пиши мне неровным почерком письма на мятой сигаретной фольге. пиши их заумными и бессмысленными, главное, пиши их вообще.
Чонин фыркает и небрежно кидает свой полупустой рюкзак к ножке большого потёртого стола. Библиотека — последнее место, где парень хотел провести пятничный вечер. Забытый богом склад никому ненужных и неинтересных книг, покрытых толстым слоем многолетней пыли и не тронутых никем уже несколько десятков лет, — лучшая компания, которую только мог себе представить Ким. Лучше бара с недорогим алкоголем и заброшенной спорт-трассы, где именно сегодня намечалось дружеское соревнование с Ифанем и Чанёлем. Кажется, Крис говорил, что позвал своих китайских друзей, которые приехали на пару дней в Сеул. Но Чонину не светит с ними встретиться до… Никогда. За всё нужно сказать спасибо Минхо, который сегодня завалил Кима на занятии французским. Чонин не знал материала, с которым работала группа, поэтому До Кёнсу в открытую злорадствовал и показывал своё превосходство над парнем, совершенно не стесняясь и не скрывая этого. В конце занятия Чонин сидел побитой собакой, не зная, что ему делать. Итоговый зачёт через пару месяцев, но из-за сегодняшнего промаха у него остаётся незакрытый семестр, поэтому допуск парня к зачёту стоит под вопросом. У Кима и до это всё было не очень хорошо с итоговыми, а тут ещё и не самое приятное глазу «академическая задолженность». Чжан Исин, добросердечный китаец, знающий французский лучше корейского, подсел к Чонину и, состроив страдальческое выражение лица, толкнул Кима в бок. — Чонин-а, не расстраивайся так, — Исин мягко улыбнулся и положил руку на плечо парня. — У меня с корейским тоже не всё хорошо. — Зато с французским всё замечательно, — пробурчал Ким, утыкаясь головой в раскрытую тетрадь. — Когда мне семестр закрывать? До итогового чуть меньше двух месяцев, а у меня академическая задолженность. — Чонин-а, читай книги, — Исин легко гладит Кима по волосам, успокаивая. — На французском языке. Возьми какую-нибудь, которую ты уже читал. А в оригинале просто отмечай то, что непонятно. Так запомнится хорошо. Чонин скептически посмотрел на китайца, который улыбнулся ему ещё шире, показывая свою ямочку. Махнув рукой и попрощавшись, Исин скрылся за дверью, ведущей в аудиторию. Тяжело вздохнув и откинувшись на спинку стула, Ким уставился на белый, со свисающей в некоторых местах паутиной, потолок. Может, Исин и прав, и Чонину правда стоит попробовать почитать в оригинале. Вот только что он читал из французской литературы? И где он возьмёт подобное в городе? Найти книгу на оригинале в Сеуле не так просто, а если и обнаружишь магазин с подобным, то он точно будет где-нибудь у чёрта на рогах. Так парень и дошёл до библиотеки, одной из самых больших в городе. Может, Киму повезло, что она находится недалеко от его дома. Но это большое здание, построенное в начале прошлого века, совсем не привлекало Чонина. Затхлый запах и пыль неприятно щекотали нос, из-за чего хотелось постоянно чихать и чесать переносицу, а приглушённый свет добавлял ощущение того, что ты крот, который плутает вдоль стеллажей со старыми книгами, как в подземных туннелях. Престарелая аджума-библиотекарша подсказала Киму, где он сможет найти французскую литературу. На видавший стол легла большая книга, покрытая серым слоем пыли. На обложке её выцветшим золотом было выведено «Жюль Верн», а чуть ниже «Путешествие к центру Земли». Чонин читал эту книгу давно, будучи ещё подростком. Родители мальчика не знали, что делать с неконтролируемой энергией сына, которая бьёт из него ключом. Поэтому, сунув тому в руки книгу, успокоились, когда их неугомонное чадо занялось чтением. Небрежно смахнув пыль, Чонин открыл титульный лист. Корочка страдальчески хрустела, а желтоватые страницы готовы были в любой момент рассыпаться прямо в пальцах. От вида всей этой жалкой картины Ким поморщился. Да, старая библиотека, которая