James S. Levine — Lala Lala Song
Утро начиналось не со сборов в школу, а с брата, заглянувшего в её комнату. Спутанные волосы, покрасневшие глаза, нервный взгляд. Пит сегодня был сам не свой, и это насторожило Прим. — Доброе утро, — произнесла она, сидя на своей кровати и зевая, запоздало прикрывая рукой рот. — Прим… Он и не поздоровался. Девочка старалась более внимательно за ним следить, но он ей казался взрослым, ответственным. — Да? — она заправила выбившиеся пряди из косы за уши и встала с кровати, одернув большую нежно-розовую ночную рубашку. — Мне нужно собираться в школу. — Ты сегодня никуда не пойдёшь и останешься дома. К нам приедут гости. Прим удивилась: обычно о гостях говорят заранее, да и утром никто не приезжает, и какие могут быть гости, если у них траур? — Но… — Не спорь, пожалуйста. Это господин Сноу. Прим наклонила голову, осмотрела Пита… — Дядя? В смысле, президент? Теперь понятно, почему он такой нервный. После смерти мамы и дяди Сириуса, он с дядей Кориоланом показательно не разговаривал. Это было по-детски и глупо, но… Прим не до конца понимала его поведение. Он не был тем, кому сходила с рук дерзость, однако ему простили преступление. Он не был тем любимчиком общества, которого ласкали и которому льстили все. Пит был опасностью для многих, как и она, потому что они дети победительницы и главы влиятельной и богатой семьи, неизвестно, что в головах полукровок, но, хотя его все и хотели унизить или придавить, ни у кого этого не получалось. Возможно, поступок мамы… наложил отпечаток и на Пита. Конечно, но никто не знал об этом, все думали, что она умерла собственной смертью, от сердечного приступа, когда узнала о случившемся. Все думали, что она не причастна к заговору. И опять же… дядя помог, отмыл все следы преступления с их семьи, всю грязь поступка их матери. Но… …и Пит, и она, и папа, и дядя всё знали. Всё знал и Рори, и Гейл. И, Прим уверена, Китнисс тоже. И Финник. И дядя Хеймитч. Может быть, каждый по-разному, один более подробно, а вот Прим, кажется, знала меньше всех. Но и это ей не мешало осознавать весь ужас приезда. Все знали и были в грязи, только перед друг другом. Ведь каждый был в этом замешан. И Прим всё время думала, почему у Рори и Гейла убили всю семью, по счастливой случайности Рори остался цел, но Гейл, пусть и живой, больше никогда не сможет говорить, а у них всё не так? Только маму казнили. И у Китнисс тоже. Им простили то, что не посмели простить такой же влиятельной семье, не боясь огласки. Наоборот, показав всем, что случается с предателями. Но… …почему их спасли? — Да, Прим. Никуда не уходи. Мысли лихорадочно бежали в голове. А вдруг их час настанет с приездом президента? А вдруг?.. Вдруг заберут Пита или отца? Вдруг решат, что Ник и Филипп не до конца осознали, что натворила их мать, поэтому и их, как опасность, устранят? О Нике было особенно страшно, ведь он только что уехал во Второй. Ник, кажется, так и не принял смерть мамы. Не принял, не понял, не признал. Он и держался всегда особняком. А Филипп был, хоть и самым старшим братом, но и самым далёким, и послушным. Если у Ника был взгляд человека, готового отомстить и горящего справедливостью, то у Филиппа не было ничего, кроме скорби и тяжести, а ещё… холодности. Кто знает, что в его голове? Всё-таки, их обоих было ей тяжело понять, но Пит… был ближе ей во всех смыслах, понятнее, но и за него ручаться сестра не могла. — Хорошо, но во сколько он приедет? Но это же дядя… Прим вспоминала, как танцевала с ним на рождественском вечере, первом, на который её взяли. Сколько ей было? Около семи. Она помнила его, когда он приезжал за Питом. Помнила его добрым и ласковым высоким дядей. Не таким, как Сириус или Хеймитч, немного холодным, но ласковым и грустным?.. Она бережно хранила его подарки и раньше представляла его добрым королём, который не мог покидать в одиночку свой дом. И тянулась к нему подсознательно, не думая, почему так делает, но ей этого очень хотелось. Нет, он не сможет забрать Пита, Ника, Филиппа или папу. Он не сможет им навредить, поэтому и сделал всё, чтобы их не тронули. — К полудню. Пит закрыл дверь, резко разорвав разговор. Прим тяжело вздохнула. Осталось пять часов — и их катастрофически мало.***
