Маскарад Вампиров: Противостояние.

Когда Сай предложил ее подбросить, это ее порядком озадачило. Не сразу поняв, что он имеет ввиду, сначала подумала, что он говорит о такси, но причем тут тогда парк, к тому же кишащий оборотнями, о чем знал каждый вампир Лос-Анжелеса? А потом до нее дошло, когда он сказал, что нападать он не будет. И пусть она была морально готова увидеть его, заранее узнав, что он пантера, к тому же, «гораздо крупнее своих диких сородичей», стоило ему в мгновение ока предстать перед ней огромным зверем с иссиня-черной пятнистой шкурой, как ее вампирская сущность истерически возопила, вынудив буквально сигануть за ближайшее дерево. Мертвая кровь бешено билась в ушах, отдавая тупой болью ужаса в застывшем сердце, а тело будто оцепенело, руки и ноги стали чужими — реакция на страх. Чтобы легче бежать. Любопытство сгубило кошку — а Ино сгубила собственная влюбленность в образ Акаши Сая. Даже узнав, что он оборотень, всласть настрадавшись от своей обреченной влюбленности, решила для себя, что он-то точно не навредит ей — слишком хорошо она его знала по сотням интервью и промо, по десяткам просмотренных в интернете концертов, по ток-шоу и черт еще знает, чему — несмотря на всю свою звездность и известность, он был добрым, приятным парнем. Пелена эмоций не давала возможности хоть на секунду перестать восхищаться им и допустить крошечную, скабрезную мысль, что это всего лишь образ, мать его, которой ему нужен для обретения все большей популярности. Как обычно, хорошие, правильные мысли пришли сильно после того, как она уже совершила глупость — согласилась. Ино ощущала присутствие воплощенной смерти каждой клеточкой тела. Она даже не успела толком разглядеть его, буквально на секунду застыв, прежде чем позорно бежать, но и этой секунды хватило, чтобы его облик обжег сетчатку глаза своим устрашающим великолепием. Шкура лоснилась и была покрыта крупными темно-серыми пятнами; янтарные глаза с круглыми бездонными зрачками смотрели в самую суть нее, прожигая то пустое место, где еще при жизни была ее душа; прекрасное чудовище видело тьму в ней, в этом не было сомнений. Оборотни чуют проклятие крови, присущее вампирам, и захлебываются жаждой убивать. Это известно каждому вампиру. И все же, зная это, она согласилась, рассвет ее побери! Гулкий рокот оглушил ее, заставив вжаться в дерево еще сильнее, из последних сил она заставила себя оставаться на месте, колеблясь, бежать ли сейчас как можно дальше или все же дать себе шанс рассмотреть его поближе. Ее Стремительность была так сильно развита, что при правильном использовании позволит рвануть быстрее, чем его зубы сомкнутся на ее горле, так что, может, все же стоит посмотреть? Не каждый день видишь оборотня так близко. Рокот не прекращался, и Ино осторожно выглянула из-за дерева, краем глаза мазнув по здоровому черному силуэту, который с кошачьей грацией потянулся, разминаясь, самозабвенно передними лапами взрывая землю перед собой. Он мурчал. Мурчал так устрашающе громко и низко, что на кошачье мурлыканье это было похоже чуть больше, чем кровь доктора философских наук на кровавый кисель проститутки под барбитуратом. Суть одна, качество — совершенно другое. Нерешительно сделав шаг к нему, не скрывая опаски, столкнулась взглядом с янтарными омутами глаз оборотня, слабо поблескивающими в тусклом свете фонарей с прохожей части парка, и оборотень, опустив взгляд и прижав все тело к земле, качнул головой в ее сторону, будто приглашая. У него были настолько крупные когти, что они даже в лапы полностью не убирались; толстый хвост спокойно лежал на земле, лишь кончик слегка подергивался. Набрав в грудь побольше воздуха, чтобы паника отступила и голос звучал не так жалко, она обратилась к нему:  — Мне… мне прямо залезать сверху, да? — животное тихо рыкнуло, не прекращая урчать, и ей вдруг показалось, что звериную морду