Солянка

Морозный воздух свеж и прозрачен, и совсем уже не режет на вдохе. Знакомые звезды сверкают в вышине. Она проводит взглядом линии, рисует образы – вот обе Медведицы раскинули хвосты по небу, вот Близнецы только-только встают из-за горной вершины, вот Рысь прячется в Млечном Пути. Сакуре говорили, что она родилась под сильной звездой, ей благоволит сам Марс. Вот он мигает красным глазом. - Что ты тут делаешь? – шелестит пушистыми еловыми ветками ветер. Сакура улыбается: - Тебя жду. Белое свадебное кимоно медленно пропитывается водой и тяжелеет – слой за слоем. Ей уже совсем не холодно. - Тебя дома хватятся, - напоминают горные тропы. - Не хватятся, они меня отдали. Приятно слышать его голос, приятно знать, что оно все было не зря. Праздничные лакированные гета совсем не приспособлены к покорению вершин, пришлось оставить их вместе с запиской в крошечном храме у подножия. - Ну хорошо, убежала… - Убежала! – поддакивает Сакура. Ее ноги разбиты в кровь, но она давно не чувствует ног. - Так найди себе другой дом! В родном голосе слышится отчаяние. - Уже нашла. Она закрывает глаза. - Найди себе другое дело! От гулких шагов рокочут камни, припорошенные снегом, но у нее не дрогнет и ресничка. - Звезды с тобой считать – прекрасное занятие. - Сакура! – горный хребет дрожит от гнева. Она смотрит, и впервые – видит. Немолодой – это древние горы. Седой – на них никогда не тает снег. Красивый. Дух захватывает, как когда смотришь на восхитительный пейзаж. Простая серая юката на широких плечах и темно-серые глаза, такого же цвета, как камни вокруг. Она не должна видеть цвет его глаз, но она и его самого не должна видеть. - Не смей, - он говорит, хоть и знает, что уже поздно. Говорит так, будто никогда не простит, но лицо – она видит, наконец-то, видит! – выдает страх. - Я хочу быть с тобой. Сакура протягивает к нему бледные руки, посеребреные светом луны. Никогда раньше не могла прикоснуться, даже чтобы услышать приходилось сосредотачиваться, а тут, тут!.. Сакура не была уверена еще сегодня утром, но потом жених сказал, что его жене не престало шляться в одиночку по горам, словно ведьме, и она поняла вдруг, отчетливо, что такая жизнь – не для нее. Она умоляла родителей, распластавшись на полу. Она предупреждала. Что угодно делайте, но оставьте ей одну тропу. В том доме власть над ее жизнью – у родителей, потом – у мужа. В другом доме – у другого мужчины. А на вершине этой горы Сакура дышит свободно. И не дышит – тоже. Сколько часов она провела, собирая травы на склонах? Сначала с Цунаде-шишо, а потом и одна. Думала – будет целительницей, будет помогать людям. Но не престало жене… Сколько звериных троп она прошла, сколько песен здесь спела? Сколько раз опускала нудящие от долгой ходьбы ноги в ледяной горный ручей? От полного одиночества говорила и с травинкой, и с муравьишкой. Говорила о родителях и Цунаде-шишо, и подругах. Говорила, передразнивала, подшучивала. И сочла себя сумасшедшей, когда впервые послышался чей-то смех в шелесте листвы. Но продолжала говорить – о мечтах, о прошлом и о будущем. И даже не заметила, как склоны начали ей отвечать. Ничего страшного, что она вообразила себе друга. В конце концов ей надо было с кем-то отвести душу после того, как Ино, Тен-Тен и Хината повыходили замуж да разъехались. Письма раз в год и то, если муж позволит. Сакура бежала от этой жизни в свои горы. Бежала так быстро, что поскользнулась однажды и упала в любимый ручей. Вот только весной он набухает, звереет. Холодная вода жадно забилась в нос и рот, утащила на острые камни. Однако что-то ее подхватило, что-то ее отругало за спешку и вытолкнуло на берег. И с тех пор, как она вытряхнула из ушей речную воду, четче стала слышать мужской голос в каждом дуновении ветра. Она называла его по имени горы, называла по имени реки, и по имени всего хребта, но он не говорил, угадала ли. Она играла с ним, болтала с ним, молчала с ним. Иногда даже ссорилась с ним, но никогда не видела. Никогда не могла прикоснуться. Сакура протягивает к нему бледные руки, посеребреные светом луны, в ее груди застывает ожидание многих лет и давит на глотку комком. Его лицо – сколько раз она представляла, пыталась вообразить? – меняется, что-то хрупкое разбивается, словно тонкая льдинка на водной глади. Он делает шаг вперед. Другой. Падает на колени. Сакура улыбается, а он почему-то плачет. Невесомые прикосновения по ее запястьям, по предплечьям. Все ее существо согревается от горячей волны невиданного ранее счастья. Она подается ближе, дрожащими ладонями обрамляет лицо. - Зачем? – он шепчет разбито. - Говорю же… Он порывисто заключает ее в объятия, прижимает к себе. Сакура обхватывает руками плечи, трогает спину, пытается унять его горе. - Скажешь, как тебя зовут? – спрашивает тихонько. - Ты знаешь, что это будет значить? – на склоне не шелохнется и былинка, даже ручей перестал ворковать по камням. Обладать именем – обладать властью, она знает. Она скажет ему свое – полное, и тогда они будут на равных. Тогда они будут навеки связаны. Но для Сакуры – всего-лишь формальность, она давно свою судьбу с этой горой связала. Она кивает, проводит кончиком носа по его шее, прижимается щекой. Реальность лучше любых призрачных фантазий. Он держит ее в руках, когда отдает свое имя. Она сжимает его в ответ, когда говорит свое. Они поднимаются вместе, и все вокруг вздыхает, все живет. Снег блестит бриллиантовой россыпью под лунным светом. На дне горного ручья лежит невеста, а над ней звезды сверкают в вышине.