Он больше не регенерирует

Затылком о зеркальную обшивку. Разглядывает снизу вверх, медленно поднимая глаза. Измусоленные завязки, острый подбородок, побледневшие, словно обескровленные губы. Курносый нос, россыпь родинок на скулах и, наконец, глаза. Все такие же карие, прищуренные, но с вкраплениями золота, словно светлыми вспышками откуда-то со дна расширенного зрачка. Тонкие брови, изгибаясь, поднимаются вверх. Насмешки в этом простом движении столько, что Хейлу хочется зарычать. И плевать, что это все, что он теперь может. Плевать, что выходит лишь оскалиться, а не обезобразить трансформацией лицо. Верхний свет в коридоре пустынного технического этажа мелькает вдруг. На мгновение полностью гаснет и загорается вновь. Стайлз ближе на три шага. Уголки его губ подрагивают, как если бы он сдерживал улыбку изо всех сил. Глядит на Дерека из-под ресниц, наклонив голову так, что кажется, будто под глазами тени залегли. Дерек, даже будучи не оборотнем, узнает. Чует. Лишь стискивает кулаки и ждет. Еще одна вспышка света. Моргает вместе с ней. Открывая глаза, уже чувствует тяжесть на своих плечах. – Бедный, бедный волк… – прокатывается по кабине негромким шелестом. Хейл чувствует, как тупые человеческие ногти, врезаясь в ладони, причиняют боль. Сжав зубы, молчит. – Утратил нюх и даже не понял, почему это произошло. Разочаровываешь, Дерек. Взметнувшаяся вверх ладонь хватает его за подбородок на последней фразе. Да так быстро, что глазу не уследить. – Могли бы и наверху поговорить, – сипит Хейл в ответ и понять не может, куда же делся его голос. Неужто всему тонкие пальцы виной? Пальцы, что почти не касаются горла, не пережимают его. – Раз уж явился. – А ты разве не звал? Или жалобное подвывание мне послышалось? Дерек приподнимает верхнюю губу, по привычке показывая зубы. Того, кто по сути своей и близко не является Стайлзом, это умиляет. – Я. НЕ. ВОЮ, – четко, разделяя слова, проговаривает Хейл прямо в вплотную приблизившееся лицо существа и борется с желанием отпихнуть его в сторону. – Разумеется, ты не воешь, – тут же охотно соглашается не-Стилински. – Одной лапой в могиле стоишь, какое уж там выть. Пара дней – и, глядишь, почки откажут. Как мы сказали? «Сдохнешь, свернувшись на коврике»? Жалкое же будет зрелище. Дерека корежит от этого «мы». Дереку пиздец как не нравится, когда ко всей этой грязи примешивают еще и Стайлза. Стайлза, который даже не подозревает, насколько «он» – это «мы». – Так ты за этим пришел? Позлорадствовать? Лицо мальчишки – бывшему оборотню никак не отделаться от чувства, что, будучи одержимым, Стайлз выглядит еще моложе, – почти что носом касающегося кончика носа Дерека, искажается. Не то обидой, не то каким-то смутным разочарованием. – Ох, отнюдь. Мы в глубокой печали, Дерек. Стоило мне оставить тебя на каких-то две тысячи двести пятьдесят восемь часов – и пожалуйста, разваливаешься. Ты даже не представляешь, насколько мы опечалены, волк. – Ты думаешь, это то, чего хочу я? Серьезно? – А почему это происходит с тобой? Давай, удиви меня, поделись предположениями. Живейший интерес на вытянувшейся, с синевой даже, кажется, почти что лисьей морде напротив невольно заставляет Дерека попытаться отодвинуться еще дальше. Слиться лопатками с зеркальной панелью лифта. Все его существо против этой твари, почти что впихнувшей свое бедро между его, Дерека, коленями. – Нет настроения для болтовни. – А для чего есть? – Крючковатыми пальцами проходится по плечу Хейла, цепляет майку и перебирается на предплечье. Ниже скользит, накрывая тонкий пластиковый гипс. Осторожно, даже ласкающе. – Уверен, ты не издал ни звука, когда сломал ее. Вытерпел. Хочешь, я сломаю вторую так, что ты захлебнешься криком? Давай же, волчья морда, я ужасно нетерпелив, когда голоден. Могу перекусить твой хребет и не поморщиться. Дерек лишь равнодушно пожимает плечами. Ему действительно почти все равно сейчас. Часом раньше, часом позже – какая разница? Да и если выбирать между мучительной многочасовой смертью и болью, пускай чудовищной, но краткой, он – за второе. Пускай все закончится здесь и сейчас. Только вот есть еще кое-что… – Что будет со Стайлзом? Что ты сделаешь с ним после того, как убьешь меня? – Убью? – Тонкие брови якобы в удивлении приподнимаются вверх. Еще бы рот ладонью прикрыл для пущей драматичности. – Болевой шок и кровопотеря – вот, что убьет. Не