украсил оскал, так напоминающий типичную улыбку Акаши Сая, которую она знала так же хорошо, как свое отражение в зеркале — десятки этих улыбок улыбались ей со стен ее комнаты, увешанных плакатами с ним. Пожалуй, это и помогло решиться подойти ближе; оборотень терпеливо ждал. Это сам Акаши Сай, билось у нее в голове, и как зверь он не менее великолепен, чем как человек. Видимо, в этом была его особенность — неотразимый всегда, в каком бы образе он не представал на своих концертах, в клипах, на показах мод, и даже теперь, зверем — он был все тем же Акаши Саем, от которого ёкало ее тореадорское сердечко. Дрожа, она подошла очень близко, и решительно сняла туфли, решив, что может случайно впиться каблуками ему в бока и причинить боль; Сай снова одобрительно рыкнул. Поправила футболку, развязав узел на груди, быстро заплела волосы в косу, чтобы не цеплялись, мало ли; подтянула джинсы повыше, впервые отметив, что они довольно узкие и будут трудности, когда она будет на него залезать. А когда она коснулась пальцами шелковой шерсти на загривке, вся паника ушла, сменившись каким-то детским, нервным возбуждением от предвкушаемого восторга, и проклятая кровь замолчала, уступая место таким забытым, человеческим эмоциям. Забраться получилось раза с третьего, и встала другая проблема — держаться было не за что. Рвать клоки шерсти с оборотня она бы не рискнула, но Сай ей подсказал — поднял голову, задрав ее вверх, и шкура пошла складками на шее, за которые Ино и взялась, поняв, что сможет держаться, не доставляя ему неудобств. Устроилась, как ей показалось, довольно удобно, и тут Сай поднялся на лапы, заставив ее тихо пискнуть, когда земля ушла из-под ног и оказалась где-то в метре под ней — лежа он казался гораздо меньше, к такой высоте она оказалась не готова. Дав ей немного времени привыкнуть, оборотень двинулся вперед, медленным, вальяжным шагом, пока Ино прилагала все усилия, чтобы не соскользнуть с него вбок. Тело зверя под ней было горячим и упругим, бедрами ощущала движения мышц спины, пока он шел, и постаралась поймать ритм, вспоминая детство и занятия по верховой езде. Там было седло и лошадь, разумеется, на огромных леопардах ее ездить не учили, но все же навык пригодился, и Ино плотнее сжала его бока ногами, сильнее взявшись за холку, и Сай, будто ощутив ее возрастающую уверенность, пошел быстрее. По лицу едва не хлестнула ветка, Ино в последний момент успела пригнуться, и это дало ей понять, что лучше использовать Стремительность — тогда движения оборотня для нее замедлятся и она сможет лучше подстраиваться под его темп, избегая покушений веток и кустов на ее лицо, что она и сделала — под Стремительностью мир вокруг практически замер, а она получила возможность более четко прочувствовать, как напрягается спина зверя под ней, и правильнее распределять вес. Мир постепенно выходил из оцепенения, огромный черный леопард, на котором она сидела верхом, пришел в движение, а она ниже пригнулась к нему, не удержавшись, вдохнув запах, исходящий от шелковой шкуры — он был до дрожи приятным. Это был запах животного, запах оборотня, дикий, буйный, пугающий и ни с чем не сравнимый, как будто она вдохнула запах безудержной, ничем не ограниченной свободы, и в этот момент они вырвались из-под густых деревьев Гриффит-парка, выскочив на равнину, и Ино восторженно вскрикнула. Восторг был таким всеобъемлющим, что ей хотелось расхохотаться. Сай не врал, когда говорил, что довольно быстрый, даже поскромничал — они неслись с такой скоростью, что ветер заставлял слезиться глаза, чего с ней обычно под Стремительностью не происходило. Она могла замедлить для себя время в пять раз, и все равно под ней резко сокращались мышцы, гибко двигалась спина и ходуном ходила зажатая холодными пальцами шкура на холке, пока они пересекали пустынный участок пути, чтобы снова углубиться в лес — добирались