Гостья из прошлого

Элайджа не может оторвать взгляда от Алин, которая с улыбкой рассказывает своим маленьким ученикам о действии старинного артефакта. Он стоит в тени деревьев, не отводя темных глаз от прекрасной ведьмы, вокруг которой толпятся юные маги, ловя каждое ее слово. Она так красива, что у вампира перехватывает дыхание. Так чиста. Нежна. И абсолютно беззащитна. И тогда воспоминания о прошлой ночи накрывают Элайджу удушливой волной, заставляя сжаться в кулаки сильные пальцы. Те самые, с которых вчера капала ее алая кровь. Он снова переживает чувство вины, оглушающее его в тот момент, когда Алин касается подола своего платья залитого кровью из порезов на ее бедрах, и в раскосых глазах на долю секунды появляется страх. Она тут же берет себя в руки, пытаясь улыбнуться, но Элайджа уже видел все, что ведьма так тщательно пытается скрыть. Последствия потери контроля над своей истинной сущностью. Чудовище из красной комнаты, которого он не смог сдержать, распаленный желанием. И сможет ли впредь? Элайджа тяжело вздыхает, сжимая губы, и его темные глаза продолжают следить за ведьмой, тонкие пальцы которой, касаются золотистых волос его племянницы, когда та, прижимается к ней своим маленьким телом. Хоуп довольно жмурится, а лицо Алин сияет. Будто это вовсе не она вчера промывала раны на своих точеных бедрах в тесной ванной, пока он упивался бурбоном, сидя на старом диване в ее гостиной. Будто не она хмурилась от боли, когда он помогал накладывать повязку на кровавые порезы. Элайджа предлагает ей свою кровь, но Алин лишь отмахивается, сводя брови. И с пухлых губ не срывается ни единого упрека. Наоборот, в раскосых глазах он видит лишь сожаление. И еще — вину. Будто ее хрупкость была причиной всего произошедшего. А вовсе не то, что он был чудовищем, покусившимся на невинного ангела. Алин мягко улыбается, тянет его в спальню, обвивает тонкими руками мужскую шею, вовлекая в нежный поцелуй. И Элайджа подчиняется своей ведьме. Ласкает ее пухлые губы, гладит узкую спину, но его мысли в этот момент совсем о другом. Сколько времени пройдет, прежде чем она поймет кто ты на самом деле? И выживет ли она после этого? Я ведь знаю тебя, Элайджа. И твои желания. Но меня нельзя убить, а вот ее… Слова Кетрин Пирс все громче звучат в его ушах, заставляя вампира напряженно замереть. — Все в порядке? — поднимает на него свои раскосые глаза Алин. — Пойдем спать, — глухо отзывается Элайджа, подхватывая ее на руки, стараясь не касаться повязок на точеных бедрах. Он осторожно опускает ее на белые простыни, укрывая пледом, и ложится рядом. Ведьма двигается к нему, прижимается всем телом, обвивает тонкими руками его шею. А вампир не может пошевелиться, потому что ему кажется, что любое его прикосновение причинит ей лишь боль. В конце концов, Алин сама кладет его руку себе на талию, и Элайджа сдается. Обнимает хрупкое, доверчиво льнущее к нему тело, гладит шелковистые волосы, слушает ровное дыхание. Очень скоро ведьма засыпает, находя успокоение в его объятьях, вампир же не смыкает глаз всю ночь. Утром Алин ведет себя так, будто ничего не произошло, целует его на прощанье и убегает в школу, где ее с нетерпением ждут юные маги. А Элайджа долго сидит, сверля темными глазами стену. Проходит несколько часов, прежде чем он поднимается со старого дивана и выходит из маленького лесного дома. Он сам не понимает, как оказывается возле школы Кэролайн Форбс, где в одном из распахнутых окон видит до боли знакомую тонкую фигуру, тяжелые смоляные волосы, пухлые губы. И время останавливается. Пока позади не раздается знакомый мужской голос. — Она была бы отличной матерью. Элайджа поворачивается, и его глаза упираются в мрачное лицо Джереми Гильберта, который не отрывает от него напряженного взгляда. — Но она не познает этой радости с тобой. — Чего ты хочешь? — устало выговаривает вампир, даже не пытаясь спорить. — Я хочу, чтобы Алин была счастлива, — мгновенно отзывается Гилберт, и его голос резок и тверд, — а с тобой ее ждут лишь страдания. Твое прошлое не отпустит. Ты — чудовище, Майклсон. Как и вся ваша семейка. И в итоге это убьет ее. Она погибнет. От рук твоих врагов или