я. Дерек пропускает мимо ушей всю его последнюю фразу. Ему на нее плевать. Она для него не важна. Что слова могут, если он сам для себя уже почти ничего не значит? – Что будет со Стайлзом? – Стайлз-Стайлз… – Кривит губы и покачивается, привстав на носки. Теперь почти вровень с Дереком. Заглядывает тому в глаза. – Технически, Стайлз куда мертвее сейчас, чем будешь ты, испуская свой последний вздох. Отлипает от Хейла, отклоняется назад, к сенсорной панели управления лифтом, и, немного помедлив, всей ладонью жмет на тут же послушно увеличившуюся единицу. Двери смыкаются, кабина пока еще медленно, только набирая скорость, начинает двигаться вниз. – Позволь ему жить. – И что же ты можешь предложить взамен блаженного неведения? – интересуется с живейшим интересом и вполне талантливо изображает задумчивость, даже пальцем проходится по подбородку, но волка, пускай и бывшего, не провести. Слишком хорошо успел изучить это существо. Дерек разводит руками в стороны. Лицо застыло, как если бы тонкий слой гипса нанесли и на него. – У меня ничего нет. Ничего, что можно было бы предложить. Только я сам. Хочешь, забери мою жизнь. Тот, кто беззастенчиво подселился в тело Стайлза, смеется, кажется, как никогда за последние двадцать лет. Смеется, запрокинув голову и едва ли не смахивая слезы. Смеется над самим Дереком или его словами. Черт его разберет. – Иногда ты настолько тупой, что я удивляюсь, как провидение позволило родиться тебе волком, а не болонкой. Можем шкуру спустить с волка, не заключая сделок. Прямо сейчас. Но все еще не сделали этого. Почему, Дерек? Подумай своей пустой головой и скажи нам: почему? Дерека корежит от этого «мы» снова. Он не понимает, умышленно ли, или темный дух, сам того не ведая, использует множественное число. Не понимает, влияние это пускай и спящей сейчас личности Стайлза или же очередная игра. Игра, участвовать в которой у бывшего волка нет ни желания, ни сил. Голову надвое разламывает, на висках собирается пот, а ребра, кажется, под кожей плавятся и оставляют ожоги на органах. Он физически чувствует, как заканчивается его время. Таймер скоро встанет на ноль. Звуковой сигнал. Первый этаж. Кругом – почти непроглядная чернота, и лишь в двухстах метрах от шахты лифта слабо мерцает свет. Отражение уличных ламп, что на земле горят день и ночь. Не-Стайлз отступает назад, пятится, пока не оказывается в коридоре, и так и продолжает идти спиной вперед, выжидающе приподняв бровь. Хейлу ничего не остается кроме как следовать за ним. – Я все еще жду ответа, – любезно напоминает Дереку больше всего похожий на свежего утопленника мальчишка, и Хейл невольно закатывает глаза. – Все еще не настроен, – в тон ему отвечает Дерек и тут же напополам складывается, задыхаясь от приступа кашля. Едва не собственными легкими давится, и все, что видит перед собой, это носки старых, подранных кед да штанины свободных джинсов до уровня колен. Все никак не может остановиться, втянуть столь необходимый воздух в сжимающиеся легкие, и не-Стайлз с интересом наблюдает за ним, согнувшись и чуть склонив голову. Не ждет, пока Дерека отпустит, и, сделав два шага вперед, легонько толкает бывшего оборотня в плечо, словно через это простое прикосновение забирая часть не боли даже, а опутавшей тело болезни. Дерек не видит ни вздувшихся на кисти черных вен, ни синевой скользнувшей по коже боли, но приступ отступает, и он вроде как чувствует себя чуть более живым, чем пару секунд назад. – Отвратительно, – тут же делится не-Стилински и брезгливо трясет пальцами, словно пытаясь сбросить с них нечто липкое. Хейл отшатывается в сторону. Огрызается сразу же и, как если бы пытался мысли привести в порядок, проходится пальцами по вискам – на самом деле проверяет, не треснули ли: – Я не просил. Не-Стайлза вдруг это бесит. Выводит из себя больше, чем все предыдущие реплики разом. Он морщится, пальцы, сцепив друг с другом, едва ли не в обратную сторону выламывает и, оскалившись, шипит: – Ошибаешься, псина. Еще как просил. УМОЛЯЛ. Если не ты, Хейл, то ОН. – Он? Стайлз? – Твоя звериная сущность, дубина! А теперь пасть захлопни и двигай. Разворачивается и в сторону массивных, выходящих на открытые улицы дверей идет. Помахивает руками, хлопает себя по свободным карманам на штанах. Даже головой дергает совсем как Стайлз. Полностью копирует все ужимки Стилински-младшего. Дерек даже задумывается