до особняка малкавианов окольными путями, чтобы наверняка не встретить никого, кто мог бы увидеть их. Для нее прошла пара минут, для мира вокруг — полчаса, и когда оборотень, не сбавляя темпа, врезался лапами в ствол крупного дерева, тем самым меняя траекторию их движения и ловко нырнув в густой лес, плотно окружавший особняк Граута, она уже уверенно качнула бедрами и приподняла корпус, чтобы не мешать маневру. Это уже не было похоже на езду на лошади — она летела, обуздав сам ветер, покачиваясь в такт движениям шелка под ней, не слыша никаких лишних звуков, кроме сердцебиения зверя, его дыхания, и внезапно к ее лицу хлынула краска, несмотря на мертвое сердце. Она вдруг осознала, что сидит верхом на Акаши Сае, и не то чтобы она не понимала этого с самого начала, но теперь в голове роились совершенно другого рода мысли, и слава богу, что оборотни не умеют — насколько известно вампирам, — их читать, иначе Сай ужаснулся бы. А она никак не могла отогнать от себя образ того, что вот так, покачивая бедрами, закусывая губы, двигая телом, подстраиваясь под его движения, она могла бы сидеть к нему лицом, и вовсе не о пантере были эти мысли. Не о животном. О чем она только думает? Он наверняка увлечен скоростью; он точно не заметит, а если и заметит, спишет на неумение ездить верхом. А если и не спишет, да черт, она себе оправдания не придумает, что ли? Но остановиться она не могла, как будто сама себе уже не принадлежала; дрожащей от возбуждения рукой прошлась по его боку, приглаживая темно-серое пятно с черной серединкой; сквозь джинсы ощущала жар, идущий от его тела, и чуть-чуть протянула бедрами вниз по мускулистой спине, задохнувшись — волна удовольствия, почти недоступного вампирам, пронзила по самую макушку, когда ее промежность прижалась к напрягающимся под ней мускулам так плотно, что джинсы, будь они неладны, жалобно треснули, так и не порвавшись — она прокляла их за это. Трение было сильным, она прогнулась в спине, и доводы разума о том, что она творит чушь, были посланы в далекое пешее эротическое, настолько ей было плевать сейчас на все, кроме ощущений. Перед глазами послушно встало лицо Сая, воспроизведенное услужливой памятью с одного из ее плакатов; он там тоже был в джинсах. Только в джинсах. Взгляд пронзал насмерть, в нем сквозила надменность, высокомерие, почти презрение, и все это жарко варилось в одном котле с необоримой сексуальностью, перед которой не могла устоять даже Ино, пропитанная ею насквозь и заработавшая перед чужой привлекательностью железный иммунитет. То, что происходило в ее голове, затмило по уровню абсурда все ее фантазии, которые она когда-либо проигрывала в своей голове, иногда вживую разыгрывая сценки; она любила кривляться перед зеркалом, то презрением изламывая брови, то слегка поджимая пухлые губы, представляя, как она бы смотрелась в разных ситуациях, репетировала колкие, остроумные фразы, которые могла бы сказать, играла голосом, подбирая самую эффектную тональность. Однажды Саске застал ее в ванной, после душа, замотанную в полотенце, и воображающую перед запотевшим зеркалом, какое у нее будет лицо во время секса. Она закусывала губы, тихо, низко постанывала, чуть всхлипывала, то щурила, то распахивала глаза, перекидывая тяжелую мокрую копну волос с плеча на плечо — короче, Саске не дебил, к сожалению, и быстро смекнул, что она делает. Сказать, что это был пиздец — ничего не сказать; она еще неделю не знала, куда девать взгляд при виде вентру, но он ограничился лишь одной реакцией, и лучше бы подъебывал, честное слово — ей бы было легче. Он только покрутил пальцем у виска и сделал вид, будто ничего не видел. Ох, как бы он охуел, если бы увидел ее сейчас. Она подняла корпус, больше не вжимаясь грудью в теплую шкуру, и двигала только бедрами, остро чувствуя, как горячие мурашки от собственной смелости бегут по плечам; то ли от