Ты - мой мир

      По душам они не говорили с нею уже давно. Впрочем, если когда–то и был таковой разговор меж ними, то теперь уже предстояло всё забыть. Они виделись раз в неделю с утра – она готовила ему лазанью, вся сама нервничая из–за спешки и сборов. Он одевался неторопливо, но то отнюдь не означало, что он не спешил на работу.       – Застегни мне платье, – быстро тараторила она, и, когда его пальцы скользили к застёжке, это был единственный момент, когда он притрагивался к жене. После – лёгкий поцелуй и разлучение до того самого момента, пока вновь у них не выпадет достаточно времени для повторения точно такого же утра. Спустя неделю только удалось ему познакомиться с психологом, которого нанял он для супруги – да и то только потому, что Зои позвонила ему, отвлекая от работы. Она уже не в первый раз настаивала на этом.       – Милая, сейчас совсем неподходящее время, – проговорил он, прижимая трубку ближе к уху, дабы не слышал его находящийся поблизости мистер Морган. Зои всё же настояла, и уже через полчаса Райан пожимал руку мистеру Уинслоу – он попросил называть его просто по имени, несмотря на разницу в возрасте между ними.       – Не переживайте, после терапии ваша жена вернётся к вам в целости и сохранности, – улыбнулся он, и Райан уже попытался было как–то самостоятельно интерпретировать таковое высказывание, когда психолог быстро поправился: – Понимаете, в первые годы брака разногласия – это нормально. Ведь даже великий Роберт Стивенсон сказал: «Брак – это долгий разговор, прерываемый спорами». Важно лишь поскорее находить их корень и устранять, чтобы это не повлекло за собой… скажем так, неприятных последствий, – он указал рукою Тёрнеру на кресло напротив своего стола, и Райан, усевшись в него, с удивлением осознал, как быстро сердце его перестаёт биться столь часто, точно норовя выпрыгнуть из груди, и даже все торопливые мысли о предстоящих обязанностях по работе понемногу оставляют голову. – Подскажите, когда вы говорили с нею по душам в последний раз?       Райан задумался, в действительности осознавая теперь, что он не помнит этого момента, если таковой и был когда–то за период всего брака их вотще.       – Вот видите, – качнул головою Уилсон. – Между тем, если вы не обсудили самые важные темы друг с другом на первых же порах – финансы, поездки к родственникам, времяпровождение в ваше общее свободное время, дети…       – Сэр… – мягко улыбнулся Райан, стараясь не раскраснеться. – Уилсон… Мы так далеко ещё не загадывали. Да и нам обоим ещё совсем не до этого…       – Вот видите, – мужчина немного приблизился к Тёрнеру. – Спрашивали ли вы её, что она думает на этот счёт или решили всё сами? Стоит честно сказать друг другу обо всех планах и приоритетах. Если же не совпадут – ищите компромисс.       – Но ведь это три года, сэр! – Райан всё же непроизвольно сбивался на уважительное обращение к психологу. – И идёт четвёртый. Простите, я нисколько не сомневаюсь в вашем опыте и профессионализме, но таковые советы наверняка будут куда более действенны для тех, кто и года прожить друг с другом не может.       – Тогда что же вы предложите для себя? – с удивлением спросил Уилсон, складывая руки вместе и явно приготовившись слушать, а сейчас, в этот самый момент, Райан совершенно не готов был говорить и выступать.       – Простите, Уилсон, но я всё–таки не за психологической помощью к вам пришёл, – натянуто улыбнулся он, вставая.       – Присядьте, Райан, – мягко произнёс мужчина, переставая глядеть на него так, будто чего–то выжидал и требовал. – И давайте разберёмся по порядку. Так что же именно беспокоит вас?       – Поведение Зои, – немного поразмыслив, наконец произнёс Райан. – Её вечная обеспокоенность. Её постоянный стресс. Даже когда у нас всё складывается хорошо, она непременно придумает тему для конфликта, чтобы завести очередную ссору, – он с любопытством наблюдал, как мужчина что–то быстро записывает в своём блокноте.       – Стресс – это нормально для человека, – произнёс мужчина, на мгновение оторвавшись от своей рукописи. – Это реакция, заложенная в нас. Именно она помогает нам выжить, потому что во время стресса активизируются наши внутренние возможности. Но, что же, продолжайте, – с этими словами он снова наклонился к блокноту. – Ещё что–то?       – Временами она слишком горячится… – неуверенно продолжал Тёрнер, с жалостью теперь думая о том, что говорит о плохих качествах супруги своей первому встречному – пускай даже и тому, которому он платит. – Не думаю, что стоит записывать это…       – Всякая мелочь пригодится для разговора, – качнул головою Уилсон. – Что ж, я примерно понял вас. Был рад знакомству.       Они оба поднялись из–за стола, обменявшись рукопожатиями при прощании. Это было отнюдь не светское общество, но Райану и того было достаточно – вряд ли ещё они свидятся с Уилсоном. И оно к лучшему, ведь не самое приятное впечатление произвёл на него этот подозрительный человек. Зои поджидала его у двери, и Тёрнер, пускай и не был психологом, не смог не отметить, что для неё поистине важно было его мнение об сём специалисте: нервно болтая ногою из стороны в сторону, она, к тому же, теребила в руках тонкий ситцевый платок, попеременно, при этом, оглядываясь на дверь; едва завидев мужа, она робко поднялась, улыбаясь ему как на первом свидании, точно уверенная в том, что он вот–вот обрушится на неё с ругательствами. Уже один вид этот не мог не подействовать на него смягчающе. Он даже отчего–то вдруг отметил для себя, что она очень красива…       – Что ты думаешь об нём? – спросила она, приблизившись к нему и почему–то кусая губы.       – Он в меру красив и галантен, это правда, – равнодушно пожал плечами Тёрнер. – А ещё в меру заносчив.       – Прямо как ты на первых порах нашего знакомства, – улыбнулась она, принимаясь теребить воротник его рубашки, и он ощутил, как взбудоражило его это внезапное её прикосновение. У них впервые была близость в тот раз, каковой не было уже довольно долгое время, однако уже после блаженной неги Зои сказала ему ещё что–то про психолога, на что Райан отвечал лишь, что, к счастью, больше ему не придётся ни разу свидеться с ним.       – Отчего же не придётся? – спросила она, приподнимая голову на локте. Он взъерошил волосы и встал с кровати, ожидая нового серьёзного – ох, до чего же сего не хотелось сейчас ему! – разговора.       – Зои, милая, – начал он спустя некоторое время, находясь от неё на приличном расстоянии. – Я нисколько не умаляю профессионализма мистера Уилсона, однако же не уверен, что готов к сим сеансам и впредь. К тому же, моя работа, – он почесал в затылке, подбирая правильные и, как ему казалось, понятные ей слова, – навряд ли даст мне таковую возможность. У тебя времени на то куда больше…       – Ты даёшь мне знать, что я работаю меньше тебя? Что устаю гораздо меньше? – взвилась она, и ему стало совершенно ясно, что спокойного разговора теперь точно не выйдет, и вечер, в действительности, закончился очередною ссорою, в конце каковой он, смирившись, пообещал хотя бы один ещё раз навестить психолога. Впрочем, первое время ему поистине интересно было слушать, что Зои говорит об нём. Вначале это были просто обсуждения всей личности в целом этого человека, после она стала действительно пересказывать его советы. Следуя им, они съездили вместе на выходных на природу. Пока они лежали вместе на подстеленном на траве одеяле и обнимались, он впервые поведал ей, что вырос в краях наподобие этого и что ему совершенно нет разницы – спать на кровати, либо же на голой земле.       – Какой ты всё же странный человек, Райан Тёрнер, – говорила тогда она, целуя его. Но выходные спешно растворились в суете будней, и он стал всё реже появляться дома. Ему нравилось дольше бывать на работе и общаться с коллективом – он уже далеко не в первый раз ловил себя на том, как страстно мечтает о своей собственной команде. У него всё ещё остались связи с Джеком, Скарлетт, Филом, и порою они обменивались новостями – причём, Райан звонил кому–то одному, а команда кричала ему в трубку. Они так и не смогли разъединиться, и ездили по разным городам, снимая разные проекты, но уже с другим режиссёром. И теперь, когда смотрел он на новых своих коллег, он с удовольствием погружался в мечты о том, как мог бы, подобно учителю, психологу и наставнику одновременно обучать и прививать талант совершенно незнакомым ему людям; они бы, в свою очередь, давали ему самое дорогое – свою к нему привязанность.       Райану давно хотелось, чтобы его будущая команда по кинопроизводству была крепкой. Пускай они вдоволь выясняют отношения друг с другом, оставаясь самими собою и на съёмочной площадке! Он мог бы разрешить им и перебранки, и любовные – и даже супружеские – связи, и ненависть. Лишь бы они оставались самими собою! И потому теперь так интересно ему было наблюдать за разными характерами каждого из работников группы. Он ощущал себя практически их вторым родителем – впрочем, когда мистер Морган отсутствовал на площадке, разве не было сиё именно так? Ему могли поведать они все свои тайны, чувства и мысли о грядущем; могли рассказать о планах, зная, что он их поддержит и поймёт, будто отец, и даже выпьет с ними, будто самый лучший и близкий друг.       Между тем, сам мистер Морган не переставал говорить Райану о том, какой он видит в нём потенциал, и как далеко пойдёт он со своими талантами; и если раньше Тёрнер задирал его таким манером, намекая на повышение зарплаты, то теперь, спустя столь долгое время, чувство это в нём приутихло. Благодаря тому, что работала не одна только Зои, как в начале их совместной жизни, и они смогли кой–чего поднакопить, а также тому, что они научились худо–бедно распределять и экономить то, что имели из денежных средств, им стало куда проще в этом плане. Кроме того, и Зои стала много спокойнее относиться к этой теме – её куда больше волновали новые советы Уилсона, так что Райан привык к тому, что каждые выходные она вытаскивала его на природу и рассказывала о том, что ей поведал психолог.       – Нужно почаще говорить друг другу комплименты и хвалить друг друга, – поучала она.       – Разве я не делаю этого? – усмехнулся Райан.       – Когда это происходит в постели, это совсем не то – не тот момент. Тогда ты пребываешь в ином состоянии, – покачала головой девушка. – Скажи, – она взглянула ему прямо в глаза, – что ты сейчас обо мне думаешь?       Он отметил для себя, что она стала куда спокойнее, а потому позволил продолжать ходить к Уилсону. Дело явно шло на славу, и он больше не беспокоился о ней, когда поздно возвращался – она и сама приходила к психологу только лишь после работы.       Они стали проводить больше времени вместе на выходных, однако же это совсем не отменяло обязанностей в будни, при которых они не виделись порой совершенно. Райан наблюдал её спящей – когда поздним вечером возвращался домой с работы и когда уходил утром туда же. Зои и вовсе, выходит, не имела возможности видеть своего супруга. Впрочем, считал при этом Райан, разве не живут точно также иные семьи? Они продолжают любить друг друга – и это куда главнее всего остального.       – А ещё не надо всегда говорить то, что ты обо мне думаешь, – продолжала в другой раз Зои. – Лучше и вовсе промолчать, если что–то не нравится в поведении.       – Так это ты у нас всегда так делаешь. Райан, не делай то, не делай это…       – Прекрати! – воскликнула она, подбежав близко к нему и принимаясь шутливо бить его кулаками по груди. Он засмеялся, легонько сжимая её запястья, а после, отодвинув руки в сторону, нежно поцеловал её. Она нисколько не противилась. Он улыбался, разглядывая её в свете последнего тёплого солнца за этот год – близился сентябрь, а значит, ещё более суровое время, нежели было сейчас. Ему нравилось наблюдать за тем, как почти уже осенние лучи бегут по её тёмным, как и обыкновенно, коротко стриженным волосам, заставляя их переливаться от тёмного к каштановому, а на самом свете переходя даже в какой-то совершенно рыжий оттенок. Не то чтобы типажом его были лишь блондинки, однако же не раз уже за всё время их брака Райана задавался вопросом, отчего же выбрал он именно её и, главное, чем привлекла она его? Точно не внешностью – в вопросе внешности они всегда сходились взглядами с Мэтью. А Мэтью Зои не понравилась с первого же взгляда.       – О чём думаешь? – она игриво провела пальчиком по его лбу, будто силясь разгладить складки, образовавшиеся на нём от хмурости.       – О тебе, – как ни странно, совершенно беззаботно отозвался он, поглаживая её по спине. И она не стала спрашивать, потому что не было в словах его ни капли иронии, и она поверила сему, и только положила голову ему на грудь, слыша мерно бившееся в ней сердце. – О том, чем могла ты так зацепить меня вначале. Наверное, тем, как сильно ты не похожа на других…       – Когда ты скажешь уже родителям о нашей женитьбе? – поинтересовалась она. Райан уже не в первый раз отметил про себя, что, когда ей совсем не о чем поговорить, но страстно хочется, она начинает задавать глупые вопросы.       – Я ведь говорил тебе, – он тяжело вздохнул. – Что я дал себе обещание вернуться в Суррей…       – Только когда станешь известным режиссёром, – пытаясь подражать ему, произнесла Зои и подняла глаза к небу. – Но ведь мы уже живём не как фермеры, Райан! Разве не пора?       – Знала бы ты нрав моего отца, размышляла бы иначе, – качал головою Тёрнер. – Он посчитает, что я только за тем и вернулся – похвастаться перед ним своими «недодостижениями».       – Тебе пока особенно нечем хвастать, но это совсем не значит, что он не должен гордиться тобою, – возражала Зои, но Райан только лишь завершал разговор, когда всё заходило к этому – получался своего рода замкнутый круг. Она вряд ли в силах была осознать этого, тогда как сама росла в любви и ласке, не получая ни малейших претензий ни насчёт существования своего, ни насчёт собственных стремлений. – Но если это так уж сильно беспокоит тебя, почему бы тебе снова не наведаться к мистеру Уилсону? Уверена, что тема непростого детства – одна из главных в построении супружеских отношений во взрослом возрасте.       Как же порою раздражало его, что она начинает перенимать себе все эти психологические «штучки»! Будто с этим мистером Уилсоном они дружили уже несколько лет кряду. Однако, точно уже зная заранее нараставший гнев его, она внезапно стала очень милой, нежной и податливой, повела его с собою душ, и лишь одно смутило его после.       – Я ведь не раз говорил тебе уже, – мрачнея, произнёс Райан, – что вытираться одним полотенцем – плохая примета, это к ссоре.       Снова заговорил он на свой деревенский манер, пословицами! Она терпеливо молчала, наблюдая, как он, с присущими деревенскому, манерами застёгивает штаны прямо пред нею, не отворачиваясь. Это нисколько не раздражало её, однако же какое–то неприятное чувство при таковых его проявлениях своей (вроде бы давно канувшей в небытие?) природы накипало внутри неё. Наверное, лишь у мистера Уилсона, как могла она теперь признаться себе в сём, Зои поистине успокаивалась.       Когда выходные заканчивались, дни с женой начинали казаться Райану поистине сказкой. Они практически снились ему во снах – столь они были спокойными и безмятежными, без забот и тягот повсеместно окружавших его будней. Вскоре он столь сильно увлёкся работой, что стал всё чаще заводить с Зои серьёзные разговоры по поводу подработок – именно в эту субботу и в эти выходные предстояло быть ему на съёмках.       – Неужели же все актёры и кинопроизводители работают столь же усердно, как и ты? – удивлялась она. Он не знал, что ей отвечать. Они всей командой собирались на почти что пустой площадке, чтобы иной раз проверить, что всё верно запланировали и сделали. Вскоре ему даже стало нравиться работать без выходных.       Почему? Этот вопрос задавал себе почти непрерывно, однако всё чаще понимал, что дома приходится объясняться по каждому поводу, а здесь, на съёмочной площадке, объяснения абсолютно никому не нужны. Каждый занят своею работой и своими лишь обязанностями. Райан помогал им сосредоточиться, всё верно спланировать, а после шёл с ними отдыхать в пабы. Даже свои занятия с мистером Фрэнчменом он забросил из–за того.       В один такой вечер мистер Морган решил пойти с ними. Обыкновенно он сближался с командой только, когда у него имелся с нею важный разговор, и это было ещё одною чертой, которая отличала его от Райана. Но, впрочем, даже множество недопониманий не заставило бросить Тёрнера работу за эти несколько лет. Разумеется, все радушно согласились на его предложение, и после небольшой непринуждённой беседы, когда режиссёр стал замечать, что команда уже вне себя от весёлого настроения, а Райан, довольно хмурый, сидит в стороне, наблюдая за ними, но не желая присоединяться, спросил его:       – Райан, у тебя какие–то проблемы? Если есть, расскажи, ты знаешь, как я к тебе отношусь.       «Знает он», – усмехнулся было Райан, вспоминая их разногласия через слово на съёмочной площадке, но сейчас время было совсем не для шуток, и он только лишь покачал головою. Мистеру Моргану же было довольно много лет, чтобы вывести молодого человека на разговор, и вскоре ему всё–таки пришлось сознаться – и о карьере, и о Зои, и даже о психологе.       – Режиссёры – конечно, не то чтобы не семейные люди, но…       – Именно! – чуть не вскрикнул Райан, резко отрывая голову от стола – поведение, о котором и близко не мог предположить мистер Морган. – И я пытаюсь объяснить ей это уже в первый раз! Если бы раз побыла она вместо меня на съёмочной площадке, то, вероятно, осознала бы всю страсть и любовь мою к кинематографу.       – А поездка? Как она отреагировала на то, что ты улетаешь? – спросил мужчина, но Райан только лишь глубже после этого вопроса ушёл в свои мысли, став вдруг внешне куда старше, нежели был. – Ты не сказал жене о том, что улетаешь через две недели? – несказанно изумился он.       – Нет, сэр… То есть, я не раз собирался, но всё как–то до этого так и не дошло. То она ещё не вернулась домой от своего психолога, то я ухожу совсем рано, пока она ещё спит. И совсем не пришлось к слову…       – Не пришлось к слову поведать ей об этом? Райан, ты представляешь, насколько давно ты уже знаешь об этом, а она – даже и не слышала? Я, разумеется, не имею никакого права тебя корить в таковых вещах, однако же…       – Имеете, и полное, – качнул головою Тёрнер. – Вы мой режиссёр, а, значит, и своего рода наставник. Что и кто я был бы без вас и сидел ли бы вовсе сейчас здесь?       – Моя жена, сказать к сведенью, временами узнаёт о моих командировках даже раньше меня самого, – засмеялся мистер Морган, – но таков уж её нрав. Знаешь что, – он легко помог Райану подняться из–за стола, несмотря на то, что сам едва ли ощущал почву под ногами от выпитого спиртного. – Иди сейчас домой и хорошенько выспись перед выходными, подумав обо всём. Я дам тебе выбор, на каковой бы вряд ли решился, не зная, какой ты человек. Ты можешь не лететь с нами, Райан, если захочешь, – но, не успел Тёрнер и возразить, как режиссёр, поднимая ладонь и приказывая тем самым молчать, продолжил: – Выбери, что для тебя важнее всего. Я не буду, разумеется, увольнять тебя, если передумаешь, и дам тебе заслуженный отпуск. Только переговори с ней.       – Да, сэр, конечно, сэр… – лепетал крайне изумлённый Райан, и то ли от всего этого, ли от дороги, когда был у дома, уже мог мыслить вполне здраво. Когда он увидел силуэт её у окна в полнейшем сумраке тёмного дома, она стояла, обняв себя руками, но, вздрогнув, обернулась, услышав шорох в прихожей.       – Это я, – негромко произнёс он.       – Ты рано, – также тихо молвила она, но после вновь повернулась к окну, будто искала в очертаниях за ним чего–то для неё необходимого.       – Зои, мне нужно с тобой серьёзно поговорить.       – Ты потерял работу? – спросила его она, не обращая ровно никакого внимания на то, что он крадётся к ней сзади. – Больше не будешь возвращаться поздно? Это было бы самой лучшей новость на сегодня, Райан, но я и не ожидаю, что когда–либо услышу это от тебя.       Он помолчал и тогда она, наконец, взглянула на него.       – Что у тебя?       – Я улетаю, Зои.       Она снова отвернулась – впрочем, иного он теперь и не ожидал. Он собирался поговорить с нею, рассказав обо всех перспективах – главное же, чем сулит ему эта поездка.       – Это будет командировка, после которой меня непременно повысят. Повысят, слышишь? Я буду не только раньше возвращаться домой, но и больше зарабатывать – разве ты не об этом мечтала?       – Мистер Морган никогда не отдаст тебе своё место, – молвила она ледяным тоном, но он, не желая сдаваться, только с ещё большим пылом продолжал:       – В Лутоне стоящих фильмов снять нельзя – режиссёрам всегда приходится куда–то ездить и лететь. Помнишь, как тогда, на моей практике? Но ведь я вернулся, – он шагнул ещё ближе к ней, – вернулся к тебе. – А мы будем в России – никогда прежде не видел эту страну, но по рассказам знаю, что там неплохо. Там спонсоры, финансы, сцены – именно то, что нужно нам теперь, чтобы окончательно закончить съёмки, слышишь? – он легонько тронул её плечо, но она дёрнулась, делая от него несколько больших шагов по комнате и совсем оттого отдаляясь, и нынче это не воспалило в нём жар и прыть, а просто разозлило. – Но ведь ты сама говорила! Утверждала, когда мы женились, что будешь любить меня любым, будешь надеяться, чтобы я стал великим режиссёром и, так же, как и я, с нетерпением ожидать этого момента! Твои слова, Зои?       Она не отвечала. Он заметил в полутьме, как она чем–то усердно занята, и, когда, наконец, включил свет, увидел, как девушка собирает вещи. Она не желала больше ни слушать его, ни отвечать на его вопросы, а после, несмотря на то, что он пытался всеми силами останавливать её, ушла, хлопнув за собою дверью.

***

      – Моя жена ушла от меня.       Собственный голос глухим эхом отразился от тошнотворно и даже пугающе белых стен, и Райан, как мог, быстрее отвёл от них взгляд, но перед глазами теперь был точно такого же цвета мраморный пол, до белизны вылизанный ковёр… Он нервно провёл обеими руками по волосам, не в силах произнести что–либо – впрочем, как мнилось ему, что ещё должен был он сказать? Он пришёл к психологу, поведал ему об своих проблемах, а дальше уже – дело специалиста. И если молчит и специалист, значит, ситуация совсем безвыходная?       – Что вы ощущаете после её ухода? Поверьте, – быстро проговорил мистер Уилсон, когда Тёрнер поднял к нему взгляд. Лицо его за эти две недели сильно изменилось: мало того, что он пил почти каждый день, так практически перестал спать и, излишне будет упоминать, но и следить за собой – тоже. Однако же психолога сии изменения в своём клиенте нисколько, казалось, не поражали, и Тёрнер догадывался – он видел ситуации и похлеще. – Поверьте, – повторил мистер Уилсон, ловя на себе чуть ли не злобный взгляд, – что я вовсе не из–за дурных убеждений то спрашиваю, дабы, скажем, посмеяться над вами. Мне важно понять вашу реакцию. Вы ощущаете боль, опустение разочарование, тоску? Или же какое–то облегчение?       – Облегчение? – Райан, будто некормленый сутками пёс, сорвавшийся с цепи, кинулся к психологу, но вовремя остановился на середине кабинета. – По мне так заметно, что я ощущаю облегчение?       – Перейдём к другой теме, – мистер Уилсон невозмутимо перевернул листок в своём блокноте. – Расскажите о своём детстве, мистер Тёрнер. Частично я знаю о нём со слов миссис Тёрнер, но из первых уст, как понимаете, всегда лучше.       – Какое отношение моё детство имеет к сему? – рыкнул Райан, мотая головою из стороны в сторону.       – Предположим, например, что в детстве ваши отец и мать не ладили, – задумчиво протянул психолог. – Ему приходилось часто пропадать на работе – в поле, полагаю? Мать растила вас практически одна, не совсем понимая, почему о деньгах муж заботится более, чем о семье. Кроме того, у меня впечатление, что ваш отец влиял на вас, начиная с девяти лет. Полагаю, вам приходилось помогать ему на ферме, но вместе вы были мало, как обыкновенно сыновья ходят со своими отцами на охоту или рыбную ловлю.       – Верно, – произнёс Райан, всё более и более изумляясь догадливости мужчины.       – Вы были очень близки с матерью, верно?       – Да, очень.       – Но при этом именно мнение отца было для вас авторитетным всё то время? – Райан хотел было возразить, однако же мистер Уилсон продолжал, полностью теперь своими откровениями поражая его. Сам Тёрнер никогда психологом не был, да к тому и не стремился, потому ныне осознание себя самого во столько–то лет стало для него огромным открытием. – Я имею в виду, что каждый ваш шаг был наперекор ему, а значит, именно его слова заставляли вас делать что–то. Например, «Райан, не езжай за город» послужило своеобразным толчком покинуть родные края. А просьба не выбирать профессию режиссёра лишь укрепила вас в вашем выборе карьеры.       Он совершенно обомлел. Ему казалось, этот человек следил за всей его жизнью, с самого его рождения.       – Но как вы…       – Простая психология, мистер Тёрнер. Как много пил ваш отец?       – Каждый раз после работы засиживался с друзьями, лишь бы подольше не появляться дома…       – Думаю, теперь вы хотя бы понимаете, что именно вам следует бросить, – или ему показалось, или в уголках рта мистера Уилсона на мгновение возникла лёгкая улыбка. – Давайте теперь ближе к настоящему времени. Вы раздражаете вашу жену?       – Точно судить не могу, но мы много ссоримся в последнее время. Пожалуй, чуть ли не по каждому поводу, каковой только можно придумать для ссоры.       – Чувствуете ли вы к ней раздражение? Что этот человек находится в вашей квартире, маячит у вас перед глазами?       – Нет! – неожиданно пылко даже для самого себя заявил Райан и вдруг с невероятной искренностью и нежностью к жене осознал, сколь он, в действительности, сильно скучает по ней. Всё это – выпивки и долгие посиделки на работе, было слишком показным, дабы выразить настоящие к ней чувства его тоски.       – Может, в каких–либо её поступках? – мистер Уилсон немного наклонил голову на бок. Поразмышляв некоторое время, Райан неуверенно кивнул:       – Иногда она слишком горячится по совсем не стоящему того поводу. Вероятно, она ревнует меня или слишком скучает, но у меня даже не находится сил или времени переговорить с ней по сему поводу. Я никогда, – он вдруг взглянул на мужчину своими немного прищуренными зелёными глазами, в каковых иные обычно не могли разглядеть ничего кроме искренности и теплоты, – никогда ей не изменял – впрочем, как и никому в своих отношениях. И в принципе не приемлю измены как таковые. Не понимаю их. Считаю себя даже, если позволите так выразиться, однолюбом – ведь, если всё хорошо во всех сферах с человеком, зачем же обращать внимание на других? – он и сам не заметил, как ребром руки своей выводит узоры на столе у психолога, точно расчерчивая ровные перпендикулярные и параллельные линии.       – Я вас понял, – мистер Уилсон немного отодвинулся от мужчины, прислоняясь к спинке кресла. – Как часто вы проводите время по–настоящему вместе? Этот вопрос требовал от него некоторых раздумий. Он почесал колючий подбородок, силясь подобрать воспоминания и слова, но всё более и более убеждался, что работа – как его, так и её, совершенно отделили их друг от друга. «Хорошо, – вдруг пришла ему в голову мысль, – до чего же хорошо, что мы совсем ещё ничего не планировали насчёт детей!» – однако тут же сии домыслы оскорбили его и сделались недопустимыми, ведь ему, как–никак, шёл 30–й год, и он и сам осознавал, что давно уже не мальчик, чтобы продолжать гулять.       – Понимаете ли, – кивнул мистер Уилсон, снимая свои запотевшие очки и принимаясь протирать их – Райан ещё в первый сеанс заметил, что они у него, так же, как и у него самого, есть, – я потому у вас это спрашиваю, чтобы вы сами определились – но не в том, чего хотите от своего брака: это, пожалуй, как в фильме или книге – важен сюжет или сценарий, а далее всё само пойдёт. Определитесь – каждый из вас, чего хотите на данный период жизни. Как ни странно, многим в этом плане помогают дети, ибо могут «приперчить» рутину и сделать супружескую жизнь интереснее. Иным – измены. Третьим – временная передышка. Люди идут к психологу, потому что не совсем понимают, чего хотят сами. В моей практике, – он улыбнулся и даже готов был засмеяться, но только лишь коротко хохотнул, – были весьма презабавные случаи! Клиентки приходили и рассказывали, что хотели, чтобы муж вернулся. «Зачем?» – спрашивал я их. «Хочу, чтоб приполз назад, я б его пнула и бросила», – отвечали они. Мужчины, в свою очередь, собирались жениться и непременно завести детей – считали, что от 28 до 34 – самый подходящий для того возраст. «На ком хотите?» – спрашивал я их. «Ни на ком, – отвечали тогда мне. – Но все говорят – пора, а я верю».       Домой Тёрнер возвращался в каком–то совершенно приподнятом настроении, и отчего–то даже мнилось ему, что жизнь, подобно старым часам, протёрла свой механизм, залив скрипящие запчасти маслом, и побежала по новой. Он на мгновение задержался в небольшом бутике, по привычке выискивая в кармане мелочь, каковая оставалась там уже потому, что он частенько подавал на улицах бедным, однако, снова взглянув на цветы, каковые выбрал, с ужасом осознал, что дома его встретит привычная полнейшая тишина.

