Оккупанты Мощёного

      Снова слезы, снова проклятья, снова мольбы о пощаде. Уже которую деревню довелось захватить, и во всех происходит одно и то же. В Мощёное батальон Этенберга прибыл вчера вечером, но усталые, обессилевшие солдаты не могли сразу заняться местным населением. Дело было решено отложить на утро.       Молодой командир батальона штурмбанфюрер Этенберг, в компании своего адъютанта Леманна неспешно обходил выстроенных в ряд захваченных жителей. Рядом с ними трусливо семенил один из деревенских стариков, успевший за ночь переметнуться на сторону врага. Теперь на его плече красовалась белая повязка «полицая», и он без малейших угрызений совести предавал своих людей, показывая тех, кто находился в родстве с коммунистами. Таких, независимо от пола и возраста, было приказано немедленно отправлять в Германию. — А вот эта, Лакеева Алевтина Иванна. У ней муж был один из этих самых, коммунистов. А сын на фронт месяц назад ушел. Теперь вот ваших там убивает, — злобно улыбаясь в лицо старой женщине, проговорил старик.       Два солдата немедленно схватили её и повели к остальным. — Это все? — удивился Этенберг. Он был единственным из всего батальона, свободно разговаривающим по-русски. Другие пользовались заученными фразами. — Так точно, — ответил местный «полицай», совершив какой-то нелепый жест.       Его поведение начинало раздражать штурмбанфюрера. Он никогда не любил предателей, пусть даже и вражеских. Этенберг не мог понять, как можно продать свою Родину, своих товарищей врагу? Нет, он, солдат Великой Германии, никогда бы не смог поступить так. Преданность своей стране всегда стояла у мужчины на первом месте. — Маловато народу, — тихо заметил Леманн. Он был прав, народу собралось не больше дюжины. — Не наша вина в том, что в этой деревне нет коммунистов, адъютант, — Этенберг пожал плечами. — Может, отправим еще кого-нибудь. Вдруг, что не понравится? — Леманн всегда боялся вызвать гнев начальства и старался как можно успешнее выслужиться перед ними. — Отправляйте. — Тебе что, совсем все равно? — вспылил Леменн. — Прошу не забываться. Сейчас мы находимся на службе, — холодно отрезал штурмбанфюрер, глядя в лицо своему другу и по совместительству адъютанту. — Наберите еще нескольких крепких деревенских и можете отправлять. — А твоё обещание? Мы несколько месяцев находились в лесах. И ты обещал нам расслабление, — уже шепотом продолжил Леманн, плотнее придвинувшись к Этенбергу и нагло улыбаясь. — Я помню. Берите кого хотите. Но оставлять приказываю не слишком много. Остальных направить в Германию, — скомандовал тот, и на его сжатых губах заиграла ухмылка. — Отбирайте добровольных, они расторопнее.       Леманн еще более радостно заулыбался и вместе с остальными солдатами направился туда, где были собраны молодые девушки и дети из местных. Этенберг не мог осуждать своих подчиненных, однако сам вел себя более сдержанно. Во всяком случае, никогда сам не выбирал себе ту, которой воспользуется следующей ночью. Этенберг просто забирал её у одного из солдат. Все советские девушки казались ему одинаковыми, и ему было все равно, кто из них будет в скором времени удовлетворять его потребности.       Этенберг захлопнул папку с документами и отошел подальше от толпы русских людей, которые с нескрываемым ужасом и ненавистью смотрели на немецкого командующего. Он хорошо понимал все сказанные в свою сторону фразы, но не обращал на них внимания.       Достав сигару, он и вовсе отвернулся ото всех. Мужчина уже давно пытался бросить курить, но служба, требующая много сил и нервов, не позволяла немцу отказаться от старой привычки. Он даже не мог вспомнить, когда в последний раз ему удавалось нормально отдохнуть и выспаться в чистой постели. Мужчина оперся на ствол дерева, в тени которого укрывался от палящего солнца, ожидая своего товарища. Простояв в таком положении несколько минут и внимательно оглядев всю близлежащую местность, Этенберг затушил окурок и прикрыл глаза, стараясь немного расслабиться. Но внезапно, в эту самую минуту он услышал громкий крик, заглушивший собой все остальные звуки. Немец распахнул глаза. Крик доносился из того места, где находилась сейчас большая часть его солдат. Этенберг поспешно направился туда.