друзей, брошенных тобой ревнивых женщин или твоих собственных. Может ты, конечно, и не вырвешь из ее груди сердце, но, в конце концов, ты разобьёшь его, когда наиграешься в любовь. Сколько таких, как она было в твоей тысячелетней жизни? — Ни одной, — едва слышно отвечает Элайджа, поднимая на Джереми почерневшие от боли глаза, — я никого не любил так, как ее. — Тогда, ты знаешь, что делать. На Мистик Фоллс опускаются сумерки, окутывая темнотой густой лес, когда Элайджа подходит к двери маленького дома ведьмы. Он тяжело дышит, переминаясь с ноги на ногу, и никак не может найти в себе силы потянуть за тяжелую ручку. Вампир прислушивается к звукам, доносящимся из дома, и его сердце замирает, когда до него доносится тихий голос Алин, напевающей себе под нос какую-то песенку. Она звенит бокалами, расставляя их на низком столе у камина, распахивает скрипящие дверцы старинного буфета, извлекая из его недр бутылку вина. Элайдже кажется, что он видит все это собственными глазами, и вампир почти уверен, что на ведьме сейчас лишь короткое узкое платье, которое она одевает всякий раз, когда они ужинают вдвоем в ее доме. Майклсон переводит дыхание, стараясь успокоить эмоции, и, наконец, касается дверной ручки. Стоит ему шагнуть на порог просторной гостиной, Алин мгновенно оказывается рядом, обвивая руками его шею. — Где ты был? — дует она свои пухлые губки, прижимаясь к Элайдже всем телом, — я ждала тебя у школы. — Прости, — тихо говорит он, мягко отстраняясь, — у меня были дела. Алин хмурит брови, когда он отступает от нее на шаг, отводя в сторону обнимающие его тонкие руки. — Что-то случилось? — встревоженно спрашивает она, и ее раскосые глаза не отрываются от его мрачного лица, — ответь, Элайджа! Что-то с Хоуп? — Нет, с ней все в порядке, — отзывается вампир, и делает шаг к низкому столику, на котором стоит бутылка вина, — нам следует поговорить, Алин. Ведьма щурится, и ее непонимающий взгляд следит за тем, как Элайджа медленно наполняет бокалы красным вином. — Мне нужно уехать. — И куда мы отправимся? — сводит брови девушка. — Ты не поняла, Алин. Не нам. Мне. Я сегодня уезжаю из Мистик Фоллс. — И когда ты вернешься? — голос ведьмы начинает дрожать. — Я не вернусь. Алин прикусывает губу, не сводя с него широко распахнутых глаз. И Элайджа едва удерживается от того, чтобы плюнуть на все доводы разума и сжать в объятьях хрупкое тело, стереть поцелуем это растерянное выражение с ее прекрасного лица, вымолить прощение за свои неосторожные слова. Вот только он уже принял решение. И если для того, чтобы она была счастлива, он должен ее покинуть, Элайджа сделает это. Не смотря на боль, сильнее которой он еще не чувствовал за свою тысячелетнюю жизнь. — Это все из-за вчерашней ночи? — наконец подает голос Алин, и делает решительный шаг в его сторону, — потому что если это так, то это полная глупость, Элайджа! Ведьма дрожит, касаясь его груди своими ладонями. Раскосые глаза полны слез, и все же она не отводит от него взгляда, в котором он видит смесь вины, надежды и отчаянья. И тогда Элайджа решается. — Это все из-за того, что я тебя не люблю. Она отшатывается от его слов, будто от удара, и долго не может отвести от вампира широко раскрытых зеленых глаз, в которых теперь только боль. — Но ты говорил… — Я врал, Алин. Безумно хотел тебя, вот и все. Ты очень красива. Но больше мне не нужна. Ведьма прикрывает глаза, тяжело дыша, и Элайджа почти физически ощущает исходящие от нее волны боли. Он сломал ее. Предал. Уже не в первый раз, но точно в последний. — Ты будешь счастлива, Алин, — медленно произносит он, видя как по пылающим щекам медленно катятся слезы, — поверь, я… Но ведьма не дает ему закончить. Она открывает глаза и поднимает на вампира тяжелый взгляд. — Убирайся! — Как пожелаешь. Не говоря больше ни слова, он вихрем исчезает в темном лесу. Элайджа бежит очень долго, пока все вокруг не становится размытым от слез. Он не видит, как Алин прикусывает до крови губы, сдерживая крик боли, как она сползает по стене на пол, сжимаясь в комок и заходясь в рыданиях, как одна за одной гаснут зажжённые ее магией свечи, пока маленький дом не погружается в полный мрак.