Всем невзгодам вопреки или Любовь не знает границ.

      Ни белого света, ни тоннеля, ничего. Только все разом отпустило, все проблемы ушли, стать так хорошо и приятно. Появилась легкость, свобода, но что-то все равно мешает, не отпускает меня. Держит здесь. Очень далеко, где-то пробиваются голоса. Сначала неразборчивые, невнятные, глухие как из бочки. Я не могу разобрать их, но постепенно звук становится ярче. Говорят несколько человек, я могу же уловить отдельные фразы: — Что нам делать? Как это все объяснить? — Главное, что он жив! Что делать - вопрос второй. — Да нет, это первый единственный! — Хватит! Перестаньте оба! Вы не видите, что тут вообще происходит?!       С огромным трудом, медленно открываю глаза. Не понимаю, где я? Почему болит все тело? Кто рядом со мной? — Ой, смотрите! Он пришел в себя — громко выкрикивает Марияграция, заставляя всех присутствующих разом замолкнуть и посмотреть на меня. — Солнышко, милый, ты как? — ласково спрашивает моя мама, вытирая слезы радости. — Все хорошо, мам, где я? — слабым голосом спрашиваю я. — Ты в больнице. Мы все рядом, с тобой. - Она осторожно берет меня за руку. — Как я тут оказался? — Ты… С тобой произошел несчастный случай, на дороге, - с трудом произносит она.       Ну конечно. Авария! Я резко вспоминаю все, что изошло. О Боги, я ведь попал в аварию, на горной дороге. Когда мы с Джаном… С Джаном? Что с ним? Где он? — Что с Джанлукой? Где он?       Повисает пауза, все хранят молчание, и только отводят глаза. Это настораживает меня. Неужели? Меня просто прошибает холодный пот. — Что с ним? — слабым, но настойчивым голосом повторяю я. Обводя взглядом всех. — С ним? Ну, он тоже в больнице, - через силу наконец произносит мой брат. — Жив? — Да. — Жив — это главное, — я облегченно выдыхаю.       Последующие несколько недель все те, кто приходит меня навестить, упорно избегают разговоров о Джане. Молча отводят глаза или стараются перевести разговор на другую тему. Я не понимаю причин такого поведения. Мне же сказали, что он жив. Ну неужели соврали? Зачем? Чтоб не делать мне больно, не огорчать? Все же знают, что без него и я жить не буду. Если Джанлука умрет, я тоже умру. В один из дней, когда меня пришел навестить Иньяцио, я прямо с порога в лоб спросил у него: — Что с Джаном? Где он? Скажи мне наконец, не скрывай ничего! — Я не могу, - он опускает глаза вниз. - Обещал не говорить, не тревожить тебя. — Черт, Иньяцио. Скажи мне правду! Ты же видишь, в каком я состоянии, — стараюсь подняться, но вскрикиваю от сильной боли, пронзившей мое тело. — Успокойся, прошу, - он с мольбой смотрит на меня. — Тебе нельзя нервничать, вставать, — берет стул и садится рядом с моей постелью. — Что с ним? — резко спрашиваю я. — Ну?! — Он… в глубокой коме, - быстро произносит Иньяцио. — Что? Повтори? — я чувствую, как сердце начинает биться сильнее, и мне становится трудно дышать. Мозг просто отказывается верить в услышанное. — Он в коме. — Как? Почему? — Вы попали в аварию. У тебя сломано несколько ребер, рука, сотрясение мозга, и было очень серьёзное внутренние кровотечение. Мы боялись, что тебя не спасут, — он тяжело вздыхает и замолкает. — Как он? Где он? Если ты не скажешь, я пойду сам его искать, - нетерпеливо выкрикиваю я. — Ему не так повезло, так как тебе. Весь удар пришелся на его сторону. У него… - опускает голову. — Ну, что, говори до конца. — У него травма головы, переломы ног и шеи. Он вряд ли сможет снова ходить. Сердце останавливалось пару раз, пока его в больницу везли. Ушибы, ссадины, синяки по всему телу. — Нет, нет, нет, — шепчу я в страхе. — Не может быть. Я хочу его увидеть. Где он? — Здесь, в больнице. В реанимации. — Отведи меня к нему, — пробую встать ещё раз, но снова не выходит. — Не вставай, – Иньяцио резко поднимается, стараясь удержать меня в постели. — Мне надо, прошу, - со слезами в голосе произношу я, глядя на своего друга глазами, полными мольбы. - Прошу, мне нужно его увидеть. — Увидишь, совсем скоро, обещаю. Как только тебе самому станет лучше. Попробуй поспать, — он ласково касается моего лба. - Успокойся. — Не уходи, не оставляй меня одного. Я не хочу быть одному. — Я побуду с тобой, для чего же еще нужны друзья? — слабо улыбается мне. - Хочешь, расскажу одну веселую историю? — Угу, — я слабо киваю головой, и сам не замечаю, как засыпаю под его голос.       