Шрамы солдата Джейн

Джейн никогда не замечала за собой выдающегося терпения — но она усвоила жизненные уроки и с переменным успехом держала себя в руках. Жаль, что нельзя было отвести душу и выкинуть в окно Вегу, по понятной причине приставленного к ней. Миранда и Джейкоб умели себя вести, и с ними такое проделать хотелось в меньшей степени. На нее свалилось слишком много свободного времени. А еще, когда не допрашивали про «Цербер» и подрыв ретранслятора в системе Бахак, на Джейн бесстыдно пялились, думая, что она не видит или не замечает. Если на теле светящиеся рубцы можно было прикрыть одеждой, то на лице их было не спрятать, а один беглый взгляд дегенерировавших до красных фонариков в склере глаз был способен вогнать в холодный пот любого. Сначала это худо-бедно забавляло, а потом стало выводить из себя. Ей запрещали выходить за порог квартиры, продукты и необходимое привозил курьер или все тот же качок-надзиратель. И, прикрываясь какими-то хилыми отговорками, ей отказали в спиртном. Поэтому угомонить удушающую злобу, накатывающий волнами гнев и захлестывающее с головой презрение ко всем окружающим ничем было нельзя. Поэтому периодически в квартире приходилось менять мебель и что-то чинить. Андерсон сжимал губы в тонкую линию и повторял, чтобы она даже не думала о том, чтобы направлять свою агрессию на Вегу — иначе разговор об ее судьбе будет короток. Раздражающий фактор для испытания ее выдержки… ничего, она всегда умела ждать. Ждать, как на Мендуаре, как перед нападением на Цитадель — и потом с усмешкой чеканить в растерянную рожу: «Я же говорила». Батарианцы хотели ее крови, Альянс хотел выкрутиться и сбросить на нее всю ответственность в случае, если дело не удалось бы замять. Небось, считали, что еще одна смерть ей все равно не навредит. Но, кроме раздражающего отношения к ней, как к обросшему мясом гету, было еще кое-что, выводившее из себя не меньше. Те пара часов перед прохождением ретранслятора Омега-4, проведенные наедине с турианцем. С Гаррусом Вакарианом. Метко он когда-то выразился — «межвидовой кошмар». И нет, ужасно это не было. Неудобно, непривычно, больно от трения пластин и острых когтей, но какой это пустяк по сравнению с ранами после какой-нибудь заварушки. Кошмар состоял в том, что это слишком напоминало бредовый сон: туарианец в ее постели… турианец, к которому она сама сделала первый шаг. Турианец, который молча сидел за спиной и выслушивал ее сбивчивое бормотание про то, как она ненавидит инопланетян, и что они сломали ей всю жизнь. А потом, когда весь запал у нее выгорел, Гаррус просто вздохнул и ушел. И больше с ней не заговаривал. Чего ради Джейн затягивала петлю на его шее, почему так стремилась вылепить из него подобие себя? Только потому, что он с ней соглашался? Потому, что назвал единственным человеком, с которым он не чувствует себя неловко? Так ведь это было притворством! Он ведь понимал свою роль, понимал границу… Всякий раз, доходя до мыслей о том, какие цели преследовал сам Гаррус, поддерживая этот спектакль, Джейн ломала очередной стул, разбивала тарелку или раскалывала датапад. Бессмысленная ярость раскаленными иглами впивалась в мозг, и если после уничтожения базы Коллекцинеров была возможность заняться обломками «Нормандии SR-1» на Алкере или «просьбой» Хакета, подкинувшей весь этот геморрой с необходимостью встречи астероида и ретранслятора, то здесь отвлечься было невозможно. На нее сваливали все грехи, называли сумасшедшей, и попытки Андерсона с Хакетом протолкнуть правду об угрозе Жнецов на первый план терпели крах. Мечущейся из угла в угол и переставшей засыпать без снотворных Джейн оставалось только порадоваться, когда по настоянию Андерсона ей назначили сильные антидепрессанты. На все последующие недели ей стало настолько похер на все и всех, что даже шрамы смогли зажить и глаза — вернуться к прежнему виду. Но за три дня до того рокового слушания любые лекарства отменили, поэтому дурные мысли пришли снова. Правда, и сбежать от них оказалось вполне возможно — на фоне-то начавшегося вторжения. Одержимая жаждой действовать, Джейн с энтузиазмом и горячностью ринулась сначала на Марс, а затем к Цитадели, где ее мнение — ожидаемо, — проигнорировали. Так что она привычно послала Совет в пешее эротическое и прошлась до больницы, где собиралась выяснить, когда Кайден вернется в строй — а в итоге поддалась на уговоры доктора Чаквас и выслушала очередную лекцию о том, что шрамы могут вернуться, если не быть спокойнее и срываться по любому поводу. Маразм одолел, не иначе, но профессиональные навыки определили ее ценность в команде…