того, что она больше не жалась к нему, то ли Сай действительно резко ускорился, но под ней усилились толчки от каждого внушительного прыжка пантеры, давая благодатную почву для грязных, по-настоящему пошлых мыслей, и она задвигалась быстрее, ловя его темп. Едва перед ними расступился лес, обнажая подъездную площадку к особняку Граута, Ино будто очнулась от странного наваждения, ужаснувшись; что же, блять, такое она вообще творит? Сай резко остановился, и погруженная в себя и свои ощущения Ино едва не слетела с него, в последний момент успев уцепиться за холку и нелепо, как клещ, повиснув на нем. Сползла на подкашивающихся ногах и, шатаясь, отошла на несколько шагов в сторону дома; у нее не было ни сил, ни желания сейчас видеть Сая. Слишком сильные эмоции он будоражил в ней. Запретные эмоции. Теперь, когда она знает, что он оборотень — на подобные чувства должно быть наложено табу. Где только взять на это силы воли…  — Ты в порядке? — от его голоса ее шибануло под лопатки, как разрядом тока; она затряслась.  — Да, было… нормально. Спасибо, — не оборачиваясь, кинула она, и тут же влетела в дом, надеясь, что он ничего не скажет ей вдогонку. Заклиная, чтобы он просто молчал. Стремительность — отличная штука. Один их немногих талантов, за который она была благодарна вампиризму в целом и клану тореадор в частности — меньше чем через полминуты она уже тяжело дышала, подпирая дверь своей комнаты спиной, медленно по ней сползая. Воздух наполнял легкие и выходил из них неизменным, не принося того облегчения, которое бы принес ей, будь она живая и завися от него; привычка еще была, вампиры часто дышали по инерции, просто от того, что тело помнило, что так надо. Лет через сорок она забудет, что когда-то дыхание было жизненной необходимостью, и эта последняя грань навсегда отсечет ее от мира смертных — наравне с небьющимся сердцем. Но пока она еще дышала, тяжело и рвано, переживая в своей голове снова и снова головокружительную поездку, разжегшую в ней то, что она утрировала как вампир, и совсем похерила, как человек. Она все еще могла желать. Не так, как это делали тореадоры — красиво, эротично, чувственно, абсолютно фальшиво. Оказывается, она еще помнила, что такое настоящее, человеческое возбуждение, не изуродованное вампирскими ужимками ради соблазнения жертв и кормления. Глаза Сая смотрели на нее со всех стен ее кричаще-розовой комнаты, и глухое раздражение, обида, злость и обреченность заворачивали внутренности в тугую влажную тряпку, а чужеродный мертвому телу жар тем временем плавил ее, сжигал, калечил ее устоявшийся внутренний мир, в котором было так спокойно, пока не появились они. Пока не появился он. Как было легко мечтать о нем, когда он был красивой картинкой на экране ее ноута! Как легко было представлять его, глядя на плакаты, где он был то милым, то роковым, таким разным, и везде — обезоруживающе сексуальным. Как было легко, пока она просто грезила о несбыточном будущем, о невозможной встрече, о невообразимых отношениях; как стало сложно теперь, когда красивая картинка нашла воплощение в реальном человеке, от взгляда — живого взгляда — которого коротило так, что казалось, у нее вот-вот реанимируется сердце, начав выламывать тугую клетку из ребер. Не понимая, что делает, заперла дверь — никогда не делала этого раньше, ни одного раза с тех пор, как обосновалась здесь. Нужно смыть с себя запах оборотня, нужно смыть, чтобы этот запах не терзал ее ноздри, счесать с себя кожу жесткой губкой, если понадобится, только избавиться от наваждения, от этих мыслей, очиститься и освободиться от удушающего жара, колотящего изнутри. Быстрей, как можно быстрей. Она успела всего раз моргнуть, когда ее рука уже выкручивала на полную вентиль холодной воды в ванной; эта дверь тоже была уже заперта. Стянула футболку, пропахшую оборотнем, отбросила в дальний угол ванной, подальше от