пугала парня, и затхлые книги, отдающие сыростью — именно то, чего сейчас хотел Ким. Тишину нарушало лишь едва слышное тиканье больших часов с позолоченными стрелкам, краска на которых облупилась и в некоторых местах скрошилась. Постепенно Ким погружался в книгу, текст и повествование о главных героях всё больше овладевали мыслями корейца. Иногда Чонин хмурился, из-за чего на его смуглом лбу появлялись забавные морщинки. Периодически Ким постукивал карандашом по тёмному столу и после того, как находил нужные фразы в словаре, лежащим рядом с книгой, чиркал что-то на листе из тетрадки. Некоторые предложения не поддавались транслированию и пониманию парня, поэтому он перечитывал их по нескольку раз, вникая в возникающий в голове перевод. Пробившие десять вечера часы оповестили посетителей библиотеки о скором закрытии заведения, и Чонин, не намеревающийся задерживаться здесь ещё дольше, оставил лист с заметками в книге, как закладку. Кто ещё захочет читать «Приключение к центру Земли» на оригинале кроме Кима? Будильник негромко, но настойчиво трезвонил где-то над ухом, но Киму казалось, что он бьёт там, внутри головы, под черепной коробкой, умело выбирая самые чувствительные участки головного мозга. Нарушитель субботнего дополуденного сна полетел со стола одним резким и сильным движением руки, а сам Чонин высунул свою растрёпанную голову из-под одеяла, жмурясь в полумраке. Ким сел на край кровати, опуская ноги на заваленный хламом пол, и широко зевнул, даже не удосужившись ради приличия прикрыть ладонью рот. В комнате было прохладно из-за приоткрытого на ночь окна, поэтому ветер раннего апреля игрался с тёмными занавесками, легко касаясь и поднимая их. Яркий свет улучал моменты и проникал в спальню сквозь редкие щели, скользя тонкими полосками по полу и стенам. Чонин, стараясь не наступать босыми ногами на валяющиеся на полу одежду и бумаги с канцелярскими товарами, накинул на плечи одеяло и направился в душ, опираясь одной рукой на стены. Сегодня Чонин решил провести весь день в библиотеке за чтением книги, которую начал вчера. Поэтому после утреннего душа и лёгкого завтрака, Ким оделся в первое, что попалось под руку, закинул в рюкзак тетрадь и направился в библиотеку. Пугающее здание снова обволокло парня неприятными чувствами, стоило входным дверям закрыться за его спиной. Чувство это было непонятное, липкое и мерзкое. Оно вызывало жар, из-за чего голова парня кружилась, дрожь в коленках и узловатых пальцах на руках, табуны мурашек, которые возникали на спине. Сглотнув вязкую слюну и кротко кивнув библиотекарше-аджуме, Чонин поправил лямку спадающего с плеча рюкзака и направился в нужный зал, один из самых отдалённых и недосягаемых уголков здания. Придя на место и глядя на стол, парень криво усмехнулся, осознавая, это место станет его клеткой без замка на ближайший месяц. «Приключение к центру Земли» лежало там же, где его и оставили вчера. Наверное, сейчас обложка книги бросалась в глаза сильнее, чем в пятницу — не было такого толстого слоя пыли. Стоило парню взять в руки произведение и открыть первые страницы, которые он уже прочёл, как из книги вылетел его листочек, о котором он совсем позабыл. Наклонившись, Чонин поднял его с пола и, быстро пробежавшись глазами по тексту, нахмурился. Не его почерк. Рядом с его записями чужой рукой были выведены аккуратные буквы на хангыле, а где-то и несложные предложения на французском. Изящные, ровные буквы, написанные каллиграфическим почерком, будто сошли с писем девятнадцатого века, когда молодые девушки писали любовные письма своим возлюбленным. Нахмурившись, Чонин отправился к аджуме спросить, был ли кто в зале французской литературы, но женщина отрицательно покачала головой, сказав, что Ким первый и последний, кто заинтересовался этими книгами. Пока Чонин шёл до своего уголка, он продолжал вертеть в руках лист, рассматривая его и