности, повзрослев слишком рано и начав думать категориями, непонятными остальным детям, что тоже не прибавляло ему популярности. А потом в его жизни появилась Карин. Узумаки — довольно редкая фамилия, и когда воспитатели, не зная, что он рядом, обсуждали пополнение в соседнем доме малютки, он уже чувствовал, что это — его. И он обязан сделать все, чтобы воссоединиться с ней, ничего не зная ни о ее родителях, ни как она вообще оказалась в доме малютки, зная лишь то, что он обязан защищать ее. Внутреннего демона он уже тогда ощущал в себе так явно, как обычные люди чувствуют свое сердцебиение после бега — сильно, ударами, обуздывая его ярость и принуждая себя быть сдержаннее. Только боги знали, каких усилий это стоило ребенку девяти лет, который сбегал ночью из спальни на пятнадцать детей и прокрадывался к окнам детдома на другом конце квартала. Ее огненно-красные волосы было видно даже в полумраке, и он любовался ей через грязное захватанное стекло; второй этаж не смущал, его сил хватало на бесшумный подъем по решеткам на окнах и газовым трубам. Так продолжалось три года. И Наруто, уже осознававший себя, как взрослый, сбежал, выкрав маленькую Карин, которой стоило только увидеть его — и она молча потянула к нему руки, узнав его на том животном, инстинктивном уровне, на котором люди не способны воспринимать свое. Она не могла понимать, что им придется прятаться и скитаться, возможно, голодать, но желание быть с ней было сильнее — она стала его дочерью, его надеждой, смыслом жизни, ведь ради себя не хотелось даже с кровати вставать утром, а ради нее он был готов зубами прогрызать любые стены, которые будут на ее пути. Двенадцатилетний мальчик с трехлетней девочкой, безусловно, привлекал внимание. Но Наруто смог обустроить им подобие жилья на первое время в густых зарослях городского парка, обеспечив Карин мягкое спальное место, которое никак не просматривалось немногочисленными гуляющими, а на первые заработанные деньги, полученные за помощь на рынке овощнику, пожалевшему молодого парня из явно неблагополучной семьи и давшему задание разгрузить грузовик с арбузами за довольно скромную плату, купил ей ее первую в жизни куклу. Ее собственную куклу. Потом на рынке уже прослышали про парнишку, который берется за любую работу практически за еду, и стали давать ему разные задания, приплачивая и угощая чем-нибудь вкусным, что он всегда утаскивал для Карин. Его трудолюбие и безотказность сыграли свою роль, и уже через два года, когда ему было четырнадцать, одна из женщин, торгующая женской одеждой, узнав про его младшую сестру, предложила прийти к ней и одеть девочку. Наруто, конечно, нервничал, но жажда дать Карин больше, чем у них было, переборола страх быть пойманными, и когда он появился у палатки женщины, держа за руку старательно приведенную в порядок Карин с очаровательными огненно-красными хвостиками и огромными рубиновыми глазами, та пришла в неописуемый восторг. Тут же сбежались ее товарки, наперебой восхищаясь потрясающе красивым ребенком, и Карин, воодушевленная всеобщим вниманием, рассказала стишок, пока ей подбирали платья, и под одобрительным взглядом Наруто благодарила за каждый наряд, который на нее натягивали. Тут же подключились остальные торговки, и с рынка они ушли в свой дом из досок и картона под теплотрассой, оборудованный Наруто через несколько месяцев после побега из детдома, навьюченные доверху новыми платьями и туфлями, бантами и лентами, которыми щедро их одарили. Наруто думал, как пристроить Карин в школу, зная, что, если где-то всплывет, что они бездомные сироты, их тут же распределят опять по детским домам, и не факт, что вместе, и не придумал ничего лучше, чем начать обучать ее счету и чтению самостоятельно. Лелеял надежду, что ему исполнится восемнадцать, и он сможет удочерить Карин, и тогда не будет никаких проблем, но позже он почитал законы, и понял, что ему это не светит — у них с Карин разница всего девять лет, а должна быть минимум шестнадцать. В тонкости, что они брат и сестра, он не углублялся, в силу недостаточной образованности, так что… Потом там же, на рынке, случайно познакомился с Сакурой. Она была младше на пять лет, ей было одиннадцать, когда они встретились, и Наруто почему-то сразу проникся к ней сверхъестественным доверием, которое никогда не испытывал ни к кому больше. Познакомил ее с Карин, обрел первого в своей жизни друга, настоящего друга, который всегда готов был выслушать и