The Great Nothing

— В чём сила, брат? Некромант отрывается от телефона — такое редкость. В голосе Эрнеста привычная насмешливость, однако нет привычной нотки. Она, как колокольчик на фоне, задавала правильный ход вещей, правильный ход мыслей, правильную последовательность. В голосе Эрнеста пропало слепое обожание и животный страх. На том, глубинном, подсознательном уровне. Его слышит только Некромант; чутко улавливает, как змеи на вкус пробуют воздух. Эрнест смотрит — всегда так смотрел — однако что-то изменилось то ли в нём самом, то ли в мире, непонятно; Эрнест смотрит открыто и прямо, заглядывает брату в душу — вот что не так! Некромант ведёт плечами, еле заметно морщится. Неужели вырос? Неужели он смог? Он, Некромант, взрастил чудовище, которое всё-таки его однажды сожрёт? Неужели ему удалось?.. — В правде, — неохотно отзывается тот. Не смотрит на младшего. — Кто сильнее — тот и прав. Эрнест заливисто смеётся — Некромант редко шутит. Обычно посмертно. — А кто сильнее? Такие разговоры — норма. Однако… Некромант всё-таки смотрит в ответ чуть прищурившись. — Ты же должен знать, — продолжает провоцировать второй. Садится в кресле полулёжа, перекинув ноги через подлокотник. Закуривает. — Ты же у нас… Бог? Божок? — Молчи, Антихрист, — хмыкает Некромант и улыбается — едва заметно, самыми уголками рта, пряча это под вечно падающими на лицо волосами. — Ой, да брось, — Эрнест закуривает, блаженно затигиваясь дешёвыми, вонючими сигаретами — так и не перешёл на что-то нормальное. — Бог всегда боялся, что придёт кто-то равный ему. Я пришёл. Но с твоей подачи. — Значит, я не Бог. Я тебя не боюсь. — Я тебя уже тоже. Уже тоже. Эрнест не врёт — это самая парадоксальная черта, как для социопата. Брат воспитал. Некромант чувствует его силы, как они копятся, как чёрная дыра поглощает Вселенную, так Эрнест научился использовать этот мир в своих целях. Что бы то ни было. Любое слово, любой взгляд. В движениях энергии больше. Некромант — константа, Эрнест — движение. К развитию ли? Ой ли? — Я ненавижу людей, но они точно в этом не виноваты. Солдаты будут стрелять в детей, потому что они солдаты, — напел чьи-то подсмотренные или подслушанные строчки младший, отстранённо куря в потолок. Кажется, он вовсе забыл, что находится здесь не один. — Ты вот никогда не спрашивал, почему я суициднуться хотел. Тебе неинтересно, знаю, но ради приличия. Ты ж иногда с людьми в церемонии играешь. — Ты не себя пытался убить, — Некромант снова утыкается в телефон — там рецепт классный, надо попробовать, — а то, что внутри тебя. — Ну да. И вот оно сильнее оказалось. Так в чём сила, брат? — В правде. Эрнест усаживается так, чтобы его невозможно было игнорировать, однако, Некроманту это успешно удаётся. — Оно право. И я прав. И ты. И у каждого правда своя. Истина одна, а правда у всех разная, и никто не врёт! Парадокс, правда? — Ты нахвастался тем, что перешёл очередной рубеж, или тебя может ещё похвалить за это? Эрнест фыркает. Заваливается обратно, расслабленно откинувшись. — В принципе — нахвастался. — И вдруг подрывается резко на ноги. — Хотя нет. Пойду ещё остальным похвастаюсь. Жду тебя в постельке. Некромант только поднимает голову на весёлого братца. — Не боишься? — усмехается он. — Неа. — Тот наклоняется близко-близко, проводя пальцем по грубому шраму на горле. Почти нежно. — Я ж тебе уже с психу голову как-то отрывал — это совсем не страшно. Эта Вселенная точно сломалась, — думает Некромант. Сначала Ася, теперь этот… Но то, что он всегда делал, ради чего мучил, наконец стало понято. Наконец признано. Наокнец… он посмотрел в экран — да, этот рецепт определённо стоит приготовить.