вчитываясь в надписи. Это точно писал не он. Вот эти ровные, аккуратные слова, старательно выведенные с загогулинами буквы точно не его корявых рук дело. Это слово, неумело накарябанное карандашом, его, а рядом, приятное глазу синей ручкой — чужое. А ещё от листа пахло лавандой. Ненавязчиво, нежно. Так, что на душе становилось спокойно и умиротворённо. Аромат хотелось распробовать, смаковать каждую его нотку. Ощутить его послевкусие где-то внутри себя, чтобы тепло его распространилось по всему телу и согрело. До обеда Чонин сидел в библиотеке. В здании было прохладно, даже лёгкий сквозняк стоял, но от затхлого запаха старых книг с сыроватыми страницами становилось невероятно душно и липко где-то в горле и грудной клетке. Поэтому около трёх часов дня Ким вышел из здания, оставив книгу с новыми записями на столе. От апрельского ветерка, задорно ерошившего волосы, становилось легко и приятно. Ким постоял пару минут на улице, просто вдыхая свежий воздух и стараясь избавиться от пыльного послевкусия библиотеки. От вида зелёных почек на деревьях и кустах, молодой травы, пробивающегося сквозь плотные облака солнца, прохладного шаловливого ветерка внутри Чонина разливалось неведомое тепло, где-то в районе грудной клетки. Оно разрасталось, нежно касаясь и заполняя собой всё пустое, грея и внушая чувство умиротворённости. Парню кажется, что это бзик, но на втором листе тоже оставлены пометки. Поверх его неаккуратных каракуль красуются такие же витиеватые буквы, как и на первом. Глаз нервно подёргивается, а аджума сверяет Чонина недовольным взглядом, когда он приходит к ней в очередной раз. Вечером Ким забирает все черновики с собой, не оставляя ничего в библиотеке.***
Чонину кажется, что он сходит с ума, когда из произведения выпадает аккуратный треугольник охристой бумаги. Парень не прикасался к книге три дня, не нагружая себя чтением. А теперь, стоило ему открыть произведение, как меж листов его встречается бумага, от которой слабо пахнет лавандой. Дрожащей рукой Ким дотрагивается до треугольника так, будто боится, что бумага его укусит. Но ничего не происходит, и, сглотнув ещё раз, Чонин берёт записку. Осторожно развернув её, кореец видит перед собой строки с бережно выведенными словами. Буквы аккуратные, ровные, с витиеватыми закорючками. Ким старательно пытается прочесть послание, но всё, что у него получается, это установить тот факт, что это стихи. В нижнем свободном углу небрежно начиркана ветвь какого-то растения, а под ней красноречивое, мелкое и тонко выведенное Lord OSH с загогулиной внизу. Чонину кажется идея сумасшедшей и абсурдной, но он тянется к тетради и вырывает из неё лист, попутно подбирая нужную ручку. Может, это и странно, но он не намерен терпеть все эти непонятные записки в книге, которую он читает, между прочим. Поэтому, Ким интересуется, зачем некий Лор ОСХ или как там его подкладывает свои бумажки в произведение. Парень нервно посмеивается, сгибая лист пополам и кладя туда же, где он нашёл таинственный треугольник. Киму становится не до смеха, когда на следующий день он находит новый треугольник из плотной охристой бумаги. Теперь парень берёт его более уверенно и хмурится, разворачивая. Всё написано на французском привычно красивыми буквами. Незнакомец представляется О Сехуном и сообщает, что это его книга. Чонин посмеивается, но ему становится не до смеха, когда он читает о том, что книга находится в доме незнакомца. Видите ли, парень только получил долгожданное произведение, а в нём непонятные листы, да ещё и на хангыле. Далее же Сехун интересуется, с кем имеет честь вести беседу и как у незнакомца оказалась его книга. Чонин откашливается, стараясь переварить всё прочитанное. Нет, бред. Бред сумасшедшего. Просто кто-то решил посмеяться над Кимом, парень в этом уверен. Чонин пишет корявый ответ и забирает книгу домой от греха подальше. Чонин уверен, что сходит с