Гостья из прошлого

Элайджу разбудил яркий солнечный луч, пробивающийся через плотные портьеры, и вампир медленно открыл глаза, оглядывая знакомую спальню. Он бросил быстрый взгляд на соседнюю мятую подушку, которая уже была пуста, и его губы непроизвольно растянулись в улыбке. Прошлая ночь была волшебной. И вовсе не из-за магии, что искрилась вокруг их сплетенных в порыве страсти тел. Волшебной ее сделала хрупкая ведьма, которая позволила любить себя, дав Элайдже то единственное, в чем он нуждался. Вампир потянулся, разминая затекшие мышцы, после чего поднялся с кровати, натянул брюки и направился на поиски возлюбленной, которую намеревался немедленно вернуть в постель. Слишком многое еще ему хотелось сделать со своей любимой ведьмой. Алин сидела на диване, поджав под себя ноги. Она не отрывала глаз от пейзажа за окном, а в ее тонких ладонях дымилась чашка чая. Элайджа шагнул к ней, присаживаясь рядом, и ведьма медленно повернулась к нему, поднимая на вампира нерешительный взгляд. — Ты жалеешь, — сразу же понял мужчина, пока Алин хмурила брови, не находя слов, — жалеешь о том, что было между нами ночью. — Это было прекрасно, Элайджа, — наконец смогла выговорить ведьма, прикусывая нижнюю губу, — но только…только этого мало… — Что тебе нужно еще, Алин? — выдохнул вампир, придвигаясь ближе, — что мне сделать? Скажи! — Я не знаю, — прошептала она, судорожно вздыхая, — но я… Эти полгода… Мне сложно поверить тебе вновь… Я пыталась… Но не могу. Ведьма накрыла бледное лицо ладонями, стараясь сдержать слезы, а Элайджа замер на старом диване, пытаясь понять смысл произнесенных его возлюбленной слов. — Но что же было сегодня ночью? — выдавил из себя он, обреченно качая головой, — ты ведь сама позвала меня. Позволила тебя любить. Как быть с этим? — Это было… — судорожно втянула в себя воздух Алин, — слабостью. Которая больше не должна повториться. — Но почему?! — вскипел вампир, поворачиваясь к дрожащей ведьме, — я тебя люблю! Ты любишь меня! Что не так?! Алин подняла на него свои раскосые глаза, и несколько секунд они оба молчали, прежде чем гнетущую тишину нарушил ее тихий безжизненный голос: — Я люблю тебя, Элайджа. Но я тебе больше не доверяю. А без этого ничего не выйдет. — Ты не веришь в мои чувства? — глухо отозвался вампир. — Я… я боюсь, что ты можешь вновь сделать так, как тогда… — Но я не сделаю, Алин! Поверь, я все понял. Это было огромной ошибкой. Моей ошибкой. Прости меня за то, что я так поступил с тобой. Но сейчас мы можем все исправить. — Мы это уже сделали, Элайджа, — выдохнула ведьма, — ко мне вернулась магия. И я всегда буду благодарна тебе за это. Но я не могу быть с тобой. Не могу переступить через всю эту боль, не могу вновь поверить тебе. Прости. Вампир закрывает глаза, и чувствует, как все звуки вокруг постепенно исчезают, пока он не оказывается в полном вакууме. Ее слова — полная правда, но от этого, его боль не становиться даже на толику слабее. Как принять то, что она уже никогда не будет с ним? Он медленно поднимается со старого дивана, бредет в тесную спальню, где натягивает на себя одежду. Первый раз в жизни Элайдже абсолютно, до одури плевать на то, как он выглядит, и он, не глядя, сминает в ладони шелковый галстук от Бриони, пряча его в карман. Пальцы дрожат, и вампир опускает взгляд на свою правую руку, на которой поблескивает массивное дневное кольцо. Желание снять его становиться почти нестерпимым. Может физическая боль, хоть на мгновение и заставить забыть о душевной, но Элайджа лишь хмурится, проводя ладонью по спутанным волосам. Проходит несколько минут, прежде чем он выравнивает дыхание и делает шаг в гостиную, где Алин неподвижно сидит на диване, продолжая сжимать тонкими пальцами чашку уже остывшего чая. Она поднимает на него раскосые глаза, и вампир