Он больше не регенерирует

Дерек понимает, что что-то не так, почти сразу же. Кажется, что медленно слабеет, словно жизненную силу из него вытягивают по нитке. Медленно, неторопливо. Как из капающего крана. Как песчинки сквозь узкое горлышко старинных часов. Неотвратимо. Дерек понимает, что с ним что-то не так, почти сразу же, а спустя три недели его глаза больше не становятся алыми, обратиться не может тоже. Не может ни-че-го. Что-то не так, понимает сразу же. Но в полной мере осознает, когда последнее, что делало его волком, исчезает. Он больше не регенерирует. Не чувствует своей второй сущности, будто та умерла где-то внутри его грудины и теперь медленно тлеет, отравляя человеческую половину тоже. Потому что он не может так. Быть лишь наполовину. Потому что это убивает его – и вовсе не метафорически. Дерек терпит. Сжимает челюсти и каждый гребаный день, прежде чем свалить на свою вполне себе материальную, в отличие от сетевых игрулек Стайлза, работу, выблевывает половину своих внутренностей напополам с черной тягучей жижей. Возможно, это действительно остатки его волчьей сущности. Дерек, наверное, и не хочет знать. Уходить старается так, чтобы наделать как можно меньше шума. Пускай Стилински подольше не догадывается. Хватит с него уже. На три следующие жизни хватит. Волк, пускай и бывший по милости невесть каких сил, не хочет его лишний раз напрягать. Потому что Стайлз – это Стайлз. Стайлз, который его, Хейла, то самое, на букву «Л». Давно забытое и немодное в современном киберобществе. Действительно, кому нужна какая-то глупая любовь? Ха, например, Дереку. Дереку, который был бы абсолютно точно куда более счастлив в далеком двадцать первом или даже двадцатом веке. У него была бы нормальная стая. Дом на земле, а не в каменной клетушке на черт-те знает какой высоте. Возможно, он бы охотился в своей волчьей форме и жрал оленей сырыми. Оленей, косуль и, возможно, лосей. Он помнит, как выглядели все эти твари в трехмерной голограмме, но в упор не помнит, кто из них обитал в местных лесах. Лесах, которых давно нет. Но, наверное – он думает обо всем этом рано утром, тяжело дыша и едва не навернувшись в душевой кабине, – в том прошлом не было бы такого Стайлза. А если бы и был, то вряд ли где-то поблизости. Вряд ли с Хейлом. Дерек возвращается в комнату прямо так, голый и мокрый. Пренебрегая полотенцем, начинает одеваться, и серая майка тут же покрывается большими расплывающимися пятнами. Машет на это рукой. Плевать, пускай, будет не так жарко. Может быть. Может, стало бы, если бы жар, терзающий его, не расползался изнутри. Хейлу кажется, что он горит, а топливо вот-вот закончится. Хейлу кажется… Хмурится. Цепляет джинсы. Едва втискивается в них, все-таки жалея, что наспех не обтерся, и бросает на всхрапнувшего Стайлза еще один тяжелый взгляд. Дрыхнет на животе, развалившись по всей свободной площади, обнимает подушку, и его нос смешно плющится. Из приоткрытого рта, кажется, вот-вот покапает слюна. Морщится, отмахивается от чего-то, что есть только в его снах. Сколько еще времени удастся утянуть? Дерек смыкает веки, на секунду всего лишь позволяет себе спрятаться и, прихватив ремень, выходит из комнаты. Дверная створка абсолютно бесшумно выдвигается из сокрытого в косяке паза и запирается. Абсолютно бесшумно… Раньше он слышал. Проталкивая ремень в шлевки, он размышляет о том, сколько еще так протянет и как скоро заметит Стайлз. Этот Стайлз, нормальный, с родинками и густыми ресницами. С привычкой жевать ворот футболки и устраивать срач из разнокалиберных упаковок и крошек вокруг себя. Стайлз, у которого есть отец, Скотт, Айзек и еще с пятерку контактов, с которыми он иногда часами треплется в своей глобальной сети. У Дерека же есть только Стайлз. Стайлз, который вряд ли протянет хотя бы минутой дольше, если Хейл откинет лапы. Стайлз, который и без того живет словно в кредит. Кредит, который бывшему волку больше не по плечу. Стайлз, которому может достаться кое-что хуже, чем смерть. Кое-что, что затаилось и спит. Не показывается на поверхности, не требует от слабеющего Дерека оплаты. Не проявляет себя совсем. Дерек поначалу считал даже. Дни, после – недели, счет идет уже на третий месяц. Но