Черным на ключице

      «Магия ошиблась», — кричат в спину близнецам Уизли, которые, не стесняясь, переплетают пальцы; кричат в спину Гарри и Драко, почти выплевывая слова, или молчаливо говорят одними глазами. В мире, где Магия не ошибается, их всерьез считают ошибками..       В любом случае, как Гермиона давеча сказала в оживленном споре, и Гарри подтвердил: маги — отдельная раса, мир магии — отдельный и непостижимый мир.       Это не бахвальство и не попытка поставить себя выше магглов — в конце концов все помнят, как это кончилось в прошлый раз. Просто они — другие; магия — это то, что делает их другими. Поэтому магов, в отличие от магглов, не делят по цвету лица и тому, на каком куске суши они обитают. Они все дети Магии, и никак иначе. Настолько преданные, что готовы слепо доверять её выбору. Но, как и самые простые магглы — безоговорочно верят во что-то выше них, но строго избирательно, только тогда, когда считают этот самый выбор рациональным.       Драко думает об этом уже пять лет. За это время многое случается. В это светлое утро они пьют кофе на кухне, в доме Гарри, где он живет теперь со своим соулмейтом — мужем, — на площади Гриммо, 12.       «Маги — очень похожи на магглов своей психологией», — так часто говорит Гермиона за чашкой кофе у них дома. — «Они тоже верят в то, что им удобно, и могут «переобуваться» почти на лету».       Она говорит это прямо, хотя рядом чинно восседает чистокровный маг в энном поколении, и если бы он пятнадцатилетний услышал такие мысли, то зашипел бы и кинул парочкой проклятий. Сейчас он даже согласен. Тот, кто мог взъяриться за то, что его и Уизли поставили в один ряд, теперь уже несколько лет называет Гарри Поттера мужем. — Ты опять испортил мне завтрак, Поттер, — бросает Драко через стол, однако продолжает пить из своей чашки, не замечая, как бесконтрольно дергается уголок рта в намеке на улыбку. — Для готовки всегда есть домовые эльфы, которым мы платим.       Гарри кивает с невозмутимым видом, выключая плиту, на которой все это время обжаривал зерна.       Они часто так делают, все близкие люди об этом знают: один скрывает заботу за едкими комментариями, другой в своей привычной манере даже не задумывается о том, как на самом деле сложны те вещи, что он считает повседневными и незначительными. — Конечно, Драко, — со смешком кивает Гарри, а после наклоняется чуть вперед, чтобы заправить длинную платиновую прядь за ухо.       Драко счастливо жмурит глаза.       Он, Драко Малфой, отлично помнит эти, наверное, самые счастливые минуты своей жизни, когда Гарри, ободряюще сжимая его руку, заявил рыжему семейству, что он — Драко — отныне живет на Гриммо. И только в ту секунду он отчетливо понял, что вот этот недосягаемый и желанный Золотой Мальчик, эта мечта и сказка, теперь его. Если и не навсегда, то очень надолго. И Малфой себе клянется, что всё для этого сделает.       Они переживают многое за относительно короткий срок, и им оказывается достаточно для этого просто крепко сжимать руки друг друга. Они пропускают мимо и десяток статей пресловутой Скитер, которая поливает грязью весь род Малфоев до десятого колена; проглатывают эти мерзкие комментарии один за одним.       «Наш мир, — пишут газетчики из раза в раз по сей день, — очень изменился вследствие двух кровопролитных войн и постоянного магического дисбаланса. Древнее магическое благословение, посланное на мага в виде обоюдной метки соулмейтов, в одночасье могло превратиться в страшное проклятье. Некоторым везло, некоторым нет.       Метки, словно в отместку за неправильное и грязное использование магии, стали появляться либо в одностороннем порядке, либо у совершенно несовместимых людей. Но маги, как ярые приверженцы традиций, зачастую рушили себя и других, лишь бы соблюсти древний обряд объединения. Ведь, как считалось в их мире, ни Магия, ни Вселенная никогда не ошибались. И плевать на крепость несанкционированных Судьбой чувств. Никто не смел спорить».       Драко говорит, что его это забавляет. Он врет, ровно как врал, что ему плевать на постоянное паломничество клана Уизли, которые считали своей идеей-фикс переубедить героя; терпит, как терпел заботливо подсыпаемые Роном безоары во все, что Поттер мог съесть и выпить.       Терпел, кстати, до того момента, как семья Уизли отреклась от близнецов. В тот момент, Гарри, взбешенный как тысяча соплохвостов, во всеуслышание заявил, что ноги его в Норе больше не будет.       Несмотря на постоянные подозрения со стороны близких к Гарри людей, эти два первых года их отношений были счастьем. Поттер, сжимая зубы, пропускал мимо сотни насмешек, резал и сортировал по кучкам всевозможные ингредиенты для его, Драко, зелий, и по возможности пресекал деспотизм в сторону несчастного Кричера. И когда Золоту магической Британии это надоедало, и комментарии Драко вызывали песок на зубах, он просто вжимал несчастного Хоря в любую более-менее подходящую поверхность, заставляя его замолчать самым приятным из первобытных способов. Это помогало — Малфой надолго лишался и голоса, и возможности говорить.       Драко же, наступая каблуком себе на горло, улыбался сквозь зубы бесчисленным фанатам и почитателям, слушал Грейнджер и незаметно насылал Репаро на разбитые повзрослевшим Лонгботтомом вещи. Словом, становился мягче и слабее, раз за разом сбрасывая тонны плотной хитиновой брони.       Люциус презирал бы его, если бы мог. Но у Азкабана были на удивление крепкие стены.       А спустя два года они заключили магический брак.       Драко отпускает длинные платиновые волосы и становится фанатом многих маггловских брендов, Гарри — делает стрижку и носит теперь зачастую рубашки в клетку и черные скинни. Драко всё еще раздражает то, что кто-то считает, будто их связь автоматически сняла с них осуждение мира. Маги до сих пор негодуют и называют их связь «ошибкой», при этом говоря, что «магия не ошибается».       Драко касается метки через рубашку, отпивает кофе, который приготовил Гарри, и открыто улыбается этому утру и своему мужу.       Для них двоих, в любом случае, магия не ошиблась ни разу.