***

— Все будет хорошо. Тихо, не плачь. У нас в родне нет коммунистов. Они нас не тронут, — Надя старалась успокоить младшую сестру, пока они стояли среди остальной деревенской молодежи, согнанной сюда немцами. Но голос её предательски дрожал и срывался от страха.       Девушка была готова вот-вот расплакаться, глядя на то, как её односельчан куда-то угоняют фашисты. Вон вместе с матерью повели её подругу Любку, лишь за то, что её отец относился к партии. Вон и старая Алевтина Ивановна. Никого не жалели немцы, ни стариков, ни детей. «Хоть бы нас не тронули», — молилась Надя, глядя по очереди то на мать, то на Машеньку, свою сестру.       Вроде всех собрали немцы. Семей коммунистов в Мощёном было не так много. Но, что произошло? Несколько солдат вновь вернулись и направились в их сторону. — Прячься, — шепнула Надя сестре, отталкивая ту за спину, туда, где в задних рядах стояли дети.       Солдаты подошли к ним и презрительно осмотрели стоявших. Один из них что-то крикнул по-немецки, и все рассмеялись. Надя задрожала от страха.       Молодой, широколицый, с близко посаженными глазами немец вышел вперед. Чуть осмотревшись, он резко выдернул из толпы одну из девушек. Прижав её к себе, он что-то прошептал ей на ухо. Глаза девушки на секунду распахнулись, и она поспешно закивала головой. — Да… Да. Я согласна…       Немцы одобрительно засмеялись и отодвинули девушку в сторону.       Надя не могла понять, что происходит, пока в следующую секунду этот самый немец на ломанном русском не продиктовал условия жизни для некоторых из них. Он сказал, что их немедленно отправят в Германию, но некоторые из девушек могут остаться для «оказания услуг» немецким солдатам. Надя не могла поверить своим ушам! Но еще больше она удивилась, когда несколько девочек, её одноклассниц, вышли вперед, добровольно отдав себя в руки захватчикам. Разве так должна поступать советская женщина? Терять свою честь, отдавать этим поганым немцам? Да ни за что!       Нескольких девушек солдаты выдернули из толпы силой и отправили к остальным. Надю они не тронули. — А этих в Германию, — скомандовал тот самый широколицый немец. Детей было приказано не брать.       Надя почувствовала, как её грубо хватают и толкают вперед. Но в этот момент, что-то крепко обхватило её, и на всю округу поднялся громкий крик. — Не пущу! — кричала маленькая Маша, вцепившись в свою сестру. — Не трогай!       Солдат, что держал Надю, от неожиданности отпустил её, а после сам схватился за худенькие ручки Маши, стараясь оттолкнуть ту от девушки. Но ему не удалось это сделать. Девочка вцепилась в сестру мертвой хваткой, а её крики в этот момент, наверное, были слышны на всю округу. Надя увидела, как их мать тоже прибежала сюда и в слезах пыталась успокоить младшую дочь. Она слишком хорошо знала, чем это может кончиться для неё. — Was ist denn hier los? — прогремел чей-то голос.       Надя подняла глаза. Она увидела, как к ним подошел Этенберг — главный. Тот, который вчера показался ей самым злобным среди всей немецкой орды. По крайней мере, именно он отдавал приказания обо всех происходивших сейчас ужасах. Тяжелый взгляд его бесцветных глаз был исподлобья устремлен на всех присутствующих.       Маша перестала кричать, но до Нади еще доносились её всхлипы. — Не трогайте мою дочь, — взмолилась мать девочек и опустилась на землю. — Возьмите меня вместо неё. — Зачем ты мне, старуха? — командующий презрительно оглядел, ползавшую перед ним на коленях женщину. — Леманн, что вы собираетесь с ней сделать? — на немецком обратился он к тому самому широколицему немцу. — В Германию, штурмбанфюрер, — ответил тот.       Этенберг подошел к Наде, и грубо отпихнув Машу, схватил её за лицо. — Зачем же в Германию? Такая красота нам и здесь пригодится, — сказал он, грубо вертя лицо девушки. — Ну что, милая, пойдешь ко мне? — уже на русском заговорил он с Надей. Она почувствовала, как его рука спустилась и на несколько секунд проникла под её платье.       Злость пересилила инстинкт самосохранения. Надя быстро схватила руку немца и оторвала от себя. — Да ни за что! Лучше я отправлюсь в Германию или умру прямо сейчас, — злобно проговорила она в лицо офицеру. Его брови поднялись. Отовсюду послышались удивленные возгласы. Немец улыбнулся притворно доброй улыбкой. — Кому же ты в Германии нужна? А здесь и мама, и сестра, и мне ты можешь понадобиться, — Этенберг разжал пальцы, отпустив Надю. Девушка отпрянула назад. — Пусть она присоединится к тем остальным, — отдал он приказ, и один из солдат схватил её.       Надю тут же отправили к оставляемым девушкам.       Сразу после этого, командующий развернулся и ушел, а Надя еще несколько минут не могла прийти в себя, понимая, что теперь её ждет.