оборотень, даже утративший клыки, все равно его чувствует. Видит колючие искорки в глазах, когда Стайлз, хлопая ресницами, заглядывает ему в лицо прежде, чем потянуться за поцелуем. Чует, губами прижимаясь к тонкой бледной шее, аромат, отдаленно смахивающий на пары аконита. Внутренне собирается в комок, когда расслабленная пятерня поглаживает его голую, влажную от пота спину. Ждет. Не может отделаться от ощущения постоянной подставы. Тебе нужен был Стайлз? Так вот же он, смотри. Прямо перед тобой. Дышащий, с бьющимся сердцем и приступами дикой активности. Тараторящий и жестикулирующий так активно, что порой сам себе заезжает в нос. Настоящий. Дерек не верит. Слишком хорошо, чтобы по-настоящему БЫТЬ. Сглатывает мерзкий ком, перекрывающий глотку. Задавить бы его кофе, да снова вывернет. Обычно к полудню лучше. Хейл уповает на это, принимаясь шнуровать свои кеды. Не забыть куртку. Дереку становится ощутимо легче, когда, спустившись на добрые три десятка этажей, он сворачивает к ангару и тут же при нем мастерской, занимающейся ремонтом всякой летающей рухляди. Теперь, когда у него есть документы и какие-никакие, но гражданские права, все стало ощутимо проще. По крайней мере, никто не требует наличия ошейника с заряженным на полную шокером. Теперь это что-то вроде: «Привет-привет, я рад тебя видеть, но ни за что не повернусь спиной». Не особо настроенного на общение Хейла это более чем устраивает. Сейчас втройне. Когда никто не лезет – куда проще утаить правду. Со Стайлзом это не будет прокатывать вечно, но кто знает, возможно, у Хейла получится хранить свою тайну еще хотя бы несколько недель? Если он не загнется раньше, конечно. Наверное, он мог бы попытаться что-нибудь с этим сделать. Мог бы, если бы чуть сильнее хотел. Мог бы, если бы ключевое во всем этом дерьме было «выбраться», а не жалкое «попытаться». По течению плывет и все еще пытается радоваться хотя бы тому, что морду над поверхностью держит. Как бы то ни было – дышит, и бывшему волку все кажется не таким уж и дерьмовым в это утро. Все кажется не таким уж дерьмовым, пока неисправный подъемник, заклинив, не ломает ему руку. *** Стилински, чье разрешение на оказание медицинской помощи все еще требуется, бледнеет и часто дышит через нос. Дерек упорно избегает его взгляда, пока вызванный прямо в квартиру дроид делает рентген и накладывает пластиковый гипс. Скорее, напыляет серые твердеющие слои, один за другим. Оценка скорости регенерации тканей была проведена чуть ранее, и теперь оборотень со стопроцентной вероятностью может считать себя бывшим. Куда там кости – царапина от стерильной заостренной спицы не желает исчезать. Стайлз пялится на нее, как на живую многоножку. Хейлу неприятны прикосновения чертовски холодных, покрытых каким-то анестетиком щупальцев, но, разумеется, он терпит. Сжав губы в линию и то и дело принимаясь изучать потолок взглядом. Стайлз перестает наматывать круги вокруг кресла, на котором сидит Хейл, и останавливается по левую сторону, чтобы удобнее было следить за манипуляциями робота. Выглядит так, будто сейчас взорвется. Дерек, мысленно собравшись, даже начинает считать. Надеется только, что на корпусе дроида нет камеры. Надеется, понимая, что это абсолютный бред. Не то поколение роботов. Не тот год. Не тот век. Стайлза срывает на девяносто восьми. Резко выдыхает через нос, быстрым движением срывает очки с носа и, не сложив дужки, сжимает не особо-то прочный пластик в кулаке. Ну, сейчас устроит… Или нет? – И как долго? – Тон обманчиво спокоен, ни единой истерической нотки в голосе. Дерек, признаться, ожидал криков. Как может беспечно пожимает плечами, все еще надеясь съехать с этой темы. Только робот на то и робот, чтобы не понимать полутонов. Его голос, скрипучий и, должно быть, вовсе не отлаженный техниками, равнодушно выдает через маленький, на верхушке корпуса разместившийся динамик: – Регенерация организма понижена на девяносто два процента. Процесс запущен около двадцати восьми суток назад. Дерек все еще ждет воплей, которые уже, впрочем, далеко не так сильно терзают его уши. С потерей слуха он чувствует себя глухим на добрую четверть, а то и на все две. Дерек ждет. Стайлз отворачивается. Обхватывает