ума. После знакомства с таинственным О Сехуном Ким поначалу пугался бумажным треугольникам в произведении, но постепенно привык и теперь даже не удивляется. Их общение удивительно быстро развивалось. Чонин узнает, что его собеседник живёт во Франции — его мать-француженка из знатной семьи вышла замуж за влиятельного корейца, который переехал в Париж. И ничего удивительного в этом не должно быть, вот только живёт Сехун в 1873 году. Чонину показалось это неудачной шуткой, но от ответного письма О так и веяло удивлением и обидой. Ким извиняется за своё грубое поведение и сообщает, что живёт в двадцать первом веке. Теперь настала очередь Сехуна не верить словам собеседника. Периодически Ким отвлекается от чтения, находя на следующей странице новое письмо от Сехуна. Все они выглядят одинаково — аккуратный пергаментный лист бумаги, сложенный в треугольник, от которого пахнет лавандой. «Дорогой Ким Чонин. Сегодня я наконец-то смог выбраться за пределы отцовского особняка и побывать в окрестностях Дром-Провансаля. К Le Maman и Le Père приезжали мсье из Парижа, хорошие приятели моих родителей. Отобедав, они изъявили желание устроить променад по тропинкам леса близ фамильного дома. Le Père специально приказал обустроить лес для таких встреч, ибо все уважающие себя аристократы после сытного обеда хотят развеяться в Дром-Провансале. Ах, какое же это живописное место! Чонин-а, я клянусь, что во всей Франции нет более красивых и ароматных полей лаванды, чем здесь. Летом, в период цветения, воздух буквально пропитан запахом цветущих растений. Ах, Чонин-а, как бы я хотел, чтобы ты увидел всю эту красоту. Расскажи, есть ли что-то такое в Корее, от чего захватывает дух и останавливается сердце?» Ким улыбается, читая письмо от Сехуна. Он кажется таким ребёнком, когда делится своими приключениями за день. Например, вчера он писал, как весь день занимался немецким с фрау Гейбихнер. Но эта кокотка, как обозвал её О, заявила, что Сехун бездельник и бездарь, ни о чём, кроме демимонденок думать и не хочет. Молодой человек был крайне оскорблён столь приземлённому оскорблению в свой адрес, о чём и сказал. Вот только на корейском, из-за чего фрау посчитала, что господин проклял её. Всё это кажется Чонину таким абсурдным и нелепым, но изо дня в день он отвечает Сехуну, делится событиями своей жизни и приключениями. Он писал, как сбегал ночью из дома повеселиться с друзьями. Конечно, О имел слабое представление о том, как выглядят машины в двадцать первом веке и на что они способны, но Ким утверждал, что это восхитительное изобретение человечества. Сехун отвечал, что его самым страшным преступлением было воровство яблок и черешни из семейного сада, что простирается на несколько акров за высоким забором особняка. Однажды ночью, когда Сехуну было девятнадцать, он сбежал из поместья, улизнув от горничных и незамеченным выйдя из дома. Если пройти по обустроенным дорожкам в лесу и на развилке с ветвистым орешником свернуть влево в кусты, то, зная дорогу, можно выйти к лесному озеру. Оно небольшое, ровное, находится в небольшой низине, в километре ходьбы от лещины. Само место скрыто деревцами с тонкими стволами и кустами малины и шиповника. Берега в некоторых местах поросли рогозом, а там, где особо глубоко, растут кувшинки. В озеро легко спуститься, на дне мягкий песок, приятно щекочущий ступни, а воды будет по голень. Сехун открыл его совершенно случайно для себя, когда играл со слугами в прятки. Вид дикого, никем не тронутого места завораживал парня, и он решил оставить его для себя своим тайным уголком, секретным местом. Молодой господин иногда сбегал туда, преимущественно глубокой ночью, чтобы встретить рассвет, когда золотистые лучи придавали девственно-голубому небу оранжевые и розоватые оттенки. Сехун любовался, как начинает искриться прохладная вода, как первые цветы просыпаются, раскрывая свои яркие лепестки и