вишневый цвет моей жизни

плохоплохоплохоплохоплохо внутри все скручивается в одно непонятное нечто, режет изнутри, ломает ребра к чертям и давит на горло, срывая болезненные стоны и хрипы с уст. где-то на кухне тикают часы, мерно продолжая ход времени. жизнь идет, а он будто замер в прошлом, не в силах ни вдохнуть, ни выдохнуть, в легких вместо воздуха чистый азот, сжигающий все внутри. концентрированное, мать его, отчаяние. вдохнуть с тысячной попытки удается, воздух режет горло и внутренности, приносит болезненное томление и бешеный стук сердца, готовое пробить ребра. он слышит за дверью стрельбу и медленно закрывает глаза, готовясь к неизбежному. они пришли за ним, а он не в силах даже подняться с пола, скованный болью и собственным Даром, который проклинает всю свою жизнь. внезапно все прекращается, но вопреки всему енджэ не видит никого за дверью, побелевшие зрачки цепко рассматривают площадку и лестницу, но там лишь мертвые тела и никого живого. мысли как тараканы, разбегаются быстро и хаотично, создавая хаос в и без того не лучшей жизни. бежатьбежатьбежатьбежать чхве дергано поднимается, шатаясь, прислоняется к стене, цепляясь слабыми руками за полку, и сносит оттуда книги, которые с тихим шорохом разлетаются в пепел. — твою мать. енджэ замирает и даже перестает дышать, слыша кого-то так рядом. голос грубый, чуть хрипловатый, приятный, но думать об этом опасно. чхве смотрит сквозь стену, различая чужие очертания, он стоит около ванны в прихожей. сбежать не получится. не успел. — выходи, я слышал тебя. енджэ упрямо стоит, умирать вот так не хочется совершенно, но выхода и правда больше нет. он бежал до последнего, пока были силы, прятался, пока мог и хотел скрыться из этой страны, но не успел. они все же нашли его. на глазах наворачиваются слезы, и он расслабляется, сползая по стене, организм, державшийся на упрямстве, ослаб, и он сел на пол, мыча в ладонь, закрывая глаза, проклиная свое существование. — живой? — парень, чуть старше его, оперативно помогает встать, практически держа его на себе, — едва успел ведь, чего же ты так далеко залез? не получал знак от туана? — енджэ смотрит во все глаза на незнакомца и лишь сорвано дышит, замечая знакомый знак на коже шеи и облегченно всхлипывая: — свои. н-нашли, — он упирается лбом в чужое-родное плечо и дает волю, воет приглушенно и кусает губы, цепляясь так, что джебом морщится даже. ***** джебом фыркает, когда паренек не выдерживает переправы и теряет сознания, повисая мертвым грузом. нет, ему конечно не особо сложно, но все же, енджэ столько пробыл один и продержался на честном слове, так сложно еще немного продержаться? но чужие впалые щеки, покрасневшие и припухшие от слез веки, искусанные в кровь губы вызывают лишь чувство вины, что не нашел раньше, не смог помочь, а расплачивался этот мелкий. джебом мягко пружинит о кафельный пол, крепко держа младшего. к ним тут же подбегает взъерошенная хаи, хмуро оглядывает довольно мятого енджэ и вздыхает: — в лазарет, живо. ***** енджэ открывает глаза медленно, боясь того, что снова увидит этот испещренный трещинами серый потолок и услышит канонаду выстрелов вдалеке, но его ждет лишь тихое пищание приборов и вкусный запах еды. — хаи! очнулся он, очнулся, а ты боялась, — знакомый голос полон облегчения, обладатель смеется, — я же сказал, что он крепкий! месяц от меня бегал, это же надо... дальше енджэ не слушает, чуть приподнимается, вытаскивая из руки иглу и трет глаза. хаи ворчит, но обнимает крепко и шепчет, что енджэ едва слышит: — я так рада, что ты вернулся, — чхве улыбается уголками губ и обнимает едва, потому что руки слабые и не поднять совсем. енджэ съедает лишь треть, потому что дальше его просто тошнит, и джебом ворчит, что тот совсем не ел все то время, но в голосе слышно плохо скрытую вину и сожаление. — ты кто? — енджэ и правда не помнит, лишь какие-то отголоски, что когда-то давно и раньше, чем... джебом молчит напряженно, смотрит пристально, стараясь что-то высмотреть в чужих глазах, но видит искренность и непонимание. он не помнит. — я-я джебом, ты не помнишь меня? — енджэ мотает головой, забавно склоняя ее чуть вбок, и чуть щурится. — кем ты мне был? джебом мнется, сжимает свою ладонь, и еще раз смотрит на мелкого. кем он ему был? всем. другом, братом, любовником, советчиком, защитником, целой вселенной., но он не помнит. — хорошим другом, — он улыбается натянуто и сжимает кулаки до побелевших костяшек, раздирая себе ладони. енджэ внезапно светлеет и ярко улыбается, им уже думает, что он вспомнил, но. — я рад, что ты был мне другом, прости, что не помню, — едва успев договорить, он отключается прямо так: сидя на кровати с подушкой в руках. джебом едва успевает подхватить тело, испуганно прислушиваясь к дыханию. енджэ заснул. старший смеется тихо, и на глазах почему-то наворачиваются слезы. он усмехается горько и аккуратно укладывает младшего в кровать, разрешая лишь единственный невинный поцелуй в висок. енджэ как всегда пахнет чем-то неуловимо теплым, немного молочным, но теперь к нему примешиваются тяжелые медные ноты крови и удушающий запах пыли и пороха. чертова война. она изменила их всех.