Я погибну. Я погибну В ледяной степи, когда Черный ветер Мое тело В жертву бросит холодам. Длинная ночь. Северный ветер. Длинная ночь к смерти. Длинная ночь. И смерть. Помни Имя Свое — Северный ветер
Если Рори до этого дежурства терзали кошмары, то теперь и подавно. Естественно, как он думал, не хотеть спать, когда снится подобное. Первые два дня он почти не спал, переворачиваясь с бока на бок и читая учебники, лекции и письма. Письма Прим он перечитывал. Казалось, что за какие-то несколько часов он смог заучить их наизусть. Немного. Два письма. Два коротких письма. Очень наивных письма. Совсем чуждых ему. Эта девочка была олицетворением свободы. Эта девочка была миром и тишиной так сильно необходимой ему. Но нужно было высыпаться, чтобы учиться и делать непростые для него задания. Сонным, усталым выполнять приказы тяжело. Да и утренняя пробежка на второй день бессонницы совсем вымотала его. Поэтому он пошёл в медпункт, что находился в одном из учебных кампусов, и решил, что стоит рассказать о проблеме врачу, который находился внутри. Его выслушали, но ничего не дали, пожав плечами, мол, привыкнешь, такое бывает со всеми. Рори подумал, что дело тут не во всех, а в том, что снотворные, так необходимые ему для нормального и принудительного сна, врач не выдавал просто так, лишь по просьбе или увидев симптомы. Он попытался ещё раз, более настойчиво, намекая на то, что заплатит, если нужны деньги, но доктор был настроен категорически против. «Здоровый сон, — сказал он Хоторну, сидя за своим столом, — придёт к вам вместе с психологической устойчивостью». — Психологическая устойчивость! — выкрикнул Рори, стоя на краю футбольного поля и ударяя ногой о край деревянной балки, промокшей, кажется, насквозь, и вот-вот начавшей гнить, еле держащей самодельное табло. Туман по утрам выбешивал парня ещё сильнее. Раздражённость, кажется, закипала внутри с удвоенной силой: — Психологическая, блядь, устойчивость! Полшестого. В округе не было никого, кроме дежурных и охраны, да и то те были за пределами поля. Никто его не слышал, да и никто не пришёл бы на крики и вопли парня. Как только Рори закрывал глаза, ему слышались голоса. И родителей, и младших, и старшего брата, и того парня, что пытали за дверью. И эти крики сводили его с ума. И эти крики… …шли по замкнутому кругу, повторяясь и не уходя никуда. Сонливость — это не проблема. Даже клевать носом на парах — это не страшно. Но подпрыгивать на парах от криков в собственной голове и глубоко, встревоженно дыша, словно ты давно убегаешь от кого-то — это проблема. Это, блин, серьёзная такая проблема. Потому что смотрят на тебя, как на сумасшедшего. Может, он и был таким? Может, и был. Только ему не нужно лишнее внимание. Оно, наверное, здесь никому не нужно. Три ночи не спал. Погружался лишь в воспоминания, да видел нечто странное и пугающее. И вдруг к нему пришла одна простая, но совершенно гениальная мысль, оказавшаяся, как ему тогда казалось, спасением. Стоя в этом молочном и плотном тумане, пиная балку ногой и крича со всей дури, что в нём ещё была, он вдруг понял: лучший способ заснуть и ничего не видеть из доступных ему — это выматываться физически и эмоционально настолько сильно, что, когда приходит время сна, ты падаешь на постель и моментально засыпаешь, видя перед глазами блаженную темноту. Если он до сих пор не выматывается настолько сильно, значит, он, откровенно говоря, хреново работает. Наверное, именно в этот момент Хоторн окончательно перестал быть тем мальчиком, который жил лишь по наитию. Ощутив себя блохой среди гигантов, он не захотел оставаться в этом состоянии до конца своей, возможно, короткой и никчёмной жизни, или быть раздавленным ими прямо сейчас. Прим написала ему, что его жизнь принадлежит ей. И Рори согласился — принадлежит. Поэтому он не станет мокрым местом. Он обязательно обретёт свободу, так необходимую ему. Почему-то не желание жить им двигает, а странная картина, стоящая перед глазами, будто кадры из фильма: бескрайнее поле, трава по пояс, босые ноги и бег, быстрый бег. Он замер, замолчал и опустил руку на мокрое дерево, а потом уткнулся горячим лбом в холодную балку и резко, рвано задышал, впервые за долгое время ощущая настоящую необходимость вдыхать воздух. Свобода — единственное, за что стоит бороться.***