***

      За окнами понемногу догорало небо незнакомой прежде Райану страны. В России оказалось куда холоднее, чем он мог себе представить. Иные дома, иные традиции и культура, совсем другие люди – это лишь часть того, что как он мог себе представить, ожидает его. Вновь покинув Англию, он уже через несколько недель ощутил, как сердце его тоскует по ней и, в особенности, по женщине, которую он там оставил. Сзади к нему подошёл мистер Морисон и легонько потрепал по плечу. Ещё в самый день отъезда их он сказал, что от всего сердца был рад, что Райан решился поехать – хотя и уверял, что понимает, что выбор сей дался молодому человеку нелегко. Тёрнер думал об этом и осознавал, что режиссёр совсем ничего не понимает, сколь бы ни пытался это ему внушить. После того расставания Зои так и не дала о себе знать. Он сразу понял, что она уехала к родителям, но, когда звонил чете Уилкинс, они хмуро отвечали, что дочь их не желает с ним разговаривать – и, как он понимал теперь с каждым днём, вероятнее всего, были совершенно правы.       Он вспоминал теперь временами, как радостно, бывало, улыбалась она ему, принуждая, по словам психолога, начинать разговор мягко и без обвинений и пререканий. Он видел её, с привычной короткой стрижкой пахнущих духами тёмных волос – он давно привык, что она старается стричься каждый раз, когда волосы хоть немного отрастают, точно бы прямо перед собою, и изумлялся, что порою память может сотворить с людьми. «Надо смотреть внутрь себя, – говорила ему она, а после, когда видела, что он точно её не слушает, весело смеялась: – Ты думаешь совсем не о том! Я имею в виду, что следует смотреть на своё поведение со стороны и уже от него исходить, как бы другой человек повёл себя в таковой ситуации. Понимаешь?»       Он качнул головою, будто отвечая мокрому снегу, скребущемуся теперь в окно отеля. Они провели здесь значительное время, и он не мог не сказать, что ему не понравилась эта страна. Партнёры мистера Морисона были повсюду, во многих городах, и именно ему, Райану, предстояло проводить с ними встречи, уговаривая на спонсирование фильма и непосредственное участие в его последующей рекламе. Особенно тяжело пришлось им в Москве – город был столицей, а потому с ценами и высококлассными профессионалами вопрос здесь был сложнее.       Ещё больше предстояло ему сблизиться с командой за всё это время, и, хотя в душе своей Райан по–прежнему хранил воспоминания о первой своей стажировке, он и теперь был счастлив, иногда представляя, как эти люди могли бы вместе с ним создавать его первый фильм. Впрочем, почему же первый? Теперь, когда он работает режиссёром–постановщиком у мистера Морисона, именно эту картину и можно считать первой! В том однажды убедил его и сам он.       – Мистер Морисон, – обратился он к нему, когда они совершали небольшую прогулку в одном из северных городов России – впрочем, по погоде этой страны северными могли считаться все регионы, – а где состоится премьера вашего фильма? Знаю, что Россия со всеми этими городами – последние места, где нам предстоит его снимать.       – Почему же он мой, Райан? – улыбнулся тогда ему режиссёр. – Мы снимаем его оба – так разве не должны же оба считаться режиссёрами?       Тёрнер только улыбнулся ему в ответ, точно бы пронося похвалы сии мимо ушей, и внезапно стало ему горько от воспоминания прошлой и самой первой в жизни его команды. Как впервые довелось ему познакомиться с ребятами, каковые, разглядев в нём чуть ли не лондонского денди, тут же принялись шептаться, что, вероятно, он – ревизор, приехавший из столицы. И как Скарлетт после, знакомя его с функционалом площадки, рассказывала, что каждый из них здесь – режиссёр…       Сравнивая ныне время то с настоящим, он ещё сильнее осознал, сколь во многом они были не схожи с мужчиной в плане отношения к киноиндустрии, и на площадке этого мог не заметить разве что слепец. Они могли часами стоять и без камеры ссориться, пока изумлённые коллеги наблюдали за ними, переубеждая один – другого. Райану казалось – впрочем, и по любви своей к деревне и просторам её, что больше всего в кадре следует показывать пейзажи и местность. Мистер Морисон же был против сего, каждый раз переубеждая молодого человека в обратном. Кроме того, Райан считал, что диалоги должны выигрывать над действиями, а режиссёра всегда целиком и полностью интересовал сюжет – и не важно, трагическую, любовную или боевую сцену снимали они в тот момент. Однажды, когда Тёрнер особенно разозлился на него во время съёмок в Санкт–Петербурге – среди многочисленных городов, в которых побывали они, особливо запомнился ему именно он – то крикнул мужчине в лицо, не обращая никакого внимания на реакции коллег, окружавших его:       – Да для вас, сэр, судя по всему, и в личной жизни действия куда важнее слов, особливо же в спешке! – и, выдохнув, вдруг понял, что именно только что сказал. Мистер Морисон в изумлении взирал на него некоторое время, но вдруг, удивляя всех вокруг, рассмеялся. Он и после говорил, что не держит на Райана никакой обиды за те слова.       – У тебя есть особый дар, – говорили молодому человеку в команде, – притягивать к себе людей.       И, вероятно, это поистине было так. Райана по–прежнему считали скромником, но он был уже в числе «своих», а потому умел с лёгкостью поддержать любую тему. И когда он излагал свои, пускай временами ещё столь наивные, мысли, его слушали со вниманием, каждое слово из речей его воспринимая на веру.       – Вы замечали когда–нибудь, что английское кино стояло как–то особняком от остального, европейского? Когда по всему миру уже вовсю снимали прекрасные фильмы, у нас только зарождалась актёрская школа. Каких же признанных режиссёров могла она, по–вашему, дать? Квентин Тарантино сам говорил – истина, которую, пожалуй, стоит запомнить всем и каждому: «Я не ходил в киношколу. Я ходил в кино». И даже наш Альфред Хичкок – и то продвинул большую часть своих фильмов за рубежом, а если быть точнее, в штатах.       Он говорил всегда с таким уверением и ясностью мысли, что его непременно можно было заслушаться. В команде, тем временем, рассуждали, что ораторские способности у него развиты куда лучше, чем у мистера Морисона, и что все задатки режиссёра у него есть. Однако же самого Райана, казалось, все эти разговоры и ненужные сплетни нисколько не волновали – он продолжал общаться с режиссёром так просто и по–прежнему уважительно, что мистеру Морисону оставалось только удивляться. Даже он, видя превосходство этого поистине талантливого молодого человека над собою, ожидал от Райана совсем иного поведения.       