видит в них отражение его собственной боли. — Ты уверена, что хочешь этого? — хрипло говорит он, делая шаг в ее сторону, — если я уеду, то больше не вернусь. Ведьма прикусывает губу, прикрывая глаза, и когда она, наконец, отвечает, ее голос едва слышен от боли. — Да. Элайджа подходит ближе, приподнимая дрожащий подбородок, и его пальцы касаются выступающих скул, очерчивают контур пухлых губ, собирают дорожки слез с бледных щек. Он думал, что уже перешел Рубикон боли полгода назад, когда отказался от нее, но, оказывается, тот день был лишь репетицией, жалким наброском того, что он испытывает сейчас. — Я люблю тебя, Алин, — шепчет он, не отрывая взгляда от лица ведьмы, — всегда буду любить. И сделаю так, как ты скажешь. Прощай, моя распутная ведьма. Не говоря больше ни слова, Элайджа уходит из маленького лесного дома, не видя, как от всплеска магии в гостиной загораются свечи, яркие всполохи которых отражаются в наполненных слезами зеленых глазах. Он бредет, не разбирая дороги, забывая о своей машине, стоящий перед домом Алин, натыкаясь на встречающиеся на его пути деревья. Элайджа знает, что случившееся — дел его собственных рук, результат его неправильного выбора, последствие совершенных им ошибок, но легче от этого не становится. Потому что хрупкая ведьма, которая еще несколько часов назад пылко отвечала на его ласки, не просто разбила его ледяное сердце. Алин оставила себе его душу. Черную душу древнего вампира, пропитанную кровью его многочисленных жертв, холодную и черствую, которая в первый раз за всю его жизнь растаяла в тонких девичьих пальцах, поверила, что и для таких как он возможно счастье. Элайджа теряет счет времени, и не знает, сколько часов проходит прежде, чем он оказывается на пороге дома Майклсонов, где сейчас живут Клаус и Кэролайн, и садится прямо на ступени. Он опускает голову, накрывая ее руками, и закрывает глаза, замирая. Именно в такой позе его находит Хоуп, гостящая последние дни у отца. Ее тонкие бровки сходятся на переносице, когда она подходит к любимому дяде, и маленькая ладонь касается мужского плеча. — С тобой все хорошо, дядя Эл? Вампир судорожно вздыхает, и поднимает на племянницу пустые глаза. — Не совсем, милая. — Тебе больно? — взволнованно спрашивает Хоуп. — Очень. — Тебя ранили? Я позову папу! — Не нужно, детка, — качает головой Элайджа, — он не сможет мне помочь. — Тогда я позову Алин! — хмурится девочка, — она ведьма и вылечит тебя! — Только она не придет. Хоуп на мгновение замирает, не сводя взгляда с его бледного лица, она хочет что-то сказать, но в этот момент на пороге появляется Кэролайн. — А почему вы здесь? — улыбается она, но в следующее мгновение ее взгляд падает на серое лицо Элайджи. — Алин не хочет идти к дяде Элу! — поворачивается к ней Хоуп, обхватывая маленькими пальцами ее ладонь, — скажи ей! Ему больно! Блондинка сжимает губы, и ее голубые глаза наполняются сочувствием. — Мне жаль, — выдыхает она, опускаясь рядом с вампиром. — Не стоит, Кэролайн, — усмехается Майклсон, — ты рада, что Алин поступила именно так. Девушка качает головой, и поднимает на вампира грустный взгляд. — Только я не уверена в том, что она поступила правильно, - и тонкая рука касается мужских пальцев, - совсем не уверена, Элайджа. Вампир щурит темные глаза, сжимая ее ладонь. Стоящая рядом Хоуп, делает шаг в сторону дяди и обвивает руками его шею, пристраиваясь на мужских коленях. - Я сварю тебе любовное зелье, дядя Эл. И мы дадим его Алин. - Спасибо, милая, - пытается улыбнуться вампир, - думаю, это лишнее. Но обещай мне что будешь присматривать за ней, когда я уеду. - Куда ты направишься? - спрашивает Кэролайн. - Пока не знаю. Блондинка сильнее сжимает его руку, и Элайджа прикрывает глаза, подставляя лицо солнцу. Мистик Фоллс встречает первый день осени.