Солнышко

Проснулся оттого, что мне почудились дедовы шаркающие шаги. Я подскочил, как буйнопомешанный, дернулся было с кровати, но вовремя вспомнил, что дергаться мне больше незачем, ибо деда больше нет. Эта мысль отчего-то сегодня далась мне легко и почти безболезненно, и я тут же внутренне устыдился того, что скорблю недостаточно. Пока я разбирался со своими нездоровыми мыслями, Ильдар варил кофе, а потом пришел в комнату с подносом, на котором стояли две маленькие чашки с горячим напитком и тарелка бутербродов с ветчиной. — Завтрак в постель, — сказал Солнышко и кривовато улыбнулся. — Ну прям как бабе, — хмыкнул я и, спохватившись, добавил: — Спасибо, кофе очень кстати. Взбодрюсь перед тем, как встречусь с любимыми родственничками. Может, даже и без членовредительства обойдется. — Дэн, я же говорил, ты можешь остаться. Ну, по крайней мере, пока всё не наладится. — А нечему там налаживаться. Ты ж не думаешь, что я внезапно воспылаю страстной трепетной любовью к своему отцу? Если когда и были у меня родственники, которых я любил, то совсем недавно они все кончились. — Я опрокинул в себя содержимое чашки залпом и поморщился — горячо, глотку ошпарил, придурок. — Тем более оставайся. — Солнышко. — Я отставил поднос в сторону и потянул Ильдара на себя. — Если я останусь, то ты неминуемо очень скоро окажешься без одежды. — Если ты думаешь, что меня это пугает, то ты очень ошибаешься, — Ильдар улыбнулся шало и чмокнул меня в губы. — Я бы заставил тебя обо всем забыть. Ты думал бы только обо мне. — А потом придет твой батя и спросит, чем мы тут занимаемся. Даже и представить стремно. «Здрасьте, Владимир Батькович, а мы тут с вашим сыном сексом трахаемся». — Ну-у-у, — протянул Ильдар и отвел от меня взгляд, — знаешь, не хочется, конечно, тебя шокировать, но он как бы и в курсе. — Что, Черный и ему всё распиздел? — возмутился я. — Нет, — улыбнулся Ильдар. — Просто папа все про меня знает, а ещё он видел, как я на тебя смотрю. Дважды два сложить сумеет, он же ученый. Оставайся, Дэн. — Ага, — фыркнул я. — Поиграем в милую гомосексуальную ячейку общества. — А хоть бы и так, — пожал плечами Ильдар. — Кому от этого хуже? Я был вынужден признать, что никому. Да и, честно говоря, уходить мне и правда не хотелось. Хотелось совсем другого, хотелось показать Ильдару, что я не какой-то там мудак, воспользовавшийся ситуацией, хотелось показать, что он действительно мне дорог и я действительно хочу его. Просто так хочу, потому что он мне очень нравится, а не потому что мне нужно забыться, потому что я, как оказалось, та ещё истеричка. Как Макс говорит, «блядские матушкины гены». *** Как бы я ни оттягивал время, встретиться с дорогими родственниками всё-таки пришлось. Я к тому времени уже поостыл и был абсолютно равнодушен ко всему, что мне собирались сказать, поддержка Ильдара тоже здорово помогала. Даже его блаженный батька и тот мне сказал, чтобы я не переживал понапрасну и что я могу остаться у них столько, сколько потребуется. Всё-таки роняли его в детстве из люльки, однозначно. Любой другой батя, узнав, что его сын домой любовника на пмж притащил, обоих бы убил нахрен, а этот только улыбается и всячески дает понять, что я в их семье совсем не лишний. Солнышко, кстати, рассказал мне историю своего признания. Как раз после того, как я решил, что неплохо бы сказать о наших отношениях и моему отцу тоже — а вдруг его после этого хватит инфаркт, и будет мне счастье? — Слушай, помнишь, я тебе говорил, как спину повредил? Я кивнул, хотя, конечно, ни черта не помнил. Из Солнышка ж информация сыплется, как из дырявого мешка, ему только дай свободу — не заткнешь. А разбирать в этом эмоциональном бубнеже действительно ценную информацию я пока не научился. Но насчет состояния его спины я и впрямь переживал, особенно после того, как ее у него заклинило прямо во время нашего с ним страстного секса. И он, придурок, не признался, что такие интенсивные физические нагрузки ему противопоказаны, и я, дебил, дорвавшийся до тела и мозговыносящего секса, даже об этом не подумал. — Ну, в общем, экстремальные виды спорта тут совсем ни при чем. Странно даже, что ты не догадался, видел же, как я выгляжу. Где я и где спорт. Короче, — Солнышко вздохнул, — я же про себя достаточно рано всё понял, а в шестнадцать решил, дурак, что это самое настолько важно, что скрывать это от собственных родителей просто непозволительно. Должны же они о своем сыне всё знать. — Тебя что, мама с папой отпиздили? — удивился я. — Дурак! Мама… ну, она меня не приняла. Начала говорить, что все это временно, просто возраст такой, что она запишет меня к специалисту, что всё будет хорошо, я встречу ту самую и буду с ней жить долго и счастливо, перед этим осчастливив маму парочкой внуков. — А батя? — А