на мгновение: отличил бы своего сына от этого шериф? Догадался бы, насколько Стайлз, на самом деле, не в порядке? Отмалчивается и покорно шагает следом. Напоминает себе, что это тело все еще принадлежит Стайлзу, и было бы неплохо проследить за тем, чтобы он вернулся домой. Без каких-либо следов. Вернулся в свою постель и продрых до полудня. А после нашел Дерека в луже собственной крови и с выставленным хребтом. Представляет лицо своего хозяина так живо, что тут же мрачнеет. И другой, тот, что не Стайлз, тут же чувствует это, улавливает перемену и останавливается около самой двери, держа наготове карту-пропуск, чтобы выскользнуть за пределы стен. – Что это тебя так перекосило? – интересуется, когда становятся вровень, чтобы одновременно выйти, и Хейл, поморщившись, отводит взгляд. – Куда мы идем? Ответом небрежное пожатие плеч. – Ты не отвечаешь на мои вопросы, а значит, я не стану отвечать на твои. На улицах, на удивление, малолюдно, но фонари исправно горят. Грязно, пахнет мусором и едкими отходами, специями и десятками немытых тел. Экскрементами и порчеными продуктами. Хейл даже с посредственным человеческим обонянием вынужден морщиться и жалеть, что не накинул куртку. По крайней мере, можно было поднять ворот и хоть как-то защититься от вони. Ряд дверей, заколоченные листами фанеры окна. Редкие и вовсе занавешены тряпками. – В это, может, и трудно поверить, но… – Юноша останавливается и, потерев шею и сгорбившись, оборачивается к Дереку. Его рот чуть приоткрыт, а в глазах так и плещется настороженность. Словно сомневается в собственных словах. – Я хочу помочь. Бывший оборотень даже сбивается с шага. Останавливается на месте и смотрит на Стайлза так, словно впервые в жизни видит. Смотрит так же, как смотрел в день, когда Кейт привезла Хейла и, сверкая улыбкой, вручила Стилински. Не находится с ответной остротой и поэтому лишь качает головой. Косится исподлобья, вскинув черную бровь. – Можешь не верить, волк, но именно ты позвал нас. Ты звал, и мы пришли. Темный дух, кажется, дуется, обиженно поджимает губы, но Дерек не реагирует на это. Не ведется, прекрасно зная, что эмоций у этого существа куда меньше, чем у амебы, выращенной в питательном бульоне. – Ага. Они медленно бредут, держась центра улицы, и Дерек то и дело ежится, с удивлением понимая, что совершенно точно мерзнет. Порывы ветра – нередкое явление в этих извилистых, широченных коридорах между густозаселенными высотками, и Хейл все чаще вспоминает о своей куртке. И с куда большей тоской о тех днях, когда одежда и вовсе была нужна для того, чтобы прикрыть наготу. – Не веришь? Почему? Разве мы не помогли в прошлый раз? Разве не оставили Стайлза? Его голос звучит негромко, и то и дело слоги теряются, унесенные ветром. Его голос звучит устало и грустно. Хейл все чаще косится в его сторону, вглядывается в лицо и никак не может перестать гадать: сколько процентов правды в этих проникновенных речах на этот раз? И почему ему кажется, что с каждой секундой, проведенной здесь, снаружи, это существо все больше и больше становится похоже на Стилински? Голос, мимика и даже суетливые движения руками. Дерек путается и с тоской припоминает о том, что будь у него волчье, а не человеческое восприятие, то разобраться было бы куда легче. – Стайлз не сможет вытащить тебя. Уколы и примочки не помогут. – А ты, значит, сможешь? Снова пожатие плечами. Быстрый взгляд из-под ресниц. Мелькнувшие светящиеся мотыльки. Дерек никак не может отделаться от мысли, что его ведут умирать, усыпляя остатки бдительности, обещая пусть и призрачную, но надежду на исцеление. Дерек никак не может отделаться от мысли, что дух, сущность, или как там его, засевшая в теле Стайлза, может желать чего-то еще кроме чужой боли. Разве что только ее не подавляет вторая, в этом же теле живущая личность. Личность шебутного, большеротого мальчишки, того самого, которого Дерек вроде как на букву «Л». – Что это значит? – Это значит, что у меня есть мысли на этот счет. Догадки, которые могут оправдать себя. – Или не оправдать. Что тогда? Умру? – Умрешь. Просто, без напускной жалости или причитаний. Без кривляний или злорадства. Дерек действительно начинает думать, что рядом с ним сейчас кто-то другой, третий. Не тот, что остался спать в своей комнате, то и дело шмыгая носом, и не тот, что обещал его кишки размазать по лифту. Некоторое