подставляя их солнцу. А потом возвращался в особняк, где ранним подъёмом были разбужены только петухи в хлеву, за забором недалеко от плодоносных садов. Все эти картины были вне понимания Чонина. Он привык проникать на крыши высоток Сеула, садиться на самый край и, свесив вниз ноги, потягивать пиво из бутылки или банки, любуясь ясными огнями столицы. Город ослеплял своим ярким светом, но цеплял и манил, как мотыльков. В такие моменты, когда ветер трепал шоколадные волосы и свистел в ушах на высоте тридцать первого этажа, а внизу машины с шумом рассекали полупустые дороги и смеялись опьянённые весельем люди, Ким чувствовал себя свободным. Его ничто не сковывало, оно осталось там, в прокуренных клубах и заброшенных полуразрушенных зданиях, парень дышал полной грудью, ощущая сладостный вкус молодости с горьковатым привкусом адреналина. Чонин и Сехун, два разных человека из параллельных миров, никогда не должны были встретиться. Ким — простой двадцатитрёхлетний студент, который живёт отдельно, снимая маленькую однушку, подрабатывает в автосалоне механиком, и свободой для которого являются походы по клубам, выброс адреналина на крышах высоток и на заброшенном стадионе вне города. А Сехун… Господин, сын богатых и влиятельных людей, который знает три языка и ещё двум обучается, который может в совершенстве исполнить на фортепиано произведения великих композиторов. О знает правила этикета от и до, он прекрасно держится в седле, читает Дюма и Гёте, каждую неделю посещает оперу и балет, не пропускает походы в музеи, салоны и лекции. Чонина невероятно тянет к Сехуну. Он ничего не знает об этом человеке кроме имени, возраста и положения в обществе. Но Ким хорошо запомнил, что любимым десертом О являются персики со сливками, что парень всегда хотел завести себе испанскую гончую, у него аллергия на груши, что удивительно. А ещё, он на дух не переносит сирень и черёмуху, но от Сехуна всегда веет лавандой. Как-то раз Чонин поинтересовался, почему от писем О всегда так вкусно пахнет. Киму показалось, что отвечая на этот вопрос, собеседник сильно смутился. Дело заключалось в том, что в Дром-Провансале самые лучшие поля лаванды, поэтому Сехун всегда окружён ароматом этих цветов. Чонин не замечал, как становится зависим от этого парня. Прошли дни, недели, месяца, книга давно была прочитана, но продолжала носиться абсолютно везде. Чонин брал её с собой в университет, в мастерскую, она была с парнем в ванной, спальне, на кухне. Везде, где был Ким, было произведение Жюль Верна. Это походило на какое-то безумие, Чонин точно сошёл с ума. Юный господин в его мыслях был высоким, чуть ниже самого Чонина, с чёткими чертами лица, утончёнными, свойственными всем аристократам. Острые скулы, прямой подбородок, бледная кожа с выделяющимися венами. Тёмные, чёрные, густые волосы, зачёсанные назад и делающие статного юношу ещё выше. Взгляд его светлых глаз безразличен и холоден, а на лице ни единой эмоции, всё сдержанно и дозировано. Движения плавные и аккуратные, но не робкие, скорее, наоборот, уверенные и чёткие. Ему снились сны с Сехуном, где он целовал его бледную кожу, прикусывая выступающие ключицы, проводил языком мокрую дорожку по венкам на шее, оглаживал острые плечи. Широкие ладони Кима скользили по худым бокам, пересчитывая рёбра, щекотали впалый подтянутый животик, ласкали молочные бедра. Тонкие длинные ноги скрещивались на бёдрах Чонина, худые руки с утончёнными пальцами цеплялись за шею корейца, впиваясь в неё короткими ноготками. Горячее дыхание опаляло губы Кима, Сехун мазал губами по щекам и скулам парня, иногда прикусывая мочку его уха. О закатывал глаза, откидывал голову назад и блаженно мычал, когда руки Чонина сжимали и мяли его половинки. В такие моменты Сехун подставлял парню шею, чем пользовался Ким и впивался в неё новыми поцелуями, оставляя алеющие следы. Каждый раз корейцу страшно за свои фантазии, он