батя ученый же, — улыбнулся Солнышко. — Не переживай, говорит, сынок. Это всё нормально абсолютно, мы это не выбираем. И вообще, даже Александр Македонский!.. В общем, они стали с мамой ссориться. У них и раньше не всё гладко было, а тут ещё и повод появился, они начали поговаривать о разводе. Я, естественно, решил, что всё это из-за меня, переживал, ходил подавленный, огрызался со всеми, ну и огреб в итоге. Домой возвращался поздно, а мне навстречу ребята, чего это, говорят, у тебя пуховик красный, как у бабы, пидор, что ли? А я и говорю, да, мол, а как вы, мальчики, угадали? И в щеку одного из них поцеловал… — Пиздец! — прохрипел я. — Как тебя в живых-то оставили после такого? Блядь! Чтобы вообще у нас по району в одиночку не ходил, понял?! Словоблуд! — Ну чего ты, — Солнышко погладил меня по плечу. — Это же уже давно было. Меня подлатали, с мамой отношения наладил. Она, конечно, так меня и не поняла, но приняла, по крайней мере. Сейчас с новым мужем старается нового ребенка завести. Вдруг он у нее не таким дефектным получится. Солнышко рассказывал обо всём этом весело, со своей извечной улыбкой на лице, но, блять, уж я-то со своими извечными проблемами прекрасно видел, как ему больно об этом говорить. Так что, выходит, я ему был нужен точно так же, как и он мне. Ему тоже был нужен тот, кому ещё хуже, чем ему. Надо сказать, что это совместное проживание вообще нас здорово сблизило. А хуй его знает, как это объяснить, но теперь я ощущал, что всё у нас всерьез, не просто так, что потрахались и разбежались, а типа… ну, чувства, что ли. Вот как у Макса с Куколкой. Короче, вот так нежданно-негаданно на девятнадцатом году жизни я обрел семью, которой у меня толком и не было никогда. Поэтому-то, наверное, я и отправился на встречу с родителями спокойный, как слон, хотя и не знал, чего от них ожидать, но что-то мне подсказывало, что ничего хорошего, как обычно. Батька, может, опять в обезьянник меня на пятнадцать суток сунет за мое «нападение на сотрудника правоохранительных органов». А что, он может, он же отбитый напрочь. Или из друзей моих может задержать кого-нибудь, чтобы я шибко-то не выебывался, такое уже бывало, Черного так вообще раза три ни с хуя в отделение возили. Но чего я никак не ожидал, так это того, что со мной будут разговаривать как с любимым сыночкой. Мама встретила меня неестественно ласковой улыбкой, в щеку клюнула, запричитала, что столько дней я ночевал неизвестно где, спросила, как я. Пока я стоял, открыв рот, охреневая от внезапно свалившейся на меня заботы, в комнату вошел отец и подал мне руку. Он за руку со мной не здоровался никогда, считая, что это приветствие только для равных, а меня равным себе он не считал никогда, позор семьи же, чего со мной вообще здороваться, а тут… Как в параллельной вселенной прям. Может, они на кухне газ забыли закрыть, и меня с этого нефигово так накрыло? Чай мы пили в полной тишине. По правде говоря, мне и чай-то этот в глотку не лез, потому что я чувствовал на себе пристальные взгляды. Когда мама вдруг начала расспрашивать о том, как я себя чувствую, я не вытерпел: — Какого хрена происходит? Мать вздрогнула, отец нахмурился, побарабанил пальцами по столу. — Ладно, — сказал он. — Не будем ходить вокруг да около. Если ты столько времени находил, где ночевать, значит, и в дальнейшем тебя это не затруднит. — Из дома выгоняешь? — хмыкнул я. Чего-то такого я и ожидал. — Тебе нужно собрать документы и переписать квартиру на меня, — продолжил отец. — В смысле? — Твой дед, — отец поморщился, — оставил завещание. Понятия не имею, когда он его составил и даже заверил у нотариуса, но это и неважно. Квартиру он завещал тебе. Мне? Ах ты старый, коварный пидорас! Значит, я отравить тебя хотел, чтобы квартиру заполучить, да? Значит, ты ее на первого встречного перепишешь? А ты… Старый ты хрен. Если бы ты только знал, как мне тебя не хватает. Если бы ты только знал, как я тебе благодарен… — Вот и отлично, — улыбнулся я. — Ты прав, мне нужно собрать документы. У меня к вам, родители, большая просьба. Когда вы будете отсюда съезжать, заберите, пожалуйста, все свои вещи. Не хочу, чтобы что-то напоминало мне о вас. — Ты здесь, сопляк, жить не будешь! Это квартира моего отца, я его сын! — Ты лицемерное чмо, которое не сделало ничего, чтобы носить звание сына. Ты деду посторонний, понял? Ему чужие люди были ближе своих! Что ты сделаешь, а, дорогой папочка? Убьешь меня, а? За решетку засунешь? Да пошел ты, понял? Он попытался ударить, мать завизжала, как резаная, а я только улыбнулся. Видеть, как отец мечется в бессильной злобе, как впервые в жизни его обыграли, как дед умудрился нагнуть его даже после собственной смерти… Однозначно, характером я в дедулю. Теперь я не сомневался — всё будет хорошо.