Прим собирала букет в вазе, цветы для которого срезала сама в зимнем саду. Нежно-голубое платье из тонкой шерсти, было расшито бисером и ленточками, белые туфельки и чулочки, на которых был белый еле заметный узор из птичек на веточке, под платьем была ещё шуршащий подъюбник, который при каждом её движении создавал шелест. Волосы девочка собрала, открыв тонкую шею и показав, что на ней нет ни одного украшения. Даже волосы были закреплены шпильками. Но по этикету было неприлично встречать президента в тёмной одежде, поэтому пришлось быть в нарядном платье. Васильки, ромашки, бледно-голубые розы, засушенные колосья пшеницы — Прим брала по очереди срезанные растения, одни укорачивая, другие специально оставляя более длинными. В доме было большое оживление: слуги убирали комнаты, доставали расшитые декоративные подушки, меняли чехлы на мебели. На кухне готовили десерты к неизбежному чаепитию. Прим закончила с букетом, отошла на несколько шагов, оценив его издалека, подошла снова к нему и немного его поправила. Вряд ли, президент обратит на такие мелочи внимание, но, порой, именно мелочи всё решают. Прим вышла из гостиной, в которой будут принимать президента и направилась сначала в спальню отца. Зайдя внутрь, девочка поёжилась, почувствовав едкий запах спиртного. В полумраке на софе, вокруг которой беспорядочно лежали бутылки с алкоголем, был мистер Мелларк. Джеймс был не в самом лучшем состоянии, и Прим даже ощутила подкатывающий приступ тошноты, когда добралась до окон, которые были закрыты тяжёлыми портьерами. Девочка открыла окна, и яркий холодный свет показал бардак логова отца во всей своей непрезентабельности. — Что бы сказала мама, увидев это, папа? Прим распахнула окна и впустила свежий морозный воздух в спальню. Подошла к отцу, сдерживаясь от того, чтобы закрыть нос пальцами — всё-таки, это верх неприличия! — Папа, просыпайся. Пора вставать. Тебя нужно привести в порядок. — Что… случилось?.. — прохрипел он, протягивая руку к бутылке, но девочка ударила его ногой в туфле. — Вставай! — вскрикнула она. — Поднимайся! Ей было противно, но… и очень больно. — Ты очень похожа на маму, доченька. Если бы это было так, то Прим точно не стояла бы возле папы и не жалела бы его. Что сделала бы мама?.. Наверное, ударила бы его по щеке. И ещё раз. И ещё. Пока бы он не пришёл в чувство. Или кричала бы на него. Ругала. Возможно, разбила бы все бутылки о его голову. Кто знает? Папа никогда таким не был. И Прим страшно, потому что она вовсе не мама и точно не сможет быть такой сильной, как она. Прим хочется сесть к нему на колени, положить голову на плечо и заплакать, но ей нельзя этого делать. Сейчас намного важнее… — К нам приезжает президент. И этой фразы становится достаточно для того, чтобы отец переменился в лице, встал с софы и пошёл в ванную. Примроуз вышла из комнаты, оставив открытой дверь. Она подозвала к себе двух горничных и приказала убрать всё. Сама же зашла в гардеробную, достала костюм, обувь, рубашку, бельё, запонки, очень долго искала голубой галстук, подходящий к её платью. Казалось, что отец если не привык, то смирился с тем, что мама умерла. Он даже ходил в компанию, хоть это и не обязательно, занимался важными делами, но вот уже несколько дней не выходил из комнаты, а Прим, если честно, очень боялась заходить к нему, но сегодня все страхи меркли по сравнению с другим — любой из их семьи зависел лишь от одного человека. Никакой детский страх не может быть сильнее того, что можно потерять родного человека в любой момент. Она занесла одежду в спальню, аккуратно разложив её на недавно заправленной кровати. — Папа, — громка сказала Прим, подойдя к двери ванной комнаты, — одень, пожалуйста, эту одежду. Господин Сноу приедет к двенадцати, твой завтрак в столовой. Самым сложным всегда был Пит: не потому что он был её старшим братом, а потому что очень резко на всё, что было связано с дядей, реагировал. Да, он точно может сам собраться и спуститься вниз без её помощи, но Прим поняла, что им обоим досталась одна неприятная черта от мамы — они оба слишком упрямы, а Пит ещё и злопамятен. Если он не сдержится, что, скорее всего, произойдёт, будут очень большие проблемы. А им только больших проблем не хватало. Девочка прошла в глубь коридора и посмотрела на дверь, что находится напротив её комнаты. Здесь был Пит, она была почти уверена в этом. Девочка сделала два поспешных шага и сжала ручку, повернув её. Врываться к другим без стука было не её чертой, но, вряд ли, Пит ей бы открыл. Он сидел на ковре, сгорбившись над кучей фотографий. Она