– Мне придется разрезать рубашку, – Сакура говорит спокойно и дышит ровно, и ни одним мускулом не выдает волнение. Она все-таки натренированный медик и что бы там люди ни думали, она научилась скрывать свои чувства.
Мужчина коротко кивает, чуть заметно — Сакура успевает уловить движение только потому, что очень внимательно наблюдает. Девушка берет свои походные складные ножницы и начинает аккуратно разрезать ткань обтягивающей водолазки. Она предполагает, что любое прикосновение к коже джонина причиняет ему неимоверную боль, но мужчина не издает ни звука. Лишь крепко сжатые кулаки выдают его состояние. Постепенно взору Сакуры предстает широкая спина и кожа, обычно бледная и испещренная шрамами, вся покрыта желто-зелеными пузырями. Больше всего пострадали плечи: на них пузыри самые крупные, некоторые полопались, и из открытых ран течет зеленоватая сукровица. Света от костра недостаточно, чтобы полностью оценить повреждения, но внимательно осмотрев раны, Сакура приходит к выводу, что кислота не успела проникнуть в кожный покров слишком глубоко, ведь Какаши скинул свой жилет довольно быстро, и большая часть токсина осталась на ткани.
Сакура старается не дышать на поврежденную кожу, когда произносит:
– Я могу вывести из тебя эту дрянь, но у меня осталось мало чакры, – девушка кусает нижнюю губу, токсин ей неизвестен, и она не знает каковы долговременные последствия его применения. – Сейчас залечу самое серьезное, а с остальным придется потерпеть пару часов.
Какаши еще раз кивает, и куноичи приступает к лечению. Прежде всего она сосредотачивается на нервных окончаниях, замедляя перенос нейромедиаторов и притупляя болевые ощущения. Она не видит, а скорее чувствует, как ее напарник медленно расслабляется. Это хорошо еще и потому, что облегчает ей доступ к мышечным волокнам. Сакура диагностирует проникающий химический ожог и использует ресурсы организма для восстановления поврежденных клеток, одновременно очищая ткани от вредных продуктов распада.
Она не теряет сосредоточенности, когда отнимает правую руку от кожи мужчины, складывает несколько печатей и подтягивает воду из открытой заранее фляги. Конечно, лучше бы использовать для этой цели дистиллированную, но в полевых условиях сойдет и простая кипяченая. Капельки воды собираются на кончиках пальцев и Сакура аккуратно обволакивает тонким слоем жидкости заживающую кожу. Таким образом, она сможет собрать токсин и другие вещества, чтобы те не оставались на поверхности, заново нанося повреждения.
Сакура уже тяжело дышит, чакра у нее почти на нуле, но надо полностью вывести яд из организма, чтобы тот начал процесс заживления. Она не тратит ни капли лишней энергии, собирая в воду, приобретшую коричневатый оттенок, весь токсин без остатка, и чуть не падает от изнеможения, когда чья-то сильная рука подхватывает ее.
Девушка остается в сознании ровно столько времени, чтобы увидеть улыбку и услышать тихое: «Отдыхай».
«Ох, - проносится угасающая мысль. - Родинка?»
***
Сакура просыпается от настойчивого прикосновения, и она не собиралась так долго спать, но, боже, еще хоть пять минут! Однако кто-то неумолимо трясет ее за плечо, и ей хочется оторвать этому кому-то руку. Куноичи с трудом продирает глаза и утыкается взглядом в весьма грязные форменные штаны, выше которых находится торс, облаченный в новую водолазку, а выше...
- Нам пора, - объявляет джонин, и Сакуре становится жаль на мгновение, что ей не видно больше ни тонкого кончика носа, ни форму и цвет губ, ни чувственной родинки. Она быстро собирается, стряхивая сонное оцепенение, и ворча на напарника за то, что не разбудил на ночной караул. Тот лишь отмахивается, приговаривая, что ей необходимо было восстановить силы. Куноичи понимает логику его решения, но все равно злится. И чувства ее кипят вовсе не из-за пропущенной смены, а из-за того, что он опять жертвует собой и это нечестно! Как нечестно, что из-за него ее сердце начинает биться чаще, и не честно, что она никогда не сможет прикоснуться к нему просто так, просто из нежности, из непреодолимого желания, а не потому, что его жизни опять угрожает опасность. Не честно, что она сохранит в далеком уголке своей памяти его лицо и каждый день перед сном будет думать об этой родинке.
- Нужно долечить! - спохватывается Сакура, когда они уже почти собрались.
Какаши щурится в ответ:
- Ты же избавилась от яда, верно? Остальное само как-нибудь заживет.
И девушке не поспорить, она лишь качает головой, думая о ранах и шрамах, и дураках.
***
Она не знает, что каждое ее прикосновение — словно раскаленное железо, что каждый ее вздох и каждый взмах ресниц — это ураган в душе. Она не знает, что он уже на грани, не знает, как сильно ему хочется дотянуться до нее, прижать к себе, рассказать, показать. Он сжимает кулаки, но не от боли. Он сохраняет самообладание. Он уверен — не бывать этому. Уверен, что не получит того, о чем мечтает. Казалось бы, надо смириться, надо сдаться и перестать страдать. Однако глупая надежда не хочет умирать, она продолжает стучать в висках и отдаваться щемлением в сердце. И каждый божий день эти чувства стремятся вырваться наружу, а он лишь надевает маску, надевает улыбку и отводит взгляд. Он привык. Когда в его жизни что-то было иначе?