свои плечи ладонями. Растирает их, как если бы замерз, косит в сторону Хейла и дергается. – Ты вообще собирался мне сказать? – обращаясь одновременно к стене и кондиционирующей помещение установке, как бы между прочим интересуется Стилински. Даже хмурится немного. Совсем так же, как когда его любимое соевое молоко оказывается просроченным. Совсем так же, как когда натыкается на мелкую неприятность в сети. Совсем так же, как когда… – Или ты собирался свернуться клубком и тихонько сдохнуть, нахуй, на коврике, пока я сплю?! Дерек даже не закатывает глаза. Собачьи шуточки. Отлично. Значит, все не настолько плохо, как могло быть. – Я вроде как не умираю, – осторожно возражает бывший волк, приподнимая бровь и хмуро поглядывая исподлобья. Пытается спорить. Пытается доказать, что… – Да хрена с два! Или что это?! Волчий ПМС?! Что смотришь, морда?! Да, я знаю, что такое ПМС! И мне плевать, если не знаешь ты! Дроид продолжает неспешно выполнять свою работу. Хейл предпочитает отмолчаться, не желая ссориться при посторонних. Пускай «постороннему» и плевать на них. Дерек помнит о пишущих камерах на его корпусе. Стайлз, все больше и больше впадая в психоз, принимается нарезать круги по комнате. Дерек наблюдает за ним с поистине завидным спокойствием. Лишь чуть повернув голову да так и не опустив бровь. Дерек думает, как замять все это. Отделаться малой кровью. Горстку воплей выслушать, а не истерику на три часа. В ушах начинает шуметь как раз тогда, когда дроид заканчивает все свои манипуляции и, потеряв к бывшему волку всякий интерес, негромким свистом привлекает внимание Стайлза. Перекидывает заполненный протокол тому на планшет, просит прикоснуться к сенсорному табло, тускло подсветившимся голубым на корпусе, и, получив отпечаток пальца, менторским тоном желает мистеру Стилински и его питомцу всего хорошего. Дерек как-то отрешенно думает о том, что обслуживающий эту железяку персонал просто не додумался перезаписать программу. Дерек как-то отрешенно думает о том, что в нем совсем не осталось злости, чтобы хоть как-то отреагировать на это. Даже боли, притихшей после анестезирующей инъекции дроида, почти нет. Пуст. Стайлз делает еще один круг по комнате и, уже начиная второй, меняет траекторию. Возвращается к Хейлу и опускается на колени рядом с креслом, в котором сидит бывший волк. Хватает того за здоровую руку своими двумя и сжимает. Поверх стекол очков глядит, словно пытается взглядом прощупать Дерека до хребта. – Что происходит, волк? «Волку» хочется пройтись пальцами по скуле, убирая с нее фантомное ощущение только что просвистевшей в его воображении пощечины. Потому что он больше НЕТ, он больше не волк. Не оборотень. Качает головой в ответ и тут же мысленно запрещает себе отводить взгляд. Карие глаза напротив тут же заметят это, и Стилински устроит ему настоящий допрос. – Я не знаю, – отделывается полуправдой и принимается разглядывать свеженаложенный гипс. Потому что ему и вправду интересно. Потому что раньше, когда его тело само излечивалось от колото-резаных ран или ядреной кислоты, он и помыслить не мог, что ему понадобится ЭТО для того, чтобы не потерять руку. – Это продолжается уже ебаный месяц, и ты хочешь сказать, что не понимаешь, как это происходит? В прошлом с Дереком разговаривали как с животным, как с особо опасным преступником, как с отбросом, но никогда как с умственно отсталым, медленно кроя слова на слоги. Медленно, приподнимая темные брови и кривя рот. Никогда. До Стайлза. – Если я говорю, что не понимаю, это значит, что… Договорить не успевает. Стайлз отталкивается от его колен и вскакивает на ноги. Перебивает, срываясь на крик: – Это значит, что ты мне пиздишь! Ты, мать твою, урожденный оборотень! Как ты можешь перестать быть им? Это хренов бред! Люди не мутируют в ящериц ни с того ни с сего, так и ты не можешь изменить свой генетический код. Это невозможно! Противоречит всем биологическим законам, как и… – Темные сущности, путешествующие из тела в тело? Стайлз, который наверняка готовился выстрелить очередной ехидной репликой, давится и, нелепо всплеснув руками, со всего маху шлепает Хейла по здоровому плечу. Хейла, который даже сейчас не может сдержать ухмылку. Уставшую и