время в полной тишине идут. Лишь ветер, далекие крики и пустота. Даже привычные для верхних этажей, то и дело снующие по коридорам маленькие дроиды здесь, внизу, редкость. Редкость, как и высокотехнологичные примочки вроде тех, что в избытке водятся у Стилински. Жители нижних двадцати этажей словно застряли в двадцать втором веке, и прогресс никак не доберется до них. Не то чтобы Хейлу было до этого какое-то дело, но иногда все эти высокоэтажные здания кажутся ему исполинскими великанами, загнивающими с ног, а не с головы. Уже добрые полчаса идут под звук собственных шагов, и фонарей становится все меньше. Тьма, разогнанная по углам искусственным светом, теперь вовсю наползает. Длинными густыми тенями, провалами дверей и окон заброшенных квартир. Дереку пару раз чудится даже, что она смотрит на них в ответ. Смотрит, сверкая голубыми огоньками из черноты. И мурашки по позвоночнику бегают уже вовсе не от пронизывающего ветра. Предчувствие щекочет нервы. Снова. Не-Стайлз, кажется, весь в себе, механически переставляет ноги, взглядом уткнувшись куда-то вниз и руки в карманы худи запрятав. Дерек внимательно глядит на него и замедляет шаг. В свете фонарей кажется, что синева ушла из-под его глаз, черты лица больше не такие резкие, и весь он кажется не… прижимисто острым, опасным, а скорее наоборот. Больше Стайлзом, чем нет. Хейл, понимая это, и вовсе останавливается. Его спутник, не поднимая головы, продолжает идти вперед. – Куда ты меня ведешь? – осторожно пробует бывший оборотень, и поникшие плечи вздрагивают. Не-Стилински оборачивается, часто-часто моргает, как только что разбуженный, и непонимающе глядит на Дерека, сползшим рукавом толстовки потирая глаза. – Что? Осматривается по сторонам. Взглядом скользит по давно пришедшей в негодность из-за щербин и пробоин брусчатке, редким искусственным огням, стене дома и, наконец, близоруко щурясь, останавливается на Дереке. На Дереке, который в этот момент судорожно пытается разобраться, что снова не так с его легкими, как заставить себя дышать. Кажется, когда подобное случалось со Стилински, тот называл это панической атакой. Дерека, который только что понял, что произошло. Дерек понял. Стайлз – нет. – Какого хрена? – неуверенно лепечет и, едва о собственную же ногу не споткнувшись, бросается назад, к Хейлу. Хватает того за запястье и с силой сжимает. – Какого хрена? Я точно помню, что ложился спать и… Что происходит? Дерек открывает и закрывает рот. У Дерека нет нужных слов. У Дерека нет вообще никаких, если на то пошло. – Ка-ко-го хре-на? – четко, вибрирующим от напряжения голосом переспрашивает Стайлз и дрожит так сильно, что Хейл порывается обхватить его за плечи, но отчего-то медлит. Не смеет. В глотке – ком. Тут бы не задохнуться снова, не то что говорить. Глаза Стайлза напуганные и широко распахнутые. Влажные. – Что происходит, волк? – шепчет Стилински, вцепляясь в Дерека и второй рукой тоже. Сжимает слишком сильно, и боль в поврежденной конечности выводит Хейла из ступора. Он даже рад ей. Разом забывает о том, что его счетчик тикает, а единственная надежда на исцеление только что сделала ему ручкой. Забывает о том, что еще каких-то полчаса мечтал свернуть эту самую шею набок. Забывает… обо всем, кроме того, что место, в котором они находятся, вряд ли является безопасным хотя бы для одного из них. Перехватывает подрагивающие пальцы, разжимает, насилу отлепляя от своего запястья, и легонько сжимает сам. Тянет на себя, делая шаг назад. – Давай вернемся домой. Я все объясню, но, ради всех твоих технологий, не здесь. Идем. Дерек разговаривает с ним мягко, как только может, каждое слово взвешивает, чтобы не напугать. Дереку бы только дотащить его до дверей с датчиком и безопасного лифта. Стайлз морщится, недоверчиво косится, но делает шаг вперед. Дерек улыбается ему, а сам прислушивается и надеется, что омерзительный скрежет ему послышался. Надеется, что это ветер туда-сюда гоняет отставший от стены или еще черт-те чего жестяной лист, а не чьи-то крепкие когти скребут. Крепкие и желтоватые, совсем такие, как у Хейла. Были ДО. Дерек надеется и, сжав челюсти, разворачивается к источнику звука спиной. Стайлза за собой, подобно буксиру, прет. Мышцы ломит, в глотке дерет, но плевать. Пускай. Развалится на куски после. Не отпускает руки. Шаг… Два… Десять. Стилински послушно плетется следом, то и дело