***

Джейн приснился тот мальчишка из Ванкувера. Она бежала за ним, пытаясь догнать, хотя сам воздух этому мешал. Гудение Жнеца, как эхо взрыва того дредноута Альянса. И заживо сгорающий ребенок. Резко проснувшись, Джейн долго оглядывала не расстеленную кровать под собой, пока не вспомнила, что заснула сразу, как прилегла под предлогом на минуту побыть в тишине. Холодная вода в лицо отрезвила. С какого перепугу ей в голову врезался какой-то пацан — тем более, дохлый? Он ей никто, даже имя умерло вслед за ним. Сотни, если не тысячи трупов в прошлом — а снится ей какая-то недоросль. Джейн списала это на отходняк от таблеток. Всю дорогу до Меная она чувствовала себя вполне комфортно, бродя по кораблю, запоминая имена и лица новой команды и собирая по разным углам свои модели кораблей. А на Менае в ее жизнь вернулся личный кошмар. Если явление Аленко и Лиары еще как-то поддавалось логике, то представший при полном пафосе Вакариан не вписывался ни в какие рамки. Почему бы ему просто не сдохнуть на передовой и перестать действовать на нервы? Джейн не выдала своей подлинной реакции на его появление — но вздрогнула, когда обыкновенное рукопожатие превратилось в… этот странный жест. Это было невозможно физически, но она почувствовала его тепло через все слои перчаток. Осевший осадок вновь всколыхнулся, забивая мысли. Джейн не ожидала, что он захочет вернуться на «Нормандию». Она минут пять простояла у главной батареи, слушая разговоры Гарруса с примархом и ожидая, когда тот закончит со своей калибровкой. И, не дождавшись, первая начала разговор, в котором вела себя, как полоумная, так и не задав главные вопросы. А уже дойдя до камбуза, внезапно вернулась и достала из-под пульта ту самую выпивку, припечатав, чтобы к вечеру был как штык в ее каюте для проведения беседы об уместности спиртного рядом с «Таниксом». Гаррус пришел, сразу же с порога поинтересовавшись, хватило ли ей самолюбия не пробовать турианскую выпивку. Растерявшая за прошедшие часы весь запал на разговоры Джейн кивнула на стоявшую под столом бутылку и сказала, чтобы забирал ее и убирался сам. Он этого не сделал, напротив, подойдя — но сел на другой конец дивана, натолкнувшись на ее недобрый взгляд. И предложил честный разговор, а не то, что произошло у главной батареи. Джейн замерла, не донеся стакан до рта. Уже одна большая порция неразбавленного батарианского эля жгла живот слева, обещая ударить в голову почище приклада, и кто знал, во что грозила превратиться капитанская каюта, находись в этот момент поблизости этот чертов турианец. Она прямо спросила, чего он до нее докопался, если уже получил ее согласие на эти «межвидовые отношения». Гаррус прочистил горло и с плохо скрываемым негодованием поинтересовался: — Шепард, неужто ты действительно думаешь, что я тебе поверил? Джейн усмехнулась и отставила стакан в сторону: — Обычно прокатывает. — Не со мной, — отчеканил Вакариан и сложил руки на груди, продолжив прожигать в ней дыру взглядом. Она, выругавшись, махнула на него рукой: хочет испытать крепость ее выдержки и свою удачу — на здоровье. Сам же потом будет виноват. Джейн не заметила, когда в его руке тоже оказался стакан, и он из него понемногу отпивал, доливая из бутылки. Кажется, на десятой порции ей в голову пришло спросить, как у турианцев получается не проливать мимо глотки. Тот что-то ответил, а вскоре уже относил в медотсек, где Чаквас промыла ей желудок и напичкала лекарствами. Придя в себя и с неудовольствием поняв, что заливать бешенство пойлом четырехглазых было одной из самых дерьмовых идей, Джейн с удивлением обнаружила, что доктора на горизонте нет, зато обнаружился Гаррус, сходу задавший вопрос: — Может, наконец, поговорим? Она, потрогав тяжелую голову, скривила усмешку: — С чего бы тебе толкать меня на откровенность? На что получила внезапный ответ. — Кто-то же должен это сделать. Джейн опешила. И, не зная, как реагировать, шатающейся походкой поторопилась вернуться к себе в каюту.