Проходит ещё недели три, не меньше, прежде чем мне разрешают встать. Все это время я мучаюсь чувством сильной вины. Это я виноват, что мой любимый в коме. Если бы я не придумал это поездку, то все было бы хорошо. Он был бы здоров. Нет, я повез его туда, в это проклятое место. Наконец, Иньяцио, сдавшись на мои просьбы, отводит меня к Джану. — Только ты быстрее, пока его родственники не пришли. Ты же знаешь, как они к тебе относится? — говорит он мне совсем тихо. — Знаю. Но мне все равно. Мне надо его увидеть       Едва вхожу, как моему взору предстает ужасная картина. На постели, опутанный кучей проводов, лежит мой Джанлука. Его голова забинтована, в горле стоит трубка, помогающая ему дышать. Прекрасное лицо - один большой синяк. Зловещею тишину нарушает лишь писк медицинских приборов. Видя его в таком состоянии, у меня невольно на глаза наворачиваются слезы. Боги! За что? За что так с ним? Я медленно подхожу к нему, и опускаюсь на стул рядом. Неимоверно осторожно чуть касаюсь его руки. Такая нежная, бархатная кожа. Если не смотреть на его повреждения, кажется, что он просто спит. — Джан, прости меня, — шепотом произношу я. Слезы стекают из моих глаз, застилая все вокруг, мешая видеть. Мое сердце и душа просто горят от боли, которую не выразить никакими словами. Не выдерживаю такого напряжения, и, громко вскрикнув, теряю сознание.       За долгие 18 месяцев мне удается прийти в себя физически, но моя душа по-прежнему болит. Я не нахожу себе места, и почти все время провожу рядом с постелью Джана. Родители Джанлуки поначалу выгоняли меня, не разрешали мне быть рядом с ним. Каждый раз говорили, что это я виноват во всем, что случилось с их сыном. Как будто я сам не знаю этого. Я каждый день приходил к нему, часами сидел, просто глядя на него в слабой надежде, а вдруг прямо сейчас он придет в себя.       Несмотря на то, что нашей группы фактически нет, да и не может, она существовать без Него, нас все равно преследуют фанаты. Одни с целью поддержать, а другие… им очень интересно посмотреть, как же Джан выглядит на данный момент и правда ли, что он никогда больше не придет в себя. Из-за этого нам приходится часто менять больницы, и сейчас мой любимый лежит в закрытом госпитале близ Рима. И если я не остаюсь у него ночью, а это случается редко, я живу в отеле совсем рядом. Хоть я и безумно скучаю по своему дому, своим друзьям и родственникам, я не могу оставить Джана одного. Я бы перевез бы его на Сицилию, там, я уверен, он бы пришел в себя, но мне не разрешают его родные.       В последние пару месяцев я почти не сплю по ночам. Что-то беспокоит меня. Непонятное чувство тревоги, как будто что-то должно случиться, что-то плохое. Я стараюсь гнать все это прочь из головы, но не всегда выходит. Поэтому я не оставляю его одного даже на пару часов. Все ночи напролет провожу у окна, рассматривая ночной город. Наутро, после очередной бессонной ночи, которая прошла слишком быстро, я даже не заметил, как наступил рассвет, встало солнце. День обещал быть тёплым и жарким. Все-таки середина июня. Я стоял, безразлично глядя в окно. Неожиданно дверь тихо скрипнула и отворилась, послышались легкие шаги. Я даже не обратил внимание, наверное, медсестра. Она обычно приходит утром, чтобы проверить состояние Джана. — Ты опять не спал все ночь? Как ты?       От звука этого голоса я вздрагиваю, но продолжаю смотреть в окно, словно не замечая своего собеседник, и тихо отвечаю: — Как, ты здесь? Меньше всего ожидал увидеть тебя. — Ты не рад? Мне уйти?       Резко оборачиваюсь, смотрю прямо в глаза Сперансе. Она почти не изменилась, разве что глаза. Они стали холодные, неживые, в них нет прежнего огня жизни. Я молча смотрю на нее, а она на меня. Раньше мы умели общаться одними глазами: понимали друг друга с полувзгляда. Нам не нужно было слов, чтобы услышать друг друга. Как же давно это было. Сейчас же я не могу услышать ее. Камень, лед, холод. Она стала другой в душе, да и я изменился. — Так мне уйти? — повторяет она. — Нет.       Я жестом показываю, чтобы она подошла. И мы, наконец, обнимаемся. Как же приятно чувствовать на себе чьи-то дружеские объятия. — Как он? — спустя пару минут спрашивает она. — Плохо, - с тяжелом вздором отвечаю я. - Врачи говорят, что шансов нет. Я так устал. — Может, тебе отдохнуть? Съездить куда-нибудь хоть на неделю? — Я не могу. Не могу оставить его одного. — Он не один. У него есть родственники… — Нет, — резко перебиваю я. — У него есть только я, а у меня есть только он. Все, мы одни. Знаешь, нас почти все бросили. Как только я перестал быть звездой, от меня отвернулась большая часть друзей и знакомых. Так что мы одни со своей бедой. - Я отворачиваюсь, сажусь на стул и опускаю голову. — У вас есть я, — она обнимает меня за плечи. — Есть еще Сандра и Иньяцио, Франческо, Мария, Марта, еще целая куча народу. Так что вы не одни. Вместе мы справимся. Вот увидишь. А сейчас иди лучше, поспи хоть пару часов. - В ее голосе слышится забота. — Я не могу. Не могу оставить его одного, — рукой указываю на Джана. — Вдруг он… — Я побуду с ним. Если что, я позову тебя первым, - она хлопает меня по плечу. - Иди. — Спасибо тебе, —  нежно целую ее в лоб. Заметив ее взгляд, быстро касаюсь губ. — Бароне! Ты опять за свое?! Иди давай, - произносит она беззлобно, но стараясь придать тону грозные ноты, и с силой выпроваживает меня и закрывает дверь.