спотыкаясь и озираясь по сторонам. Дерек оборачивается на него раз или два. Стайлз хмурит брови и все порывается поправить отсутствующие очки. Не натыкаясь на оправу, растерянно ведет по носу и, опомнившись, отдергивает пальцы. – И все-таки… – осторожно начинает Стилински издалека, и Хейл прибавляет шагу. – Что происходит? Дерек только упрямо мотает головой из стороны в сторону, мол, после поговорим, а на самом деле пытается разогнать весь тот ебаный, паникой наполненный ад, что сейчас вертится в его голове. Он не умеет пиздеть, как Стайлз, выдавая по пятьсот слов за раз, путая собеседника. Не умеет вуалировать, как чертов подселенец Ногицунэ. Разговоры – вовсе не его. Совсем. Молча поэтому. Шаг. Шаг. Шаг. Первые два – широкие, такие, что Стайлзу приходится бежать следом. Третий обозначен лишь занесенной, на середине движения остановившейся ногой и влетевшим в плечо Стилински. Дерек вскидывает руку еще до того, как юноша спросит. Дерек понимает, что не должен, что не может, в конце концов, уже, но все равно чувствует. Запах крови. Свежей, возможно, теплой еще и совершенно точно такой же, как у Стилински. Такой же человеческой. Озирается по сторонам, пытается вычислить источник запаха, шеей вертит и замирает, зрачками впившись в тьму ближайшей, скорее похожей на отсек для мусора, нежели на проход, узкой подворотни. Запах становится все сильнее, концентрированнее, кажется будто ближе. Каких-то пару месяцев назад Дерек без труда бы определил, а сейчас уже то, что он просто чует, – ебаное чудо. Отблески голубого в потемках. Четыре искры. Две дальше и выше. Не почудилось… Если бы он мог обратиться, то жесткая шерсть на загривке волка встала бы дыбом. Если бы он мог обратиться, то не пятился бы, задвигая Стайлза за свою спину. Не покрывался бы липкой испариной, неуверенный в своих силах. Если бы он мог. И лишь только напряженный шепот Стайлза, совсем как раньше, режет слух: – Дерек?.. Не понимает, но послушно пятится. Не понимает и изо всех сил стискивает поврежденную руку бывшего оборотня. Хейл сейчас, кажется, и вовсе не способен чувствовать боль. Синие, холодным пламенем горящие огоньки все ближе. Вырисовываются очертания и силуэты. Первый, что шагает из темноты, оказывается женским. Подвижным и гибким. Дерек, скосив глаза, подмечает, что женщина босая. Босая и с убийственным во всех смыслах педикюром. Второй же вырисовывается громадным, лысоватым мужиком с тяжеленной челюстью. С кулаками, каждый из которых размером с голову Стилински. С оскаленными клыками оба и голубыми прищуренными огнями, словно неоном подсвеченные подобно клавиатуре Стайлза. И запах крови настолько сильный, что Дерек ощущает его на языке. Дерек глядит на перепачканную по локоть руку женщины и понимает, что они в полном дерьме. Хотя бы потому, что оборотни, полноценные в отличие от Хейла, принюхиваются, и женщина непонимающе хмурится. Оборачивается к своему спутнику и чуть пригибает голову к плечу. – Чувствуешь? Дерек кожей ощущает, как учащается дыхание Стилински. Не слышит, знает, что тот сейчас беспокойно облизывает рот и явно намеревается влезть. Дерек может лишь вывернуть кисть и несильно дернуть его за толстовку. Предостерегая. Амбал, по-другому и не назовешь, чуть пригибается и шумно втягивает в себя воздух. – Мертвечиной несет. Стайлз содрогается всем телом, Дерек лишь сжимает челюсти. Не хочет знать, от кого из. – У меня… – Стайлз начинает тараторить, сбивается, мотает головой и тут же поправляется: – У нас нет ни карт, ни техники. Оборотни озадаченно молчат пару мгновений, а после губы волчицы растягиваются в улыбке. Мягкой, как и ее голос. Мягкой, но не касающейся внимательных холодных глаз. Дерек косится на ее перепачканную руку. Запутавшийся, ничего не понимающий Стайлз решил, что их пытаются ограбить. Предположения Хейла куда более реалистичны на этот счет. Мрачнее. – А от тебя, красавчик… – Женщина делает шаг в сторону Дерека и почти что касается его груди пальцами. Сантиметры – и на белой майке останется багровый след. – Неправильный сигнал идет. Словно ты волк, а словно и нет. Как это? – Пытливо вглядывается в темные человеческие глаза Хейла и в одно движение вдруг оказывается сбоку. Так быстро, что Стилински, охнув, отшатывается. Дерек понимает: не защитит. Не справится. Не с двумя сразу. Не в его состоянии. Слишком много «не». Слишком мало времени. – Я