заметила, как брат дрожал, поэтому тихо прикрыла дверь, опустилась немного поодаль от Пита и мягко опустила на его плечи свои руки, как всегда делала мама. Она медленно его гладила, успокаивая и утешая. За окном шёл снег и дул ветер. В стёкла комнаты Пита стучали покрытые инеем ветви ивы. Резко похолодало, всего за несколько дней и выпало много снега — первого в этом году. Девочка заметила, как Пит прижимал несколько фотографий к груди и тяжело дышал, боясь, наверное, при ней заплакать, поэтому она сделала это за него. Слёзы без всхлипов, просто солёная вода, которая бежала по её щекам. И старший брат, опустивший на её колени голову, лежащий среди разбросанных фотографий близких людей, которых нет рядом и уже никогда не будет. — Можешь плакать со мной, Пит, — сказала она, — когда угодно, и я не буду тебя осуждать, я всё пойму.***
Они были вчетвером в гостиной. Прим сидела в кресле и, как учили её, разливала чай по фарфоровым чашечкам. Потом разрезала лимонный пирог и откинулась на спинку кресла, сделав всё, что от неё требовалось в данную минуту. В комнате царила далеко не дружественная атмосфера. Пит молча смотрел на свои пальцы, сложенные в замок, отец пытался говорить о погоде, но получалось у него с трудом, по большей части выходило даже комично, а дядя… президент выдавливал из себя вежливую полуулыбку. Прим не знала, что говорить, но попыталась встрять в разговор, сообщив всем, что есть ещё смородиновый пудинг и персиковые тарталетки, а буквально вчера миссис Праурм привезла из Одиннадцатого засушенные в сахаре цветы, поэтому, вероятно, ей стоит сходить на кухню и принести засахаренные, будто живые, розы. При этом её взгляд был достаточно умоляющим, чтобы папа ей кивнул после небольшой заминки, а брат впервые за несколько минут сказал хоть что-то. Дядя Сноу лишь неодобрительно покачал головой, но тоже согласился, что было бы любопытно посмотреть на такие цветы. Дальше последовало нудное обсуждение выборов в Парламент, поэтому Прим быстро, но с достаточным достоинством, вышла из комнаты и с облегчением вздохнула, оказавшись подальше от них. Казалось, что господин Сноу прибыл для обычного визита вежливости, но это было странно, потому что у него было очень много забот в последнее время. Но прежний страх отступил, поэтому появилось чувство неловкости, потому что Прим никогда ещё не ощущалась себя настолько глупой и не умеющей разговаривать со взрослыми. Девочка зашла на кухню, где её приходу удивились, но она сказала, что всё хорошо, и ей нужны засахаренные белые розы. Прим достала узкую вазу из горного хрусталя и поставила её на серебряный поднос, из обитых бархатом шкатулок, она взяла три розы и осторожно поставила их в вазу. — Они красивые? — Прим осмотрела их со стороны. — Да, мисс, очень красивые и необычные. И, правда, цветы были будто покрыты морозной коркой, сохранив и веточки, и шипы, и листочки. Розы даже пахли так, как садовые, но от них можно было с лёгкостью отломить листочек и положить его в рот, почувствовав, как он тает, отдавая и запах, и сладкий вкус. Прим кивнула собственным мыслям о том, что мама не одобрила бы её самостоятельный поход на кухню при госте, но что было ей делать, если она не знала, о чём стоит говорить дальше? И стоит ей вообще говорить? Хорошо быть достаточно взрослой, чтобы с твоими словами считались и твоё мнение было бы кому-то интересно, но быть хозяйкой дома в тринадцать?.. Большинство сверстниц даже не пускают за стол на званном ужине в таком возрасте. Когда она подходила к гостиной, Прим услышала голос Пита. — Вы, как всегда, нашли время, когда говорить об этом! — Прим поморщилась, различив сарказм и желчь в словах и тоне старшего брата. — Я имею на это право. — По закону никакого права у вас нет, — он огрызался с дядей?.. Прим решила, что именно сейчас ей стоит зайти в гостиную и нарушить своим присутствием такой эмоциональный разговор. — Документально вы — никто. — Ты ошибаешься, Питер, — именно в тот момент, когда она переступила порог, произнёс Кориолан. — Простите, что прерываю вас. — Ты очень вовремя пришла, — Прим поставила на стол поднос с вазой и села обратно в кресло, положив руки на подлокотники, а дядя даже не изменился в голосе — тот же холодный и очень спокойный тон, которым он говорил с Питом раньше, теперь был адресован ей: — Мне нужно сказать тебе кое-что важное. Во-первых, ты, Примроуз, моя дочь. Девочка