Солянка

      Занавески плотно задернуты, но в них уже отпала необходимость – зимой темнеет рано. Сакура пилит взглядом потолок. В левом виске глухо пульсирует болью. Ей бы поспать, но все никак не заснуть, и стрелки неумолимо отсчитывают секунды на противоположной стене. Час назад удалось забыться какой-то тревожной полудремой, но потом ей показалось, что… Ей показалось. Правда теперь сна ни в одном глазу.       Сакура прислушивается. Шум улиц почти не достигает ее окна, тишина ватой забивается в уши, лишь собственное дыхание, да безостановочное тиканье эхом разносятся… Она встает с постели, пересекает комнату, нагибается над кроваткой.       Ребенок спит. Чуть подрагивают сморщенные веки и дергаются крошечные пальчики. Сарада спит, она дышит, все хорошо.       Сакура прижимает руку к груди, чтобы унять сердцебиение. Последнее время ей кажется… Но это лишь нервы. Стресс. Недосып. Сакура аккуратно дотрагивается до теплого тельца в оранжевых ползунках, просто чтобы убедиться. Яркий цвет не сочетается с черным пушком на голове, но Сакура все равно улыбается, вспоминая, как Наруто притащил ей целый ящик одежки и пеленок. Она тогда уже не видела собственных ног за животом. Посмеялась, что ребенок из всего этого мгновенно вырастет и даже не успеет каждую шапочку примерить. А потом почему-то расплакалась. Она много плакала тогда. Гормоны.       Сакура ступает мягко по полу, обходит трескучие половицы, крадется на кухню. Заварит себе чаю успокаивающего с ромашкой и мятой, сможет заснуть. Потом надо будет разбудить Сараду, покормить и посидеть с ней немного. С тех пор, как Сакура начала придерживаться с ней режима, Сарада гораздо лучше спит.       Сакура открывает дверцу кухонного шкафа в поисках травяной смеси, и слышит протяжный скрип старых петель. Сердце ее падает в пятки, она замирает, застывает вся, обращается в слух.       Из комнаты доносится лишь тишина.       - Фух, - выдыхает она. Улыбается. Пронесло.       Машинное масло. Где в этом доме может быть машинное масло? Сакура оглядывается вокруг, словно надеясь найти коричневатый бутылек прямо тут, на подоконнике или под столом. Сакура ни разу не заглядывала в кладовку, с тех пор, как они переехали сюда, и шариться там сейчас ей не улыбается. Ее взгляд находит растительное масло рядом с плитой. Его можно или это плохая идея? Сакура пытается вспомнить юность, и рассказывал ли ей папа что-нибудь о смазывании петель, но головная боль напоминает о себе толчком с другой стороны черепной коробки.       Да, она же хотела чай. Сакура пускает тоненькую струйку из крана в носик электрического чайника, водружает на подставку и нажимает кнопку. Тихо, нельзя шуметь, второй раз ей так не повезет.       Кухонные шкафы висят слишком высоко, но Сакура наловчилась – с помощью мухобойки, нескольких прыжков и какой-то матери она добывает себе пыльную коробочку чая с самой верхотуры. Вместе с ним, правда, упал мешочек с сушеными грибами, и старый венчик теперь опасно висит на краю полки, но это ничего. Сакура будет решать проблемы по мере их поступления. Она выключает чайник вручную, потому что сам он этого делать не умеет и пару раз чуть не довел ее до инфаркта. Не сгорел и хорошо, потому что у нее нет сейчас времени покупать новый, но из-за пара обои отклеились от стены и теперь печально свисают в этом углу.       Ничего страшного, они все равно хотели делать ремонт. Вон, даже начали менять пол в гостиной. Правда, не успели закончить, а у Сакуры самой нет на это ни сил, ни времени, а просить кого-то нельзя. Сакура не знает, почему, просто нельзя и все, а ей жить в этом всем, ей, не ему.       Сакуре словно забивают в висок гвоздь.       Она тянется за любимой чашкой, но задевает случайно горячий чайник. Чашка выскакивает из пальцев, делает кувырок и разбивается об пол. Сакура дергается, ударяется макушкой об открытую дверцу шкафа, венчик с грохотом падает с верхней полки.       Сарада начинает плакать.       Сакура прижимает руку ко рту. Из глотки рвется крик, и на одно мгновение она позволяет себе выплеснуть отчаяние наружу. Вся накопившаяся горечь вырывается лишь писком задохнувшейся птицы. Нельзя шуметь.       Сакура встает с колен. Когда она успела оказаться на полу? Обходит блестящие осколки, возвращается в комнату и берет дочку на руки. Поет ей колыбельную, одну за другой. Оранжевые ползунки промокают от слез. Сарада все никак не успокаивается, и Сакура знает, что ее ждет еще одна бессонная ночь.       Она будет решать проблемы по мере их поступления. Уберется на кухне утром. Попросит кого-нибудь из друзей купить ей новый чайник. Пригласит-таки рабочих, чтобы закончили пол в гостиной. Заодно можно сменить обои и перевесить шкафы на кухне. Скажет, что все сделала сама. Она же может. Смогла бы, да, просто ей… просто ей не помешает помощь. Самую малость. Ему она не скажет, конечно, для него она не будет слабой. Но она не может больше обманывать себя, не может позволить такую роскошь. Младенец в руках тому причиной.       Сакура смотрит на темную макушку, хлюпает носом и целует круглый лобик. Нельзя больше доводить себя до такого, нельзя, чтобы у нее все валилось из рук, нельзя тащить все на себе. Если она не выдержит, то первой пострадает дочка.       Сакура не такая гордая, она не носит независимость, как броню от всего мира. Она кидает взгляд на часы, на стрелки, которые совсем недавно ненавидела всей душой. Вытирает нос рукавом халата и поднимает телефонную трубку. Наруто примчится по первому зову, но Хината уже на сносях, лучше их не беспокоить. Зато Сакура знает другого полуночника, который обычно рад ее звонкам.       Она набирает номер, гудки становятся контрапунктом ее пульсирующему виску.       - Алло?       От голоса на том конце провода снова отчего-то хочется плакать. Стресс. Гормоны.       - Привет, Какаши, не одолжишь мне машинного масла?