даже злую. Потому что эта тема табу вроде как для обоих. – Почти больно. – Да иди ты! Дерек успевает перехватить длинную, качнувшуюся в сторону конечность Стилински и на себя дернуть. Стайлз якобы нехотя тут же приземляется ему на колени и не отводит взгляда от сероватого тонкого гипса. Касается ладонью и, высвободив вторую, устраивает ее на шее Дерека. Совсем не такого горячего, как раньше. Стайлз уже трижды мысленно перегрыз себе глотку за то, что не заметил. Должен был. Дерек частенько щелкал на него зубами или демонстративно покалывал когтями бока. Стилински чувствует себя идиотом. Расслабился и тут же выхватил от своенравной судьбы, в существование которой никогда не верил. Расслабился – и на тебе, очередное подтверждение того, что не может все быть хорошо. Пересекаются взглядами. Радужки Хейла немного странные, словно поблекшие, окружающие сузившиеся до точки зрачки. Стайлз вдруг физически ощущает, как нечто странное, нечто смахивающее на отголоски панической атаки скребется в груди. Нечто похожее больше всего на предчувствие притаившейся беды. – Мы должны выяснить, что это и почему оно происходит, – шепчет Стилински и кивает для убедительности. Дерек, кажется, его почти не слушает. Прижимается лбом к его и смотрит на губы, покрасневшие от того, что Стайлз, по привычке начиная психовать, искусал их. Дерек не хочет ничего выяснять. Дерек не хочет спасительных миссий. Дерек хочет целоваться. С тем Стайлзом, что сейчас перед ним. С тем, что беспокойно ерзает на его коленях и вот-вот начнет заикаться. Дерек шкурой, совсем как в недавнем прошлом, чувствует, как запускается его таймер. С первой сломанной костью отсчет пошел. Вопрос лишь в том, сколько ему дадут на этот раз. Больше семидесяти двух часов? Дерек тянется вперед, накрывает своими губами чужой, исказившийся по крайней мере в трех гримасах рот и, прикрыв глаза, разрешает себе не торопиться. Дерек просто ласкает чужие губы и пресекает любые попытки Стайлза добавить язык. Дерек думает лишь о том, что будет со Стилински, когда его, сдувшегося волка, не станет. Дерек не хочет отдавать этого мальчишку Ногицунэ, но и поделать что-либо с этим наверняка не сможет. Дерек – как заводной волчок из фильмов о прошлом. Завода не хватит на еще один круг. Апатия жрет. Стайлз ерзает, нетерпеливо пыхтит, раз или два неумышленно тычет Хейла в больную руку и в конечном итоге просто горбится, прижимается к колючей, заросшей щетиной скуле виском. – Мне орать не стоило, прости, волк. Просто я… – Тяжело сглатывает и пальцами цепляется за лямки Дерековой майки. Прибегает к привычному прозвищу и даже не задумывается об этом. – Я испугался. Подумал вдруг, что теперь, если на тебя дом упадет, ты уже не выберешься. Стилински хихихает, и Хейл слышит уже хорошо знакомые ему истерические нотки, так и проскальзывающие в голосе. Стайлзу действительно страшно. Стайлз чувствует себя дезориентированным и потерянным. Не знает, куда бежать и что делать. И Дерек боится, что в этот раз уже не сможет ему помочь. Как бы сильно ни хотел этого. Как бы сильно ни хотел рассказать, он не может. Не может бросить Стайлза один на один с главным из его ночных кошмаров. Бросить с тем, что играючи может прикончить их обоих. Поддавшись порыву, сгребает мальчишку в охапку и, наплевав на ноющую боль в поврежденной руке, крепко сжимает поперек торса. Объятия выходят так себе, Стилински протестующе пищит, бормоча что-то о том, что он не хочет новые кишки взамен раздавленных, и почти уже не оборотень, чуть опомнившись, ослабляет хватку. – Ну и дури же в тебе, – Стайлз бурчит просто для того, чтобы оставить за собой последнее слово. Это вроде как правило Стилински, которое Дерек до безумия любит нарушать. Стайлз бурчит, но вовремя затыкается, вместе со щекой прикусывая едва не сорвавшееся горькое «все еще». Но Дерек и без того слышит. Угадывает. Дерек предпочитает игнорировать. – Ты бы тоже не был таким дохлым, если бы изредка поднимал что-нибудь тяжелее своего ноутбука. Недовольное шипение и очередной шлепок по плечу в ответ. Стайлз якобы обиженно фыркает, показывает язык, начинает говорить что-то о том, что вообще-то привык работать головой, и… где-то на середине этой вдохновенной речи