моргнула, наклонила голову в бок, потом мягко улыбнулась и звонка рассмеялась: — Очень хорошая шутка, но… не думаю, что это правда. Она посмотрела на папу, который тут же отвёл взгляд, потом на Пита, лицо которого было настолько красным, что казалось, будто он заболел, после чего снова посмотрела на Кориолана. — Я не шучу. — И всё же, вы меня разыгрываете. Пит покачал головой: — Он говорит правду. — Не верю. Папа встал со своего места и вышел из гостиной. — Во-вторых? — спросила Прим, ощущая, как начинает задыхаться, но, слава семейной выдержке, её голос не дрогнул. — Во-вторых, ты теперь будешь жить со мной. — Если вам одиноко, вы могли бы просто пригласить меня пожить у вас, а не устраивать это представление, — Прим вздохнула, поправила волосы, взяла чашечку чая и сделала глоток, вернула её обратно на блюдце, которое держала в руках. — А если я не лгу, а твоя семья тебе всё это время говорила неправду и разыгрывала представление? — Это невозможно. — Ты всё отрицаешь, но это правда. — А вы бы поверили, если бы вам сказали такое в лицо? Он замолчал, отвёл взгляд, тоже взял в руки чашечку чая, сделал несколько глотков, смотрел на вазу, в которой были засахаренные розы. Такие хрупкие, но уже неживые цветы. — Думаю, если бы твой дедушка сказал мне, что я не его сын, Примроуз, я бы ему легко поверил, — он сделал ещё один глоток чая, посмотрел на букет, что недавно собирала Прим, готовясь к его визиту. — Он никогда мне не был настоящим отцом, только тем, кто подарил мне возможность жить. Пит тихо рассмеялся и не сказал, а выплюнул: — Прямо как ты, отец. Прим резко поставила чашку с блюдцем на стол, поднялась на ноги, поспешно зашагала к двери, но путь ей преградил папа, протянувший ей большой, запечатанный, белый конверт, на котором было ровным маминым почерком написано её имя. — Прочитай это. Она сжала письмо в руках и выбежала в коридор. Никто её не стал удерживать, только Пит очень громко спорил с президентом, называя его отцом. Какой-то кошмар, очень похожий на реальность. Это неправда, лишь плод её воображения.***
Примроуз сидела в своей комнате и писала письмо. В распахнутое настежь окно залетали крупные хлопья снега. В запертую и подпёртую тяжёлой тумбой дверь колотил брат, прося её выйти. Она выводила строки, дрожа не столько от холода, сколько от пережитого предательства и вранья окружающих: «Надеюсь, ты ничего не знал. Надеюсь, что хотя бы ты меня не обманывал. Мне так страшно, что я не могу им доверять до конца. Сейчас новый отец, потом…, а потом что? Узнаю, что и не человек вовсе, а товар, который обеспечивает моей семье положение или безопасность, а, может, приносит доход? Сегодня новый отец, а завтра… президентский дворец и ещё большее расстояние между нами. Напиши, что ты, как и я, был в неведении, жил иллюзиями и понятия не имел о том, кто я. Умоляю, только не ты. Ещё и тебя я не переживу.» Прим взяла листок в руки и поднесла к пламени свечи. Огонь охватил весь лист, и она выронила его из рук. Бумага сгорела, оставив после себя мелкий пепел, который разнёс по всей комнате морозный ветер. Она вытерла слёзы, выпила воды и начала писать очередное бессмысленно-милое письмо. Всё равно правду ей говорить запретили даже Нику, а о Рори и речи не было. Светлая голова появилась в окне. Парень тяжело дышал, его губы посинели от холода. Прим медленно повернулась к нему, даже не встав со своего места. — Чего тебе? — настолько грубо, насколько могла. — Ник звонит, — Пит задыхается. — Второй час звонит. Я соврал, что ты гуляешь с подругой, но это очень важно, мне он ничего не говорит, — залез в её комнату, закрывая окно и отряхивая снег со своей промокшей одежды. — Поговори с ним, — он взмолился, садясь на кровать и снимая через голову свитер. — Прим, пожалуйста, ты обещала. В конце концов, это Ник, а он её не обманывал и за дурочку не считал, поэтому Прим встала, отодвинула мебель от двери, отомкнула её и вышла. Она спустилась в кабинет, сняла тяжёлую чёрную телефонную трубку, набрала номер брата. — Да? — послышалось на том конце провода сразу же, после первого недолгого гудка. — Ник, это я. Извини, что так поздно звоню. — Хорошо, что ты вернулась домой, — он серьёзный, но голос у него с ноткой облегчения. — Прим, приезжай в госпиталь Второго и возьми с собой Гейла. Ты можешь больше не увидеть мальчишку. — Почему? Натянутое молчание. — Ник, почему?! — Прости меня, я не сдержал слово.