Сегодняшним утром вечно недовольный комендант сообщил Рори, что его ждёт посылка на почте. И Хоторн, конечно, знал, что её прислала Примроуз. Он не был рад, но и не рассержен. День начался с пробежки, полосы препятствий, утреннего душа и завтрака. Всё расписание, вплоть до минуты, было расписано и его информатор разрывался, когда Рори вышел из кампуса с учебниками и в форме. Разрывался так, будто где-то был пожар, но он даже не опаздывал, просто до пары осталась три минуты, а он ещё не зашёл в лекционную. эти звуки выводили из себя. Рори перешёл с быстрого шага на бег. Поднявшись на пятый этаж, он зашёл в лекционную и сел на своё место, рядом с Салли, который откинул голову назад и пялился в потолок, грызя при этом колпачок ручки. — Подавишься, — предупредил Рори, на что Салли медленно улыбнулся и сильнее сжал колпачок, и тот с противным звуком разломился на две части. Салли выплюнул его в руку и поднялся, когда в аудиторию вошли двое офицеров. — Здравствуйте. Рори посмотрел на них. Один был их лектором, второй… Второй был братом Пита и Прим. — Хочу вам представить вашего куратора, — лектор посмотрел сначала на молодого офицера, потом на аудиторию, — Никлауса Мелларка. Он ответственен за каждого из вас и, если с вами хоть что-нибудь случится, его могут перевести в Девятый. Поэтому вам не стоит беспокоиться за ваши никчёмные жизни, теперь у вас есть первоклассная наседка. Рори не то чтобы был удивлён, но было ощущение, что Мелларки преследуют его всюду. С одной стороны, хорошо иметь знакомого человека в офицерском составе, с которым тебя связывает нечто большее, чем просто шапочное знакомство. С другой — это большая ответственность. Кажется, не только Питу досталось, но и всей семье, исключая Примроуз, но и то это догонит её через несколько лет. А Рори не нужны были дополнительные проблемы в виде опального офицера, которого, вероятно, выставили из капитолийского университета с волчьим билетом и которому дали самое сложное задание, чтобы тот наверняка провалился. Всё усложнялось тем, что Ник сразу же его заметил и постоянно останавливал на нём взгляд. Неприятно, неправильно. Почему Хоторн чувствует угрызения совести, даже окончательно не приняв решение? Помогать ему? Он? Чем? Конечно, помочь он ничем не мог. Только злился всё больше и больше, даже лекцию писал так, что листы продавливались от сильного нажатия на ручку. Побелевшие костяшки пальцев, посиневшие ногти. Конспектирование далось ему в этот раз нелегко. Но он пришёл в себя после лекции, успокоившись и отдышавшись на пороге, а потом пошёл на практическое занятие по стрельбе. Пары закончились около половины седьмого. Осталось личное время. Конечно, Рори пошёл забирать посылку Прим, а потом поднялся с достаточно объёмной и увесистой коробкой наверх, в их с Салли комнату. Он поставил коробку на пол, открыл её ножом и достал записку, которая аккуратно лежала на самом верху. В комнате появился запах хвои, кедра и жаренных в меду орехов. «Эта зима будет холодной, Рори. Присылаю тебе тёплые вещи. Прости, если они будут немного велики, я их выбирала на глаз. Открывай посылку аккуратно, чтобы не испортить мой подарок». Хоторн пробежался по строчкам короткой записки несколько раз, скомкал и бросил на пол, раздражаясь всё больше и больше. Но всё же через несколько минут поднял её и расправил, заложив в открытый учебник. Как же он сам себя бесит! Как же она выводит его из себя со своей