Дерек прекращает его слушать. Дерек затыкает его одним из самых приятных, выдуманных человечеством способов. Позволяет кусать себя, якобы всерьез пихать в грудину, и тот не сдается. Стайлз брыкается еще девять секунд, а на десятую со стоном сдается и прижимается к Хейлу всем, чем только может. Грудью к груди, животом к стальным, твердым мышцам пресса, бедрами стискивает чужие бедра, а пальцы обеих рук уже вовсю перебирают отросшие, чуть длиннее привычного, темные волосы. Они целуются долго, страстно и даже отчаянно. Дерек растворяется в ласковых прикосновениях и меньше всего на свете хочет возвращаться назад. Возвращаться в реальность, которая почти что отобрала его самого. Саму суть. Он провел бы на чертовом кресле вечность, тиская и обнимая костлявого, вчерашнего мальчишку, который через пару лет может перерасти его, Дерека, на добрый десяток сантиметров. Дерек бы согласился остаться вот так на все пресловутые семьдесят два часа, если бы только у Стайлза не было других планов. У Стайлза, который увлечен не меньше, чем бывший волк, но пытающийся выдавить из себя что-то. Бормочет прямо в верхнюю губу Хейла и то и дело ойкает, прижимаясь разгоряченным чувствительным ртом к грубой щетине: – Отпусти меня, так нельзя… Пауза – и новая череда поцелуев. Рваных и слишком поспешных. Стайлз начинает говорить снова только спустя долгие две минуты. Стайлз умудряется не сбиваться почти да еще и выстраивать логические цепочки. – У нас проблемы… Проблемы нужно решать… Пусти, озабоченный бабубин… Бабуволк! Брюква… Баобаб… Джомолунгма! Недоумение пересиливает, и Дерек отстраняется, выжидающе приподняв бровь. Стилински дышит так, словно только что бежал с первого этажа на свой сто двадцать шестой, и страшно вращает глазами. – Фух, сработало. А теперь убери свои клешни, мне нужно разобраться с тем, что с тобой происходит. – И где ты собираешься искать? – любопытствует Хейл, потому что прекрасно знает, что вся доступная информация о гибридах ограничивается мануалами по кормлению и списком контактов раскрученных ветеринаров. Дерек не хочет на прививку или противоблошный ошейник, спасибо. Дерек вообще крайне скептичен к тем, кто берется лечить подобных ему тварей, если учитывать то, что раньше ими всеми занималась прекратившая свою деятельность генетическая лаборатория. – Скачаю большую волчью энциклопедию, – тут же огрызается языкастый мальчишка, и Хейл сдается без боя на этот раз. Расцепляет руки, поднимает их над головой даже, и Стайлз, придерживаясь за смуглое плечо, слезает с чужих колен. Запинается о ножку кресла, чуть не падает, снова хватается за Хейла, гримасничает, разминая лицо и губы, беспрестанно кривится. – И вот так бездарно ты растрачиваешь свой рот. Стилински сглатывает и, уже почти дойдя до дивана, оборачивается, назидательно подняв указательный палец вверх. – Сначала – дело, потом – в рот. Дерек закатывает глаза и не может не улыбнуться. От простенькой дебильной шутки становится проще. От Стайлза становится проще. Тот – как большая целительная припарка, лечит если не внешние повреждения, то искалеченную душу уже не оборотня точно. Стайлзом ограничивается весь чертов мир Хейла, хочет он того или нет. Дерек закатывает глаза и раздумывает: успеет ли он пожрать до того, как накроет очередной волной тошноты или, что разрушительнее, волной энтузиазма Стилински, который наверняка вздумает лечить его при помощи сомнительных методик из интернета? *** Стайлз не находит ровным счетом ничего. Ни единой крупицы полезной информации. Никаких статей или исследований на тему «затухания» волчьей сущности. Рекомендации по кормлению, советы бывалых владельцев на давно мертвых форумах и общие характеристики вида. Стандарты экстерьера, мать его. И ни одного упоминания об оборотнях старше тридцати. Дерек вспоминает слова своего мертвого дяди, вспоминает о родителях, образы которых он так и не смог вытянуть из памяти, но понимает, что уж они-то точно были старше указанного порога и уж точно умерли не от таинственной волчьей хвори. – Бред какой-то, – устало бормочет Стайлз и потирает переносицу. За жалюзи собираются ранние сумерки, и небо, подкрашенное красным, кажется особенно низким из-за собравшихся кислотных