расскажу, – косится на волчицу, догадываясь, что именно она в этом тандеме главная, и кивает за свое плечо, – только сначала он уйдет. Не оборачиваясь, чувствует, как острый на язык Стилински, не затыкающийся даже во сне, находит в себе силы только отчаянно помотать головой. Дерек знает это его «нет, я не сделаю этого, волк». Дерек знает. Но сейчас есть еще кое-что. Кое-что, медленно вытягивающее из бывшего волка жизнь по капле. Кости снова ломит, от виска к виску расползается болезненный жар. И Дереку по большому счету уже наплевать, кто: неведомая зараза, раздирающая его на слои, Ногицунэ или случайные оборотни. Ему по большому счету абсолютно все равно. Все равно, кто поставит последнюю точку. Только одно: Стайлз. Стайлз должен уйти. Что бы ни произошло с темным духом в его теле. Что бы ни происходило с ними обоими. Стайлз. Должен. Уйти. Добраться до своей маленькой уютной квартирки, с ногами забраться на кровать и никогда больше не спускаться на чертовы наземные улицы. Хватит с него бесконечных корпусов и коридоров. Безопасных этажей. Женщина тянется еще ближе. Коленом касается колена Хейла, носом почти что по его скуле ведет. Хихикает вдруг, кокетливо глядя из-под ресниц, заводит выбившуюся прядку за ухо, и в следующее мгновение Дерек уже не чувствует в своей ладони пальцы Стилински. Поворачивается так стремительно, что перед глазами лишь голубые огни. А когда картинка встает на место, эти самые голубые огни оказываются сверкающими глазами волчицы, стоящей позади Стайлза, перехватившей того за глотку и заставляющей медленно шагать назад. Лицо юноши меловое. Близоруко щурится и сжимает губы в прямую линию. Дерек и без суперзрения видит, как дрожит подбородок Стилински. Дерек ничего не может сделать. И эта мысль, в очередной раз едва ли не строительной скобой пронзившая мозг, бесит. До пелены в глазах и привычной щекотки в глотке. Щекотки, которая возникает, когда связки вибрируют от тихого рыка. Предупреждающего, но, увы, издаваемого не волком. Не оборотнем. Человеком. Человеком, который с головой выдает себя, и волки теперь видят в нем не добычу, коей является Стилински, а неправильного сородича. Неправильного и слабого. – Эммет?.. Дорогой, ты не мог бы… – женщина обращается к амбалу, и тот, не дожидаясь окончания фразы, надвигается на Хейла. Стайлз пытается вырваться, обеими ладонями вцепляется в тонкую, удерживающую его руку и ни на единый миллиметр сдвинуть не может. Отчаянье в чистом виде. Дерек отворачивается от него, пытаясь сконцентрироваться на противнике. Если бы это был старинный человеческий бокс, то они были бы в разных весовых категориях. Хейл выступал бы в полутяжелом, а этому Эммету наверняка не выдали бы даже перчаток. С такими-то ногтями. Дерек знает, как нападают оборотни. Дерек может предугадать почти абсолютное большинство ударов. Но Дереку не хватит скорости, чтобы увернуться от них. Не хватит сил, чтобы атаковать в ответ. Быстро осматривается по сторонам. Старательно игнорирует растекающуюся по телу боль. С поясницы и вверх, лениво обжигая лопатки. Это и есть то, о чем говорила темная ипостась Стилински? Разваливается… Улица не особо широкая. Негде прятаться. Обороняться тоже нечем. Дерек стискивает кулаки. Беспомощность отравляет его куда больше болезни. Ненавидит себя больше чем когда-либо в жизни. Первый удар тяжелый и медлительный. Уходит от него вбок, спасая плечо от сквозной дыры. Маневрирует, пытаясь зайти за спину амбала и одновременно с этим не выпускать Стайлза из виду. Стайлза, который становится серьезным и собранным. Все еще бледный, как сама смерть, но больше не дрожит. – Не думай обо мне, волк, – тихо, без надрыва, но куда лучше любимого керамического ножа ИХ обоих режет. Дерек не может не думать. Дерек едва уходит от прямого в голову и тут же получает в бок. Неуклюже заваливается, виском приложившись о землю. В сознании едва-едва, нашаривает взглядом грязно-белые носки кед. Заставляет себя встать. Чтобы тут же подставиться вновь. Но уже не под крепкий кулак, а растопыренную пятерню. По спине достается лишь вскользь… Крепкими, как сталь, кромками ногтей. Захлебывается вдохом, припадает на левую ногу, едва сохранив равновесие, оборачивается снова. Края ран жжет. Ребра с правой стороны туловища отзываются чудовищной болью. Перед глазами – поволока. Оборотень-переросток гоняет его по кругу. Дерек понимает, что с