Когда же они бродили по Петербургу – как и полагается, всею командою, Райан непрерывно рассказывал им об этом городе так, точно сам здесь родился. На вопрос, откуда столько знает он о неизвестном ему месте, он обыкновенно отвечал, что знаком с коренным русским, переехавшим в Англию и оставшимся там, но ему никто не верил, ещё больше признавая в нём скромника.       Насчёт же страны в целом – всё было ему здесь абсолютно чуждо. Он признавал себя самым настоящим иностранцем, не понимающим ни обычаев, ни культуры, и если в США он хотя бы ощущал себя столь же англоговорящим, то здесь подвергался насмешкам – пусть не злостным, каждый раз, когда пытался произнести хотя бы слово. Русский язык был для него труден, но куда труднее – понимание развития этой страны, которая в 2008 (то есть, всего лишь восемь лет тому назад) вышла из тяжёлого и затяжного кризиса. Он выслушивал людей, с которыми по случайности или благодаря связям, знакомился, и всё больше и больше загорался при этом желанием снять фильм об этой стране и определёнными сомнениями – одновременно. «Умные» технологии, когда освоились все с девайсами, как это принято называть, часами и беспроводными технологиями, у них появились лишь в 2013, что не могло не вызывать изумления у человека, который знал о них в своей стране ещё в университете, за лет десять до этого. Он не понимал ни нравов их, ни даже музыки – всё казалось ему странным и не ясным. Осознал он, пожалуй, лишь тот факт, что многие хотят уехать – но ведь таковые люди встречались и в его Великобритании? Отношение же к английскому языку у всех русских было совершенно особенное – даже не выучив его до конца и не познав всех азов, многие считали, что уже могут разговаривать с англичанами, тогда как и сам Райан едва ли не с содроганием начинал общение с репетитором своим, являвшимся французом, мистером Фрэнчменом. Впрочем, и само понятие «английские друзья» значило у них нечто особенное: его могли тащить в пабы – так здесь называли заведения, напоённые лишь непрерывной громкой музыкой и выпивкой, называя при этом то Джоном, то Льюисом, то Джорджем.       О мистере Фостере Райан – находясь теперь здесь, в его стране, не мог не вспоминать каждый день. Он и не надеялся встретиться с ним, но желал, чтобы у того всё было хорошо, каждый раз, когда молился в вечерний час. Он всё ещё был истым католиком и непременно собирался решить вопрос с церковью насчёт брака с Зои – впрочем, о многом насчёт неё успел он обдумать здесь, будучи так далеко. И то ли так повлияли на него здешние морозы, то ли Рождество без любимой, то ли – целый год без неё, но он всё чаще и чаще возвращался к мысли, что сам был не прав. Ему больно было вспоминать время с Элизабет – нет, о том, пожалуй, он и вовсе думать не хотел, однако эти годы научили его одному – женщина, что бы себе ни говорила, всегда будет требовать от своего мужчины присутствия и любви, но ни того, ни другого он ей не смог дать. «Эти сеансы с мистером Уилсоном, – размышлял он порою про себя, – они, может, и дадут результат, но корень всех бед именно во мне. И только мне его окончательно вырубать». И чем больше мысли эти укоренялись в нём, тем сильнее хотелось ему вернуться домой и обнять свою любимую. Наверное, именно потому, несмотря на все впечатления, полученные здесь, был рад он вернуться на родину. В аэропорту впервые в жизни своей он с изумлением заметил, сколь много, на самом деле, русских стремятся в Англию – акцент этот и даже немного язык запомнит он теперь надолго. Оттого он чуть не столкнулся с молодым человеком, когда подавал охраннику на границе паспорт, который словно бы хотел заподозрить в нём иностранца.       – Простите, сэр, – быстро пролепетал Райан, поправившись при этом на все языки, которые только знал, а после решил, что уснул в незнакомой стране, но, видя сон, так и не проснулся. Он часто–часто поморгал глазами и, всё ещё не до конца веря им, провозгласил так громко, что слышал наверняка весь аэропорт:       – Фёрт?!       – Тёрнер? – в тон ему вскрикнул Мэтью, и они, не теряя ни мгновения, обнялись. Столь долго не видевшись и не общавшись, не зная толком ни о жизни друг друга, ни о занятиях, они могли бы провести более недели в одних лишь переговорах, но теперь же, глядя друг на друга так, будто смущались, не могли произнести ни слова. Мэтью лишь раз тряхнул Райана по плечу, отметив, что он «тот ещё пройдоха» – Райан выражение не воспринял ещё и потому, что только что вернулся из страны, где каждый говорил на русском. Их безмолвие могло бы затянуться, если бы не люди вокруг, которые по–прежнему, несмотря на время и час, когда произошла долгожданная встреча друзей, продолжали толпиться.       – Расскажи мне обо всём! – восклицал Райан, когда он проходили к местам для ожидания рейса. – Абсолютно обо всём! Ты ведь теперь вернулся окончательно?       – Нет, ты первый! – возразил Мэтью, хмурясь так, будто Тёрнер задолжал ему приличную сумму. – Когда это ты там успел жениться? Причём, как я понял, уже не первый год. Когда это ты успел и не из–за ребёнка ли всё это? Расскажи мне всё, совершенно! – Райан столь сильно отвык от гонора и взбалмошного нрава друга, пока не имел возможности общения с ним, что теперь был совершенно изумлён и потерян в связи со всеми этими обстоятельствами. Однако же не могло и укрыться от него, что сам Мэт чрезвычайно встревожен, даже удручён. Зная его, Тёрнер мог наверняка сказать, что о том ему вряд ли поведают, но всё же решился:       – О том успеется. Что у тебя? Что ты сам? Почему вернулся? Неужели практика столь быстро закончилась? – только смог он произнести «столь быстро», как осознал, что прошло уже без малого пять лет, которые пролетели для него самого так, точно их не было вовсе. Мэтью при этом только лишь понурил голову, но после безуспешных попыток отойти от темы различными улыбками и ужимками, он всё же принял такой незнакомый Райану грустный вид, что тот мог только лишь гадать, чем вызван таковой внезапный спад настроения у вечно улыбающегося молодого человека.       – Я встретил девушку, Райан, – в своей манере быстро, будто боясь не успеть, начал он. – Самую удивительную из всех, что я когда–то встречал! Наше итальянское дело сильно затянулось – но дело совсем не в том. Вора всё же нашли, так что я был даже разочарован – не столь хитрым он оказался серийным похитителем. По сути, моя практика, закончилась уже давно – ещё в тот памятный год, когда мы с тобою виделись, но ты вёл себя так, точно каждый миг тебя что–то тревожило. Я тогда не осознавал всего, Райан, но, кажется, именно теперь это понимаю.       – Подожди–подожди, – резко прервал его Райан, щурясь и пытаясь при этом познать происходящее. – Откуда ты знаешь о моей помолвке?       – Не о помолвке, а свадьбе, Райан! – воскликнул Мэтью, и Тёрнер отметил, что, несмотря на непривычное для него состояние, в Мэте сохранился прежний его пылкий норов. – Об этом рассказал мне мистер Брукс, с каковым мы, так сказать, на короткой ноге…       – Ну, дальше! – в нетерпении провозгласил Райан, и Мэтью, не желавший, похоже, возвращаться в таковую действительность, произнёс: – Да, с тем делом мы разобрались. Благодаря нашей редакции преступника нашли быстро – я даже сказал тогда мистеру Стивенсону, что очень уж расследование было быстрым и ловким, а он в ответ согласился взять меня к себе на работу. На работу! Ну, так вот. Не прошло и недели, как я повстречал девушку. Она совершенно обычная официантка, Райан, но она… К тому же, весь этот итальянский воздух…       – Вы были близки? – спешно промолвил Тёрнер.       – Разумеется! Но главное не в том. Обыкновенно я перестаю ощущать к девушкам хотя бы что–либо после первой ночи, но нынче я даже утром ощутил себя самим собою! Не было ни единого желания ни прогнать её, ни в чём–то укорить – в общем, я, кажется, испытал то, о чём ты говорил мне когда–то. Мне, помнится, так гнусно было весь тот день – в таком состоянии нельзя приняться ни за статью, ни за бокал, хотя и ощущаешь, что чем–то занять себя необходимо. Она не являлась ко мне всю неделю, несмотря даже на то, что я каждый день приходил в одно и то же кафе, специально сидя всё за тем же столиком, хотя и чувствовал себя при этом полнейшим тупицей. Но, сколь бы я ни озирался по сторонам – мимо проходили девушки, просили заказ, но я не находил того самого милого взгляда. Теперь даже я не могу толком сказать, чем именно зацепила меня она. Но по прошествии недели, – продолжил он спустя некоторое время, точно что–то обдумав, – она всё же пришла ко мне. У нас под ногами шуршали волны, и совсем немного начинало холодать – ощущалось появление ноября даже в Италии. Обыкновенно там каждый раз наслаждаешься лёгким ветерком, но нынче погода совсем не баловала. Я даже предложил ей свой пиджак, от коего она отказалась. Пиджак, Райан! Я сам практически не узнавал себя в тот вечер, когда мы, наконец, смогли с нею увидеться. Когда я глядел на неё, я видел её ресницы, и отчего–то, когда они быстро–быстро трепетали у неё, мне неистово хотелось прикоснуться к её губам. Мне бы даже достаточно было одного с нею поцелуя – жар, какой ощущал я по всему своему телу, нельзя сравнивать ни с чем в жизни. Она ничего не промолвила в тот вечер кроме того, что нашла меня из–за того, что нам следует расстаться. По крайней мере, именно это я понял на её ломаном английском, пытаясь при том отвечать что–то, хотя и совсем невпопад, на том итальянском, что успел я постичь. Языковой барьер оказался невероятным препятствием, но не столь большим, как мог я вначале ожидать. Она говорила, что наш небольшой летний роман – лишь событие, и никогда, никогда в жизни моей больше не будет посиделок с нею у побережья, этих томных взглядов, жарких и нежных поцелуев и вина – вино в Сорренто как–то особенно уносит, Райан, да ещё и при таковой атмосфере – ни в коем случае не советую! – он понурил голову, но чуть позже продолжил: – Она выходит замуж. Совсем скоро. Ей вряд ли интересен какой–то приезжий, который отчалит столь же скоро, сколь и появился. К тому же, иностранец. Да и разве учился я в какой–то Сорбонне и знаю их итальянский? Нет! – сетовал друг. – Ей никогда не понять, как их жаркая погода в ноябре оборачивается снегом в Лондоне. Она итальянка! – он покачал головою, вновь прерываясь. – Вначале я считал, что лишь хорошо, что она итальянка – будет мне новый характер для изучения, а теперь жалею, что не смог удержать её при себе, когда она была так рядом со мною, но при этом прощалась. Мы были почти как чужие на том побережье, будто бы между нами совсем никогда ничего и в помине не было! Я пытался поймать её последний поцелуй, но она была столь непреклонна, что, казалось, мне в тот вечер волны были больше рады, – Мэтью горько усмехнулся, но Райан по–прежнему не знал, что мог он произнести в ответ всего этого монолога. Ему было жаль сейчас Фёрта, как бывает нестерпимо жаль человека, всю свою жизнь презиравшего любовь и так внезапно влюбившегося. – Видел бы ты её взгляд! Она была такой…       – Говоришь, твоя практика закончилась? – осторожно прервал друга Райан, в ответ на что тот яростно закивал головой. – Но теперь есть работа. У тебя есть перспективы, Мэтью. И талант. К тому же, не малый – уж поверь мне, – продолжал подбадривать он его, хлопая при этом по плечу. – Так стоило ли возвращаться? Разве не должен ли ты был сказать ей главного? Я прошёл и не через такое – руководители понимают даже таковые личностные моменты. Самое главное – признание. Пусть она осознает, сколь именно ты ей в Сорренто – или где там? – был нужен, а не кто–либо иной. Расскажи ей о своих чувствах – что она первая и, вероятно, последняя завладела сердцем твоим, и такового в жизни своей ты точно не упустишь. Я понял, – тише произнёс он, – что, когда говоришь человеку об истинных своих чувствах, во всей их истинной правде, он понимает тебя куда больше.       – Теперь я так тебя понимаю! – произнёс Мэтью, взглянув на Райана, и тот осознал уже при одном лишь его взгляде, как сильно, должно быть, сейчас разрывается его сердце. Но при всём при этом так странно было ныне видеть ему Мэта, будто стоял пред ним совершенно другой человек! Сказать, что годы в Италии переменили его – значило не сказать вовсе ничего. – И это состояние не скрыть при этом ничем, верно? Когда хочешь быть лишь с нею, что никакие даже границы не в силах остановить тебя?       – Неужели же не поймут тебя теперь на работе? – улыбнулся Райан. – Ты сослужил им добрую службу, и не думаю, что столь невинный повод мог бы помешать. – Я бы на твоём месте и не возвращался вовсе, честно говоря.       – Ты не знаешь? – чуть тише произнёс Мэтью, оглянувшись при этом по сторонам. – Великобритания собирается покинуть Европейский союз. Это решили ещё в июле, но я итак сильно затянул с отъездом…