просыпается посреди ночи мокрый, с жутким стояком и горящими щеками. Но парень неизменно оттягивает край боксёров и дрочит, пачкая руку. Чонин точно свихнулся, если кончает, представляя, как трахает парня, которого ни разу не видел и не слышал. Их связывают письма, тетрадные цветные листочки с неряшливыми буквами, плотные треугольники с витиеватой смесью корейского, французского и английского, запах лаванды. Их связующим звеном является «Приключение к центру Земли» Жюль Верна. Он желает Сехуну спокойной ночи, а утром получает от него пожелание доброго утра. Всё это похоже на помешательство, Чонин нервно усмехается каждый раз, читая письма, пахнущие лавандой. Но он не может сдержать глупой улыбки, что сама по себе расцветает на смуглом лице. От формальной манеры общения они перешли на свободную, и теперь это походит на то, что обмениваться сообщениями по телефону. В конце июля вместе с треугольником Чонин получает веточку лаванды. Она совсем свежая, яркая, источающая насыщенный и умопомрачительный аромат. На секунду в голове мелькает мысль о том, что вот он, Сехун, стоит своем рядом, прижимаясь со спины и обнимая за плечи. Ким бережно берёт цветок и со всей осторожностью помещает его в толстый, написанный от руки словарь французского языка. О пишет, что во Франции пора цветения лаванды, и сейчас тот период, когда растение находится в самой лучшей своей форме. Сехун сожалеет, что Чонин не может лично насладиться красотой цветочных долин Дром-Провансаля, поэтому отправляет ему малую часть имеющегося. В груди корейца тягучей карамелью растекается щекочущее чувство, приятно греющее и заволакивающее. Он точно сошёл с ума.***
Чонин натягивает вязаный шарф выше, стараясь закрыть нос и щёки от ветра. Осень не задалась с самого начала, поэтому в октябре весьма прохладно. Из-за этого парню пришлось доставать своё кашемировое пальто и вязаный шарф, который выделялся своим кофейным цветом. Осенний холод не препятствовал Чонину посещать библиотеку, где он продолжал переписку с О. Книгу пришлось сдать ещё в середине августа, и из-за долгой задержки литературу не выдавали на руки Киму вне здания. Ким скользит пальцами по корочкам пыльных книг, стараясь найти ту единственную. Руки красные и слегка дрожат, то ли от холода на улице, то ли от волнения. Но на месте романа находит лишь пригоршню пепла. Чонин моргает пару раз, запуская пальцы в густые шоколадные волосы. Он ещё какое-то время смотрит на пепел, пытаясь поверить в то, что видит. Ким сглатывает и подходит к столу, где находятся остатки книги. Гарью не пахнет, значит, это просто чья-то глупая шутка. Никто же не мог сжечь её в библиотеке? Вот прямо здесь, в зале французской литературы, на этом самом столе. Чонин замечает уголок охристой бумаги, торчащий из пепла, и внутри неприятно холодеет. Кореец достаёт не привычный треугольник, а целый конверт. Парень хмурится, рассматривая прочную бумагу, от которой пахнет гарью. Небольшая бардовая печать, инициалы Сехуна и слегка обожжённые края и углы. Находиться в библиотеке становится невероятно душно, здешний воздух будто душит корейца, поэтому Ким поспешно ретируется. Самым тихим и укромным местом для Чонина является набережная реки неподалёку. Ветер проникал под раскрытое пальто, забирался под свитшот, трепал волосы. Желтоватая тонкая бумага была исписана непривычно мелким скрупулёзным почерком, от неё сильнее пахло лавандой, а в каких-то местах были следы от капель. Чонин дрожал, но совсем не от холода. «Дорогой Ким Чонин. Я так счастлив, что судьба свела меня с тобой. Знаешь, у меня ощущение, что совершил самый страшный грех, познакомившись с тобой. Как Адам из Рая, я вкусил запретный плод, любезно преподнесённый мне тобою. Ты же понимаешь, что это неправильно? Всё это. Мы с тобой нарушили природный закон, мы сделали то, что не дозволено. Но почему-то я не чувствую себя виноватым и не испытываю