помочь. Разумеется, он не говорил Сакуре, что они беспризорники, что у них нет родителей и они выживают за счет его тяжелого труда на рынке и доброты людей, там работающих. Сакура научила его смеяться, когда было паршиво. Объяснила, что жизнь — это то, что делаешь ты сам, и никакие обстоятельства не свернут тебя с того пути, который ты сам себе выбрал. Говорила о Боге. Пару раз звала с собой в церковь на воскресную службу, и Наруто был бы рад согласиться, но страх, что в доме Божьем, как называла церковь Сакура, вскроется его истинное обличье, которое даже у него не вызывало доверия, навсегда уничтожив то ценное, что между ними было, пересилил, и он придумывал нелепые отговорки, а Сакура смогла понять и больше не звала, решив, что он другой веры. А потом жизнь разбилась на части. В одной из них он работал, помогая на рынке; другая часть была отдана Карин, с возрастом становившейся все красивей и все невыносимей; еще кусочек — для Сакуры, в которую он успел влюбиться чистой, детской любовью; и часть была отдана сообществу оборотней. Его нашли случайно, и отпускать не собирались — оказывается, он сильно подорвал планы на себя и сестру, сбежав, и они все время, пока были в детских домах, были под присмотром. Своим побегом он сам обрек их на полунищенское нелегальное существование. И все изменилось. У них была своя крохотная квартира, Карин и ему сделали документы и он смог отдать сестру в школу, которая почти не отставала от сверстников в учебе, больше не было необходимости прятаться при виде полицейских на улице, а случай с побегом как-то замяли их новые покровители. Их с Сакурой отношения перешли на новый уровень — они впервые поцеловались, пытались заигрывать друг с другом и неловко встречаться, но это быстро заглохло — что-то не складывалось, а терять хорошего друга ради обретения сомнительных отношений он не хотел, и как оказалось, Сакура разделяла его взгляд на проблему. Когда Наруто было двадцать три, Сакура уехала, толком не попрощавшись и не оставив никаких контактов. Наруто горевал, но недолго — жизнь подкинула ему свинью в виде первого в жизни превращения. Это испугало его самого так, что он зарекся вообще когда-либо выпускать свою истинную форму, а учитывая, что причиной стал конфликт с очередным псевдокрутым придурком, желающим силой добиться внимания игнорирующей его Карин, дал себе обещание научиться обуздывать малейший всплеск эмоций. Карин, правда, была в восторге, и после этого случая ее глаза всегда полыхали, когда она смотрела на него, гордостью, что он ее брат. Целый год он, благодаря связям среди оборотней, посвятил своей цели. Карин больше предпочитала спортзал и танцы, ее не парила необходимость вообще как-то себя сдерживать, а со своей истинной формой она примирилась, когда ей было двенадцать. Так что в тот год, когда ему пришлось, краснея и заикаясь, объяснять сестре про месячные (потом, правда, он догадался обратиться к Сакуре, и она решила эту деликатную проблему), ему еще и пришлось объяснять, что они оборотни, бла-бла-бла, не выделяться, бла-бла-бла. Во всяком случае, именно так Карин спустя годы пересказывала их серьезный разговор. Так что оставив свою четырнадцатилетнюю взбалмошную сестру на попечение престарелой женщины, которая даже в человеческой ипостаси выглядела матерой волчицей, он отправился в Тибет, искать там душевное равновесие и развивать силы для удержания своего истинного облика и ярости, ему присущему, в узде. По возвращению он был уже другим человеком. Монахи, к которым Наруто попал после серии изматывающих, изнурительных испытаний, очистили его душу от страха и сомнений, привили другое мировоззрение, дали надежду, что и таким, как он, в мире есть место. И едва переступив порог дома, где его ждала дорогая Карин, он запнулся о чемоданы, а сестрица, ставшая настолько агрессивно-сексапильной, что у него чуть из ушей не полез его вынужденный целибат и моральные устои, что спать с сестрой неправильно, безапелляционно заявила, что они едут в Америку. Билеты куплены, и не задавай лишних вопросов, нас там ждут. Так Наруто узнал, что оборотни есть везде, но глава у них, по стечению обстоятельств, оказалась многоюродная тетка той самой Сакуры, с которой они дружили до ее отъезда из Японии. Нет, конечно, были и другие вожаки, но именно Цунаде присматривала за ними, именно она требовала их найти, именно она следила, чтобы им не пришлось столкнуться с какими-то страшными ситуациями в жизни, когда оборотни