ним просто забавляются, медленно загоняя в угол, кромсают по куску, и ничего не может с этим сделать. Лишь раз пытается блокировать удар. Хруст, с которым разваливается гипс на его только что по новой сломанной руке, сливается с криком Стайлза. Дерек не разбирает слов. Дерек вдруг понимает, что сам даже кричать не может. Слишком много крови во рту и, кажется, легких. Шаг назад. Удар рифленой подошвой шнурованного ботинка по лодыжке. Выходит лишь выдохнуть, не закричать, чтобы новая, волной прокатившаяся, разорвавшая нервные окончания боль не продырявила его грудь. На куски не разнесла. В голове шумит. Зубы сводит. Все тело в агонии. А еще крик. Крик, который не затихает ни на одну гребаную секунду. Крик, который заставляет Хейла встать снова. С четвертой попытки и под чужой лающий смех. Поднимает голову. Глазами сталкивается с чужими. Прищуренными и злыми. Без труда выдерживает взгляд куда больше зверя, нежели человека, который вот-вот его добьет. На Стайлза не смотрит совсем. Не может заставить себя повернуть голову. Потому что то, что он увидит, с вероятностью в абсолютный миллион процентов просто уничтожит их обоих до того, как этот больной урод размозжит Хейлу череп. Хейлу, который больше всего сейчас хотел бы, чтобы Стайлз мог не смотреть. Но Стайлз смотрит. Не потому, что не может отвернуться или зажмуриться. Стайлз смотрит потому, что у них с Дереком вроде как то самое, на букву «Л». Когти пронзают грудь Хейла сразу с двух сторон. Вгрызаются в плотные мышцы и рвут их, сминая уцелевшие ребра. Хрустит так, что закладывает в ушах. Бывший оборотень хрипит, глотку заполняют булькающие звуки. Багровое вырывается из распахнутого рта и стелется по подбородку вниз. Темно-бордовым. Горячим и густым. Сердце все еще бьется в раскуроченной грудной клетке. Судорожно качает кровь, которая прорывается наружу сквозь порванные артерии и сосуды. Дерек не понимает даже, в какой момент встречается спиной с ближайшей стеной. Толчками в сознании. Словно андроид, которого то и дело отрубает от сети. Вроде бы видит что-то, а в следующую секунду – уже нет. И так много-много раз. Всего за минуту или меньше. Всего за минуту или целую вечность. Дерек все еще смотрит на носки кед. Фокусируется на них. Потому что выше не может поднять голову. Потому что дрожащих, подламывающих коленок ему достаточно, чтобы возненавидеть себя. За то, что пошел следом, поддавшись на уговоры второго, темного. За то, что сломал чертову руку, а Стилински обо всем узнал. За то, что не умер во сне, на чертовом, ни черта не впитывающем коврике в ванной. Как одна из больших собак, что жили когда-то давным-давно на правах питомцев у людей. Чудовищное усилие над собой, целых три попытки потерять сознание и наконец он все-таки может посмотреть на Стайлза, а не на его шмотки. Стайлза, который так и замер на месте, безвольными плетьми опустив руки. Стайлз не просто бледный, Стайлз, если бы захотел, мог бы слиться с кипенно-белой простыней. И ни единой слезинки на ресницах. Ни всхлипов, ни истерики. Ничего. Дерек надеется, что, наигравшись, эти двое уйдут, бросив его тут, и наутро Стилински обнаружат местные или патрулирующий территорию наряд. Дерек надеется, что Ногицунэ растворится в личности Стайлза или, по крайней мере, не покинет его тело. Боль отчего-то отступает, способность связно мыслить – тоже. Задыхается, чувствуя, как все больше сжимаются легкие, и это ощущение сродни горячему жару, расползающемуся по груди. Сломанные кости ноют, но всепоглощающей боли больше нет. Женщина делает шаг вперед, подталкивая и Стилински тоже. И тот послушно ступает подобно огромной шарнирной кукле. Подобно первым неловким роботам. Подводит его к Дереку и отпускает. Стайлз тут же плюхается на колени. Смотрит прямо перед собой, и его карие, прежде любопытные и вечно горящие очередной безумной идеей глаза словно затянуты пеленой. Словно слепой. Размыкает губы. Пытается выдавить из себя что-то, отнимает плюхнувшуюся на бедро руку и тянется пальцами вперед. Кончиками касается колючей щетины и даже не вздрагивает, когда изящная женская кисть опускается на его плечо. – Вот, что случается с домашними песиками, выращенными в пробирке, когда на их пути встречается настоящий волк. Стайлз абсолютно не реагирует. Дерека же в этом мире едва держат последние крупицы затухающего сознания. Ее реплика остается безответной, лишь