чувство стыда. И это пугает меня больше всего. Чонин, ты стал неотъемлемой частью меня, моей жизни и быта. Я не знаю, как проведу день, не написав тебе. Ах, я чувствую себя просто ужасно. Служанки уже начали переживать за меня и донесли Le Maman с Le Père о моём состоянии. Они говорят, что я изменился, что веду себя не так, как ранее. Чонин, им кажется, что я болен. И мне кажется, что начинаю верить им. Я правда болен, ужасно, просто смертельно. Чонин, я болен тобою. Боже, я чувствую себя грязным и порочным, мне стыдно писать тебе обо всём этом. Я начал стыдиться самого себя, своих мыслей и желаний. Мне никогда не было так страшно думать о чём-либо. Я веду себя не как господин, а как девственная барышня. И, Боже, почему-то именно так я себя и ощущаю. Чонин, ты стал для меня так важен, ты даже вообразить себе не можешь. Ты столько всего мне рассказал, дал то, чего я никогда прежде ни от кого не получал. Ты пробудил во мне такие чувства, о которых я знал лишь из романов нашей библиотеки. Чонин, мне кажется, я изменил Церкви, я изменил природе, я пошёл против Бога и его воли. Мои чувства, они неправильны и порочны, грязны и кошмарны. Я боюсь их, потому что не могу управлять ими, они сильнее меня и моей воли. Чонин, ты самый прекрасный человек в моей жизни. Я уверен, что никогда не встречу таких, как ты. В нашем веке никто не думает так свободно и раскованно, на фоне всего этого твои слова звучат, как свободный птичий полёт. Мне так горько и жаль, что нас разделяет такое ужасающее расстояние — в десятки лет. Как бы я хотел увидеть тебя, заглянуть в твои глаза, коснуться кожи, услышать голос. Но больше всего я желаю сказать тебе всё это лично. Чонин, я люблю тебя всем своим сердцем. Я не знаю, большое оно или не очень. Но оно полностью заполнено этим чувством к тебе, я точно уверен! Теперь я убедился, что болен. Ты — моя болезнь, а болен я любовью. Все книги врут, что это прекрасное чувство. Любить больно, просто ужасно, невероятно. Я задыхаюсь из-за этого чувства, оно съедает меня изнутри, прокладывая себе путь наружу. Я больше не могу поддерживать связь с тобой. С каждым днём всё сложнее и сложнее жить, зная, что любовь моя растёт к тебе ежедневно. Я не могу прекратить перечитывать твои письма, перестать рисовать твой портрет в голове, не представлять нас вместе. Мне придётся сжечь книгу, дабы не было соблазна отправить тебе ещё одно лавандовое письмо. Знай, что я никогда не забуду тебя, а сердце своё преподношу в дар тебе, Чонин.Со всей своей глубокой любовью, Лорд О Сехун».
Чонин не дышал. Совсем. Внутри него что-то с треском сломалось, рассыпаясь с беззвучным звоном. Пальцы и ноги онемели, но совсем не от холода. В руках фотография, совсем старая, чёрно-белая, но в прекрасном состоянии. На ней молодой человек в светлой рубашке с широкими рукавами в лавандовом поле. Лицо его спокойно, лёгкая, почти незаметная улыбка. А глаза выразительные, живые, смеющиеся и такие ясные, смотрят прямо внутрь тебя. Будто не их обладатель ронял крупные слёзы на лист со своими чувствами. Сехун именно такой, каким его представлял себе Чонин. Утончённый, плечистый, с густыми тёмными волосами, невероятно красивый и пахнущий лавандой. В руках письмо с фотографией, а на губах горький вкус сигарет. Хочется кричать, но голос пропал, получается только хрипеть. Чонин честно себе говорил, что бросил, но пачка Мальборо продолжала всегда носиться с собой. Ровным счётом, как и зажигалка. Чонин знал, что Сехун поступил правильно, теперь они наконец-то заживут своими жизнями, но на душе всё равно было мерзко. Ким чувствовал себя одиноким и брошенным. В душе и голове пусто, по лицу скользят лучи закатного солнца, а под ногами пепел. Лишь запах лаванды всё ещё щекочет нос, напоминая обо всём.выдели мне хоть чуточку места в своих счастливых воспоминаниях. я сяду в углу. мне не тесно. жаль. мы в одной постели не умерли старыми.