туч. – Попробуй поискать не оборотней. Что-нибудь на гибридов. Средняя продолжительность жизни. Болезни, – подсказывает развалившийся по правую сторону от Стилински Дерек, пускай и прекрасно понимающий, что они ничего не найдут. После всего случившегося дерьма и побега Стилински-младшего из безопасной зоны, его отец тщательно проследил за тем, чтобы Стайлзу не оставили даже призрачной возможности взломать что-нибудь. Стайлзу, который выдерживает паузу прежде, чем ответить: – Да ни черта нет. Разве что пара занятных статей о пользе живой мышатины. Ты как? Хочешь попробовать? Говорят, в городе есть пара питомников. Закажем? – Хочу откусить тебе ухо за идиотские шутки. Стилински сопит носом и кажется явно обиженным, даже уточняет на всякий случай: – Только ухо? – Иногда всю голову. Вот теперь удовлетворенно кивает, довольный ответом, и снова утыкается в мерцающий монитор. Его пальцы то и дело мелькают, почти не касаясь сенсорной панели клавиатуры. – Так что с гибридами? – вдруг, задумавшись на мгновение, переспрашивает Хейл, и пальцы, порхающие над подсвечивающимися буквами, замирают. Как он и думал: Стайлз своими глупыми хохмами пытается увести его от вопроса. И Дерек бы легко сделал вид, что не заметил, если бы не напрягшиеся плечи его формально больше не хозяина. – Не продолжается. – И как это понимать? – Просто забей, ладно? – Стайлз… – Что «Стайлз»? Почему чуть что, так сразу Стайлз? – Не психуй. И скажи уже, что там. Стилински оборачивается даже. Долго глядит на Дерека и последний понимает вдруг, что все еще пытается прислушаться к биению чужого сердца. Услышать, лгут ему или нет. Проверить самым надежным из всех способов. Самым надежным и больше не доступным ему. Стайлз все смотрит и в итоге, скривившись, проговаривает негромко: – Никаких данных. Только срок годности или вроде того. Рекомендовалось сдавать питомцев, достигших двадцати восьми, на утилизацию. Оказывается, у них даже была программа скидок для постоянных клиентов. Блять, Дерек, я… – беспомощно замолкает и вздрагивает всем телом. Потирает шею и, наплевав на бук, отползает к стене, к не-оборотню. Приваливается слева, острым плечом к широкому плечу Дерека, и прижимается головой к шее. И это больше, чем он может сказать словами. Это самое ощутимое «я здесь» из всех. – Рекомендовалось… – повторяет шепотом и подтягивает колено к груди, чтобы обнять собственную ногу. – Это вовсе не значит, что все люди это делали. Я бы никогда… – Я знаю, – перебивает Хейл и задумчиво проходится по подбородку пальцами. – Смирись, Стилински. Никаких данных нет. Даже если это какая-то волчья болезнь или патология, ее не изучали. Мне почти двадцать семь, Стайлз. И мы оба знаем: то, что я до сих пор жив, – ебаное чудо. – Никакое это не чудо, мохнатая морда, – Стилински бурчит и даже бодает Дерека лбом в руку. – Это все я. Я выбрал правильного волка. Хейл криво хмыкает на это и ерошит и без того пребывающие в беспорядке волосы не-мальчишки, который вряд ли повзрослеет в ближайшие десять лет. Зарывается в них пальцами на мгновение, чуть тянет и позволяет пятерне скатиться на узкие плечи. – Выходит, что у меня заканчивается срок годности? Мрачная попытка пошутить заведомо провальна. Дерек сам не знает, как оно вырвалось. Прижавшийся к его боку юноша дергается и больно пихает кулаком в ребра. – Еще раз скажешь это, и я сам тебе вмажу. – У меня заканчивается срок годности, – тут же «послушно» повторяет Хейл и получает еще один тычок. Стайлз чихает вдруг, хмыкает и как-то странно дышит, чаще, чем обычно, втягивая в легкие воздух. Дерек великодушно никак не комментирует это. Просто ждет, вглядываясь в просачивающуюся в комнату ночную темноту. Ему еще никогда в жизни не было так темно. Успокаивается немного, наблюдая за тем, как экран ноутбука медленно тускнеет, уходя в спящий режим, утирает тыльной стороной ладони нос и громко шмыгает. – Я вызову врача утром. Настоящего, а не дроида. Постарайся не рычать на него, ладно? Дерек покорно обещает не рычать, только скалиться и выпускать когти. Когти, которых больше нет. Стайлз в отместку на это предлагает установить видеосвязь с ветеринаром, раз уж человеческие врачи недостойны рассматривать хейловский черный