себя; джинсы туда же, чтобы еще хоть раз она надела их, да ни за что! Белье сорвала, не заморачиваясь расстегиванием крючков; смыла тонкие кружева в унитаз, подальше, еще дальше от нее. Ревниво прошлась носом по запястьям, по волосам — все пахло им, все заставляло ее дрожать и нервничать, она практически рухнула в пустую ванну, на самом дне которой плескалась ледяная вода, и ее пробрало; она затряслась, хватая все, что попадалось под руку — молочко для тела, пену для ванн, гель для душа, шампунь — все плюхалось в воду с противным пластиковым звуком, ударяясь о керамическое дно. У пены для ванн легче всего слетел колпачок, розовая густая жижа потекла по рукам и ногам, пальцы скользили, когда она пыталась открыть гель для душа; не добившись результата, остервенело вцепилась в горлышко бутылки зубами, отрывая его, раня губы об острые края пластика; скользкая, ледяная, дрожащая, вся в пене и геле, она была противна самой себе, размазывая коктейль из синтетических запахов по коже, пытаясь смыть этот запах, сводящий с ума, с себя. Густо измазала грудь, даже не вспенивая, смыла остатки косметики с белого, покрытого рисунком синих вен, живота, и только ее руки дошли до бедер, она уже не смогла остановиться, ненавидя себя, размазывая по лобку и ниже скользкую массу, проникая пальцем между опухших, покрасневших от неудобной, травмирующей езды, губ, и до последнего борясь с собой, оттягивала момент, когда она все же тронет… С губ сорвался бы задушенный стон, если бы она не закусила их так, что кровь капнула на грудь и узкой дорожкой побежала вниз, по животу и боку, смешиваясь с ледяной водой на дне ванной, пока пальцы уже забытыми, но знакомыми движениями, толчками подводили ее к краю, к грани, за которой — полное безумие, доступное человеку, и никогда — вампиру. Пальцы на ногах поджались, будто в попытке найти опору, но в скользкой, полупустой, ледяной ванной, где соотношение воды было примерно равно количеству вылитого из флаконов для мытья всего, чем только можно мыть разные части тела очень грязного человека, опоры никакой не было, был только острый жар между ног, нарастающий в такт движениям ее руки, мнущей, прижимающей, гладящей так, как она этого не делала ни одного раза с момента ее физической смерти. Это умерло в ней в тот же момент, когда остановилось ее сердце, и спустя столько лет, оргазм был сильным, рвущим на части, сокрушающим, оглушающим — уже на пике, она никак не могла остановиться, продолжая терзать себя, слепо уставившись в потолок, и перед глазами застыл Сай, коротким движением облизывающий нижнюю губу и задирающий водолазку. Сай, подмигивающий ей в логове ее Сира. Сай, прогибающийся под ней в своем истинном облике. Сай, отпивающий вино, не отрывая от нее тяжелого взгляда. Сай, которого так хотело ее мертвое тело. Сай, Сай, Сай… Опустошенная, изнемогающая, замерзшая, наполовину погруженная в ледяную воду — она не могла больше двигаться. Она застыла, и впервые ей показалось правильным, что мертвое должно быть мертвым — вампиры прокляты гораздо тяжелее, чем сами это осознают. Ведь ей никогда не ощутить того, что, казалось, прямо сейчас может дать ей сил существовать дальше — она, к сожалению, не настолько дура, насколько сама себя хотела считать. Ей хватало мозгов, чтобы понимать — Сай никогда не будет с ней, под ней, в ней — никогда так, как ей это нужно. И слезы больше не принадлежали тореадору, умеющему страдать со вкусом. Слезы текли по абсолютно неподвижному лицу сломанной куклы, настолько же живой, насколько может быть живым фарфор, и то человеческое, что в ней оставалось, стремительно угасало — пусть лучше так. Заключенный в оболочку мертвой плоти, вампир внутри оставался живым, а это — самое злое и жестокое, что только можно было придумать. Совершенная пытка. В это утро Ино умерла во второй раз, срывая многочисленные плакаты со стен своей комнаты.