все же нашли их. И именно она спустя пару лет сделала Наруто вожаком. Преемником. Их поколение вообще многое изменило в сообществе, Карин обнаружила в себе великолепные способности танцовщицы, Сакура стала набирать популярность, к тому же, появился Сай — они стали такой своеобразной маленькой семьей внутри огромной семьи оборотней. Их было четверо, и Наруто не всегда понимал, что обсуждают Сакура, Сай и Карин, все эти инстаграмы и фейсбуки были для него темным лесом, но это никого не смущало, и он позволял себе много медитировать и изучать себя и своего внутреннего зверя, пока его сестра и подруга вкупе с Саем, к которому он долго проникался доверием, как оказалось, закручивали мир вокруг себя, обретали популярность и зарабатывали такие деньги, которые ему и не снились. Сидя в огромном зале в особняке вампиров в позе лотоса, сведя средние и большие пальцы рук, он воскрешал в памяти все моменты, когда-либо вызывавшие досаду или стыд, и пытался осторожно, постепенно, миллиметр за миллиметром, примириться с ними, как учили монахи, освободиться от гнетущих его эмоций, принять глупые и неосмотрительные поступки не как то, за что должно быть обидно, а как ценные уроки, которые привели его к той точке, в которой сейчас находилось его материальное тело. И с далеким прошлым работать было гораздо легче. А стоило ему вспомнить иссиня-черный водопад волос, обрамляющий почти детское лицо, наполовину скрытое черными очками, как тело прошивал чужеродный ток смятения. Вампирша смущала его, заставляла вопреки логике испытывать те эмоции, от которых, как он думал, он за счет железной воли избавился давным-давно, к тому же, противоестественные наклонности ему были чужды. Он был гораздо выше низменных пристрастий, и это отличало его от Сая, например — тот наслаждался женщинами, с удовольствием изредка выпивал, пару раз курил сигареты — он получал удовольствие физически, как мог, Наруто же сознательно лишал себя радостей плоти, делая упор на дух и душу, и возможно, это объяснялось их истинными сущностями. Кошачья натура Сая, вальяжная и располагающая, при этом независимая и свободолюбивая, завораживала, в сочетании с его привлекательной внешностью, не могла никого оставить равнодушным, а голос пробирал так глубоко, что даже Наруто, чего греха таить, имел в подаренном Карин плеере пару его записей. Все, если быть точным. Но это Саю было знать не обязательно. А сущность Наруто пугала его самого возможностью выйти из-под контроля. И вот, Хината. Вампир. Глава вампиров, точнее. Холод и шелк. Он не мог сказать, красива ли она, не зная толком, как выглядит ее лицо, но стать, которой она обладала, вынуждала не сводить с нее взгляд, и ему довольно тяжело было не пялиться на нее каждый раз, как они сталкивались, будь то крыша особняка, или их ужины, на которые всегда приглашали упыри, передавая слова Хинаты. К тому же, она слепая, и это вызывало еще больший пиетет к ней — она, как и он, была ограничена физически, пусть и не по своей воле, как это было с Наруто, но даже слепота не мешала ей быть… Поняв, что мысли ушли не в то русло, опять, он слегка покачал головой, пытаясь выкинуть из головы засевшую там вампиршу, когда по голой спине стеганул мурашками голос:  — Я, наверное, помешала? Увлеченный медитацией и самокопанием, он не заметил, как потяжелел воздух, пропитавшись присутствием вампира. Открыв глаза и обернувшись, вздрогнул, потому что Хината стояла у двери, подперев ее бледным плечом и скрестив руки на груди. Темное платье из тяжелой ткани плотно облегало ее, сливаясь цветом с прядями блестящих распущенных волос, контрастируя с мертвенно-белой кожей. Она была похожа на вампиров из фильмов, только в ней не было той вульгарности, что обычно приписывали вампиршам — никаких ярко-красных губ, сбегающих по подбородку рек крови и вызывающе накрашенных глаз. Только очки в пол-лица.  — Нет, я уже закончил.  — А что именно вы делали? — с робким интересом спросила она, и Наруто понял, что она стояла тут некоторое время, прежде чем окликнуть его. Надо же, как его расслабило.  — Медитировал. Помогает привести в порядок мысли и чувства, — пояснил он, вставая и неловко оглядываясь в поиске футболки.  — И действительно помогает?  — Да. — Он замялся, а потом честно добавил: — Мне… приходится искать пути примирения с истинной формой, чтобы не выходить из себя, и когда я медитирую, я чувствую, что на душе становится легче. И жизнь уже не кажется такой тяжелой, — он улыбнулся, вспомнил, что Хината не видит ни его улыбки, ни отсутствия футболки, и тут же почувствовал себя лучше, уже не так смущаясь. Хината задумчиво наклонила голову, будто что-то решая, а потом выпалила:  — А этому можно научить?  — Можно, конечно.  — Научите меня? Он не сразу нашелся, что ответить. Он сам постигал это искусство достаточно долго, да и мастером не был, к тому же, учить кого-то другого, с его неумением подбирать слова и правильно изъясняться? Он, вероятно, только запутает ее и произведет впечатление идиота. В глазах Хинаты… вампира не хотелось выглядеть идиотом. Ему и так хватало головной боли, которую доставляли его подопечные, а уж выставить его дибилом могла и одна Карин за пару фраз, так что усугублять… стоило ли?  — Я даже не знаю, — осторожно начал он, и что-то в лице Хинаты неуловимо изменилось, тут же заставив занервничать: — нет, я не имею ввиду, что я против, но… Я никогда никого не пробовал этому научить.  — Можете попробовать на мне. Ведь вам это помогает справиться. Может, поможет и мне. Он медленно подошел к ней, давая ей возможность почувствовать его приближение; он не знал, как она ориентируется в пространстве сама, так что думал, что это какая-то вампирская сверхчувствительность позволяет ей не натыкаться на стены. Она никак не отреагировала на его приближение, а у Наруто странно екнуло сердце, когда он остановился перед ней. Вблизи под ярким светом, льющимся с потолка зала, было особенно заметно, как обескровлено ее лицо, как четко проступают голубые вены под пепельно-серой, мертвой кожей, как блестят слишком живым блеском гладкие черные волосы. Она была похожа на фарфоровую куклу из дорогого магазина, в этом своем темном платье в пол, безразличным лицом за черными стеклами очков и очень узкими, хрупкими запястьями, за которыми была очевидна девичья слабость. За запястье он и взял ее, плавно увлекая ближе к центру зала и не встречая никакого сопротивления; она покорно шла за ним, остановившись, когда он довел ее до нужного места.  — Нужно сесть на пол, — сказал Наруто. Она подобрала подол платья, на короткое мгновение обнажив аккуратные черные лаковые туфли без каблука, что лишь добавило ей сходства с фарфоровой куклой, и плавно опустилась на колени, очень осторожно сев на пол и расправив юбку. Он сел перед ней в позу лотоса, сложив руки в мудры, и Хината вдруг точно повторила его действия, неуклюже расположив ноги под платьем так, как было нужно.  — Вот так? — спросила она, и внезапно он понял — за очками у нее открыты глаза, и они смотрят прямо на него; взгляд ощущался очень остро.  — Да, — он не знал, насколько корректно вообще спрашивать про слепоту, но Хината сама помогла ему, и ее губы сложились в едва заметную, крохотную улыбку, которую бы он даже не заметил, если бы моргнул в этот момент:  — Я хорошо вижу. Скорее всего даже лучше, чем вы.  — Но… — Наруто растерялся. Тут же взгляд начал метаться в поисках футболки. — Почему тогда вы не сопротивлялись, когда я…  — Мне много лет никто не пытался помочь, — просто ответила она, поняв, что он имеет ввиду. — Я думаю, не трудно догадаться, почему мы оба были выбраны для проведения переговоров между нашими видами. В нас обоих есть сила, которую очень сложно обуздать, и среди моих сородичей это известно. Мне боятся сказать лишнее слово. Я… кажется, сто лет не говорила никому, что чувствую, — что-то в ее тоне болью отозвалось в груди Наруто. Она понимает. Она так же одинока, как и он. — Поэтому я не могу заставить себя пресечь то единственное человеческое по отношению ко мне, чего так долго была лишена. Простите, если поступила грубо. Но теперь вы знаете, и я пойму правильно, если вы передумаете...  — Нет, совсем нет, — перебил Наруто, ошалевший от такого откровения, бьющего по собственным чувствам со страшной силой. — У меня даже в мыслях не было. Я… просто я, кажется, все равно выставил себя идиотом, — выпалил он, смущенно запустив руку в волосы на затылке. И Хината засмеялась. У нее были ровные, маленькие зубы, с неожиданно крупными клыками, вызвавшими ассоциацию с накладными клыками, используемыми в кино. Наруто завороженно смотрел, как приоткрылся ее рот, как слегка затряслись плечи, а ее смех больше бы подошел ребенку лет пяти по тембру и искренности. Образ фарфоровой куклы разлетелся осколками смеха, отражавшимися от стен мелодичным эхом.  — Я… простите, — попыталась она взять себя в руки, но вид ошарашенного откровением ее эмоций Наруто снова заставил прыснуть, только на этот раз она прижала ко рту кулак, чтобы это выглядело приличней.  — Ты умеешь смеяться, — озвучил очевидное Наруто, и Хината тут же замолчала; непроницаемые черные стекла очков скрыли единственное, что могло дать подсказку о ее реакции — глаза. — Это было бестактное замечание с моей стороны, извините, — тут же поправился он, но Хината будто задумалась:  — Да. Кажется, я последний раз смеялась еще до Обращения, — ее руки вернулись на колени, скрытые плотной тканью платья, запястьями вверх, и в этом жесте сквозило гораздо больше доверия, чем в любых словах. — Может, будем обращаться друг к другу на «ты»?  — Можно попробовать, — Наруто улыбнулся, пытаясь сгладить неловкость, и все же не удержался от вопроса: — И как давно было это обращение?  — Тебе правда интересно? — насторожилась Хината, и Наруто чуть не хлопнул себя по лбу — только-только начало устанавливаться какое-то подобие нормального общения, а чертово любопытство почти на корню зарубило зарождавшееся доверие, которое было так необходимо в их общем деле!  — Не хочешь — не отвечай, я не смею настаивать. Просто я подумал, что если мы попробуем узнать друг друга лучше, то будет легче… сработаться. Гораздо проще биться бок о бок с тем, о ком имеешь представление, чем с незнакомцами, которые тысячелетиями считались врагами твоего вида. А мы должны подавать пример, верно? И это неожиданно сработало, как будто Хината и сама об этом не раз думала, потому что ничем другим он не мог объяснить себе внезапно поджавшиеся губы и уверенный, короткий кивок.  — Это было почти шесть лет назад. А как ты стал оборотнем? — Он ожидал подобного вопроса, и с готовностью ответил:  — Оборотнями не становятся. Я таким родился. А ты помнишь, как это — быть простым человеком?  — Конечно помню, — ее голос вдруг стал тише и ниже, — ведь только после Обращения начинаешь в полной мере осознавать, что такое жизнь, которой лишен. Это как… быть по горло в воде и мучиться жаждой. Мир вокруг тебя продолжает жить своей жизнью, а ты будто отделен от него толстым стеклом. Сердце не бьется, дышать не нужно, а умереть окончательно все равно страшно — вдруг там, за гранью, участь еще хуже, чем эта? Когда ты человек, ты не задумываешься о смерти, пока тебе не поставят какой-нибудь смертельный диагноз или ты не попадешь в аварию. После Обращения вся жизнь — не-жизнь. Я не могу умереть от голода или старости, меня никогда не убьет рак или инсульт, холод и боль ощущаются гораздо слабее… Но и жить я тоже не могу. Есть шанс на бессмертие, но нужно ли оно, если ты не можешь насладиться вкусом яблока, теплом объятий своих детей, горячей ванной после тяжелого трудового дня? Впрочем, это только мои мысли. Не буду ручаться, что каждый вампир так думает, многие вполне довольны своим существованием и находят внутреннюю гармонию. Теперь ты. Как это — быть оборотнем?  — Как ходить по очень тонкому лезвию над пропастью, — он почти захлебывался эмоциями, которые едва сдерживал, потому что внутреннее ликование от ее откровения было настолько сильным, что требовало от него такой же отдачи. — Мне пришлось научиться медитировать и обуздывать себя, потому что настоящего себя я сам боюсь. Постоянно вижу это лезвие, которое ранит ступни, но стоит оступиться — и в пропасти меня ждет распахнутая пасть истинной сущности, которая не делит мир на своих и чужих, обуреваемая яростью и бешенством, и цель у нее — уничтожать, неважно что или кого.  — Как Зверь, живущий в самом темном уголке твоей души и только и ждущий момента, когда он сможет захватить власть над телом, — тихо проговорила Хината. Наруто оцепенел.  — Откуда ты знаешь? — прохрипел он.  — Потому что вампиры вынуждены цепляться за каждую крупицу человечности, что в нас осталась. Если не следовать этому правилу, Зверь, живущий в каждом из нас, напуганный, злой и очень голодный, вырвется на волю — и придется разгребать последствия. Однажды это случилось со мной, и… в общем, последствия короткого безумия я разгребаю до сих пор, — горько усмехнулась Хината, не поясняя, о чем именно идет речь. И страшней всего в ее словах было то, что она повторила их слово в слово. Точно так сказала Цунаде, когда он пришел к ней за помощью в попытке осознать себя, уже после их с Карин приезда в Америку, после обучения у монахов, после того, как научился держать истинную форму под контролем. Только вот Хината, глава вампиров на переговорах, никак не могла этого знать.