хвост. Хвост вполне реального волка, которого неведомая сила отделила и вышвырнула из Дерека. Стайлз так и не дожидается ответной остроты. Стайлз не то чтобы хочет упражняться в остроумии. Стайлзу впервые за последние месяцы так страшно. Он старательно пытается контролировать биение собственного пульса, чтобы не выдать накрывающей волнами паники, пока не вспоминает: Дерек его больше не слышит. Зверюги, коим Стайлз привык его считать, больше нет. *** Спит беспокойно и крайне поверхностно. Словно течением его куда-то прет, дрейфует по водной глади и никак не может поднять морду вверх. Задыхается. Спит беспокойно, то и дело вздрагивая от того, что тупая мышечная боль не оставляет его даже в забытье. Дереку откровенно дерьмово, и все, что он может поделать с этим, это поглубже уткнуться в подушку лицом. Дереку хреново потому, что его иммунная система, кажется, начала давать сбои, и теперь он, рожденный почти что всесильным, пытается не сдохнуть от банальнейшей человеческой простуды. Простуды, которой около века уже не болеют даже сами люди. Утыкается носом в ткань и ведет плечами так, чтобы принесенный Стилински плед соскользнул ближе к шее. Спрятаться, пускай и ненадолго. Стайлз сдержал слово и действительно вызвал врача. Только не одного, а целую бригаду, занятую изучением таких, как Хейл. Новая ячейка общества с гражданскими правами и бла-бла-бла… И за три часа, что его вертели из стороны в сторону, брали всевозможные анализы и задавали придурочные вопросы, Дереку не хотелось убивать минуты три. Заборы крови и прочих биологических жидкостей отправились в лабораторию на более тщательное изучение. «Мы с вами свяжемся, ждите». «Безумно жаль, что вы не хотите продолжить исследования в нашем комплексе. Самое современное оборудование, комфортабельные палаты…» Нет уж, спасибо, Дерек достаточно времени провел в «комфортабельной» палате-камере в свое время, чтобы рваться назад. Нет. Ни за что. Как бы умоляюще не смотрел Стайлз. Если ему и суждено медленно издохнуть – пускай так. Но свои последние дни-недели-месяцы он проведет здесь, а не среди белых халатов и бесполезных процедур. Он проведет их здесь, с неугомонным мальчишкой, который упорно не хотел уходить в свою комнату, желая остаться на диване с разваливающимся Хейлом. С мальчишкой, которого он угрожал утащить на плече и запереть, по старинке заблокировав дверной проем шкафом или чем-нибудь еще. Не то чтобы Дерек все еще был уверен, что сможет хотя бы сдвинуть махину, превосходящую его по весу вдвое, но… Стайлз, шмыгая носом, притащил этот чертов плед, пробормотал, что он рядом, ну, если вдруг что, и ушел. Дереку нужно немного времени, чтобы осознать. Дереку нужно немного времени, чтобы принять официальное заключение и свой предварительный диагноз. Дерек реально, а не метафорически разваливается. Кости становятся хрупкими, иммунитет столь слаб, что не вывезет даже привычное всем рожденным в этом веке ультрафиолетовое излучение, а его кровь настолько жидкая, что по составу больше смахивает на льющееся из-под крана в бедных районах, непригодное для питья дерьмо. Дерек позволяет себе отпихнуть Стайлза всего лишь на одну ночь и обещает себе, что, как бы плохо все ни стало после, не оставит его. Не «уползет подыхать на коврик». Как бы дерьмово ни было, ему нужно бы успеть сделать кое-что еще. Встретиться кое с кем. Встретиться кое с кем, кто, очнувшись от сна, будет страшно голоден и недоволен, когда не найдет свою кормушку под боком. Дереку теперь не под силу даже за глотку схватить эту тварь, но кто знает, может быть, она согласится еще немного поспать? Как один из самых безумных вариантов? Может же Хейл, как умирающий, надеяться на чудо, в самом деле? Как постояльцы популярных в двадцать втором веке Хосписов надеялись на ремиссию, так и, кажется, уже сбрендивший Дерек надеется на прилив гуманизма у монстра, который вряд ли знает, каково это чувство на вкус. Что, если он согласится подремать еще пару-тройку десятков лет на подкорках сознания Стайлза, а уже после заняться поисками нового хозяина? Кто знает, возможно, Дереку удастся заключить еще одну, последнюю, сделку? Он не думал об этом раньше, но теперь, когда все катится в какие-то волчьи