налетевший ветер уносит часть слов. Когтистая ладонь теребит Стайлзово плечо, прокалывая ногтями толстовку, поднимается чуть выше, поглаживая шею. Дерек видит, как пальцы второй руки ложатся на челюсть Стилински с другой стороны, и… Хруст. Даже вздрогнуть не успевают. Ни один. За доли секунды – расширившиеся в удивлении глаза Стайлза и ничего больше. Женщина касается его щеки еще раз, гладит по ней и отступает назад. Звук удаляющихся шагов кажется тиканьем таймера. Отсчетом назад. Когда совсем затихнут – настанет беспросветно-черное небытие. Стилински, оставшийся без опоры, неуклюже валится на спину, а взгляд его глаз устремлен вверх. Не меняет выражения его лица. Немного обиженное. Обманутое… Бездумно пялится в черное далекое небо, которое теперь и не увидеть с земли. Бездумно пялится вверх, и Дерек пытается поднять руку, чтобы коснуться упавшей на его бедро раскрытой ладони. У Дерека не выходит, с собственным телом не может справиться. Не в боли дело, вовсе нет, онемело все, не желает слушаться, и он наконец ОСОЗНАЕТ. Роговица станет матовой, утратив свой блеск, кожа – совсем холодной, а сердце… сердце больше никогда не забьется. Дереку становится настолько пусто в одно мгновение, что он не может удержать это в себе. Становится горячо и оглушающе страшно. До дрожи и неподдельного ужаса. Он пробует разжать челюсти несмотря на то, что даже на вздох не сталось сил. Пробует позвать, но не может выдавать из покореженной грудины ни единого звука. Хрипит. Дерек не понимает, почему он все еще в сознании. Не понимает, почему не сдох от потери крови, которой целое озеро натекло. Дерек ждет, что сейчас, прямо сейчас, в следующее мгновение мальчишка моргнет, его скулы заострятся немного, а под глазами залягут фиолетовые круги. Дерек ждет ехидной ухмылки и целой прорвы яда в ленивом «испугался за нас, волк?» Дерек ждет, но ни черта не происходит. Надеется, даже попробовал бы помолиться, если бы знал кому. Да только технобоги их явно не спасут, а уж кому поклоняется темный дух – Дерек не знает. Выражение лица Стайлза все еще удивленно-напуганное, словно вместо подарка на любой из человеческих праздников ему в печень вогнали нож. Словно он вспомнил застарелую обиду из детства и теперь не может от нее отделаться. Осознание все нарастает, заполняя собой раскуроченную грудную клетку оборотня. Его так много, что оно вместо плазмы струится по порванным венам и заставляет сердце выровнять ритм. Его так много, что ярость, абсолютная злоба на все и вся, о которой Хейл старался забыть, наполняет по самую кромку. Дерек смотрит на завернувшийся вперед красный капюшон и измусоленные завязки. Дерек смотрит на родинки и темные ресницы. Различает каждую и понимает, что снова может дышать. Понимает, что легкие в грудине расправляются, а ребра встают на место. Нечто влажное дорожками по его грязным скулам чертит, цепляясь за колючую щетину. Дерек верит, что это всего лишь кровь. Родинки и карие, теперь он видит их именно темно-коричневыми, а не черными как пару минут назад, радужки… Стайлз все еще неподвижен. Дерек тянется к его шее. Касается сонной артерии и не находит пульса. Не находит ни черта, кроме ледяной кожи и явного окоченения. Слишком быстро для только что живого и слишком медленно для того, кто умер несколько месяцев назад. Дерек не находит в этом теле ни одного из них. Ни Стайлза, ни его чокнутого двойника. Не верит, что для Стайлза все могло закончиться так нелепо. Для Стайлза, который страшно боится боли, но хлебанул нисколько не меньше Дерека. Для маленького храброго Стайлза, который не боялся лезть куда ни попадя и заводить оборотней, но боялся не уследить за уровнем холестерина в крови отца. А внутри нарастает что-то. Прокатывается по всем нервным окончаниям, ставит на место выбитые суставы и сращивает кости, стягивает распоротой кожи лоскуты. Дерек понимает как никогда ясно сейчас: у него больше ничего нет. И даже боль унимается на фоне черной сосущей пустоты в грудной клетке. Словно боится ее, по углам расползаясь, прячется. Ничего больше не будет и у Стилински тоже. И даже боль унимается, потому что ее место занимает ощущение куда худшее. Плавит Хейла по клетке. Стилински, что все еще пустыми зрачками пялится куда-то вверх. Дерек мелко дрожит от заполнившей каждую клетку его тела ярости и отчетливо слышит удаляющиеся шаги. Двух пар ног. Одни – босые.