заботой! Почему он чувствует себя кем-то вроде домашнего питомца? Почему ему так нравится, что она пишет ему и не забывает о нём? Боже, если бы он был и впрямь собакой, то вилял бы перед ней хвостом и был бы вне себя от счастья и радости, что переполняли бы его. И как же это бесит! И как же хочется послать её братца ко всем чертям, а ей написать что-нибудь болезненное, чтобы она никогда больше даже не вспомнила о нём. О, как же хочется! Как же хочется перестать быть таким! Всё было завёрнуто в шуршащую полупрозрачную белую бумагу. Каждый свёрток был связан тонкой верёвкой. Девочка вложила внутрь банку мёда с сотами, несколько пакетов с разными орехами, кожаные перчатки с мехом внутри, зелёный кашемировый свитер, белую флисовую пижаму в тонкую зелёную полоску, несколько форменных белых рубашек, зелёный тёплый и длинный шарф, внутри которого была ещё одна маленькая записка: «У тебя красивые зелёные глаза. Пожалуйста, носи его, чтобы не заболеть». А на дне было очень много плиток шоколада и ещё одна записка: «Поделись им с друзьями». Рори повертел банку мёда, на дно которой была тоже прилеплена записка: «Если простудишься, пей его с тёплым молоком». В кармане пижамы лежала бумажка: «Спи в пижаме, а не в майке». В орехах: «Гейл написал мне, что ты их очень любишь. Это от него». В левой перчатке была скомканная записка, написанная почерком Пита: «Придурку на грядущее Рождество». А в правой была карточка от Прим: «Я же обещала всё исправить». — Что же мне с вами делать?***
Это утро началось с тревоги, ревущей на всю академию. Было невозможно расслышать то, что говорит тебе человек поблизости. Суматоха внизу была естественной для первогодок, но из-за неё все остальные курсы не могли спокойно выйти на улицу, поэтому ученики толкали друг друга и пытались протиснуться через двери. На всё давалось две минуты, в которые нужно было во чтобы то ни стало уложиться, иначе… иначе ждало наказание. — Разбейтесь по комнатам! Разбейтесь по комнатам! — кричали дежурные в рупор. — Постройтесь в шеренгу! Постройтесь в шеренгу! Выходите через одного вперёд! Выходите через одного вперёд! Расстегните верхние пуговицы! Расстегните верхние пуговицы! Оголите шею и правое запястье! Оголите шею и правое запястье! Рори понимал, что что-то идёт не так, и это совсем не «учебная проверка» шизанутого коменданта, поэтому, когда ко всем стоящим впереди, как и он, начали подходить медики и вкалывать в шею ядовито-синюю жидкость, парень сглотнул и обернулся на Салли, протянувшего кисть, которому в руку вставили мигающий жучок. Когда в шею Хоторна попала жидкость из шприца, он ощутил лёгкое головокружение, а через некоторое время ему начало казаться, что его душат. Он потянул руку к шее, чтобы инстинктивно ослабить хватку невидимого противника и посмотрел, что все, кому раньше его вкалывали это вещество, лежали на земле. И он тоже упал на колени, понимая, что не может вздохнуть, совсем не может. И воздуха в лёгких не было, они будто захлопнулись. Агония длилась недолго, через несколько секунд он упал, увидел перед потерей сознания начищенные до блеска сапоги и услышал искренний смех капитана. — Мои любимые цыпочки, у вас есть сорок восемь часов для того, чтобы спасти самих себя, иначе ваших товарищей медленно убьёт яд, а вас расстреляют за невыполнение приказа старшего по званию. У вас есть два варианта: первый — оставить вашего напарника здесь, прямо на земле, пойти в лагерь, что находится в том лесу за моей спиной, и добыть самостоятельно — хочу вас огорчить, но это пока что никому не удавалось — антидот; второй — дождаться пробуждения вашего напарника, пойти вместе с ним в лес и добыть антидот, а потом вколоть его в шею напарника. Снаряжение и всё необходимое находится за вашими спинами, а на ваших коммуникаторах уже идёт отсчёт времени до вашей смерти. Не теряйте время зря — оно бесценно.