ебеня, решает, что это могло бы сработать. Могло бы, если бы он придумал, как выдернуть это существо из спячки так, чтобы не догадался Стайлз. «Это могло бы сработать», – упорно бьется в его воспаленной, измученной мигренью голове, и Дерек сам не понимает когда, но начинает в это верить. Хейл заходится кашлем вдруг и перекатывается на бок, чтобы не задохнуться. Легкие, кажется, сейчас разорвутся от сухих, один за другим, позывов. Отвратительное чувство. Его снова знобит, и это чувство столь ново и непривычно для бывшего волка, что он некоторое время просто лежит, прислушиваясь к ощущениям. Прислушиваясь и пытаясь прояснить голову, чтобы понять: в каком же он дерьме, если соглашение, заключив которое он гарантированно сдохнет в муках, один из лучших вариантов? Словно в зловонном болоте увяз и все глубже и глубже проваливается, но, по крайней мере, одно хорошо: Стайлз и не подозревает. Иначе бы наверняка схлопотал приступ. Приступ уже как почти сто дней небьющегося сердца. Стайлз, который вдруг садится на скрипнувшем матрасе и, кажется, начинает ходить по комнате. Дерек невольно напрягается, вслушивается, не поднимая головы, и точно – шаги. Вперед-назад, вдоль кровати, должно быть. От изголовья к встроенному шкафу. Садится на кровать, затихает… Хейл уже думает подняться и заглянуть, как дверь открывается и Стилински выходит сам. Какое-то время просто стоит в дверном проеме, покачиваясь на пятках, и вдруг срывается с места. Минуя диван, быстрым шагом направляется к входной двери и выскальзывает за нее. На все про все – не больше десяти секунд. Дерек распахивает глаза и, отбросив плед в сторону, садится. Окружающая его тьма кажется жидкой, налипающей на руки и предметы. Дерек пытается проморгаться, но почти сразу же понимает, что картинка и без того четкая, насколько может быть. Чутье, казалось бы, сдохнувшее вместе с его волчьей сущностью, вопит не переставая. Долбит об его барабанные перепонки так, что он, не задумываясь, вскакивает на ноги и, чуть не врезавшись в кресло, бросается следом за Стилински, притормозив лишь для того, чтобы натянуть на босые ноги кеды и запрятать развязанные шнурки. Его все еще колотит от озноба, башка тяжелая, а пищевод почти горит. Дерек игнорирует все это и, помня о нелюбви Стайлза к лестницам, бросается в сторону лифтов. Успевает как раз вовремя, чтобы краем глаза зацепить капюшон красной байки. Табло над створками высвечивает цифру: сорок пять. Для чего ему так низко? Колотит кулаком по панели вызова соседней кабины и едва не сходит с ума за те долгие секунды, что ждет. Что ты задумал, Стайлз? Что? Продирается в кабину раньше, чем полностью распахнутся створки. Тут же набирает номер нужного этажа. То, что обычные люди всегда называли шестым чувством, просто сходит с ума. Беспрестанно сиреной вопит и грызет его подобно давно вымершим псам. Торопит. Дерек мечется внутри пустого короба, и все, на что натыкается взглядом, это его собственное отражение. Искаженная болезнью, заросшая щетиной морда, всклоченные волосы и красные, отнюдь не из-за пылающих радужек глаза. Воспаленные и больные. Слезящиеся. Дерек проходится пятерней по волосам, касается скул. До нужного ему этажа еще больше двадцати секунд. Стайлз, Стайлз, Стайлз… Только бы не натворил чего-нибудь. Никаких сомнительных сделок и договоренностей. Никаких тайных спасательных операций. Никаких… Десять секунд. Дерек распрямляется во весь рост и мерзостный, забивший его горло ком сглатывает. Отстраненно оглядывает гипс на своей правой руке, понимает, что, в случае чего, даже себя защитить не сможет, и кривится. Пять…. Разминает шею и жалеет, что отказался от обезболивающего. Ему бы сейчас пригодилось. Две, одна… Кабина останавливается, повиснув на нужном этаже, и створки разъезжаются в стороны. И первое, что Хейл видит перед собой, – это красная байка. Байка, которую Стайлз давно не носит. Байка, которая висит на нем мешком, и Стилински приходится подкатывать рукава. Сейчас они задраны до самых локтей. Длинные пальцы в предвкушении подрагивают. Дерек, в первое мгновение готовый было броситься к бывшему хозяину и отвесить ему хороший подзатыльник, остается на месте, а после и вовсе неосознанно делает шаг назад.