Фаворит

Томас Кромвель взошел на эшафот на Тауэр-Хилл 28 июля 1540 года. Вместе с ним был казнен еще один «государственный преступник» - Уолтер Хангерфорд, по прозвищу Безумный, обвиненный также в мужеложестве. Он стал первым и последним дворянином, казненным по этому закону, который приказал долго жить вместе с Томасом Кромвелем. Некоторым такое совпадение показалось вовсе не случайным. В тот же день Генрих VIII обвенчался с леди Кэтрин Говард. Эдварду Сеймуру все же пришлось просить короля за свою сестру Элизабет, жену Грегори Кромвеля. Неожиданно для окружающих Генрих оказался сговорчив. Он вернул Грегори часть конфискованных владений его отца и титул барона, и оставил его и Элизабет при дворе. Более того – спустя полгода после казни опального министра он официально реабилитировал его. - Я оплакиваю смерть Кромвеля, - заявил он на одном из заседаний Совета. – Да, я оплакиваю его, потому что понял, что казнил своего самого преданного слугу по надуманному предлогу и из-за лживых наговоров врагов. Чарльз Брэндон, Эдвард Сеймур и Ричард Рич не смели поднять на него глаз. Без участия неутомимого и решительного Томаса Кромвеля религиозные и экономические реформы в королевстве практически сошли на нет и пребывали в таком состоянии долгие годы. Генриху удалось стравить придворные противоборствующие кланы и пронаблюдать результат. На сей раз герцог Норфолк, одна из центральных фигур католической партии, просчитался, идя проторенным путем. Группировка евангелистов, окрепшая благодаря влиянию Эдварда Сеймура, бдила зорко и действовала безжалостно. Один лорд из реформистов поделился с архиепископом Кранмером, другом покойного Кромвеля, кое-какой информацией, проливающий свет на прошлое молодой королевы. Его сестра одно время служила у вдовствующей герцогини Норфолк фрейлиной, и хорошо знала Китти, а также была в курсе подробностей ее амурных грешков. Со слов этой женщины, Кэтрин Говард уже с 13 лет неплохо знала мужчин, и с одним из них – Фрэнсисом Дэремом – долгое время имела вовсе не невинный роман. Вся соль была в том, что этого джентльмена Кэтрин недавно сделала своим личным секретарем, и это дало Кранмеру пищу для размышлений. Рассказ о распутной добрачной жизни молодой королевы Кранмер, честный блюститель нравственности, обстоятельно изложил в письме королю. Правдива ли эта информация или нет, рассудил он, но ее никак невозможно утаить от государя в силу скандальности ее содержания. Нельзя сказать, что Генрих был удивлен или шокирован ею – отнюдь, он предполагал нечто подобное, памятуя о подробностях их знакомства. Однако дело получило огласку, и не отреагировать, хотя бы формально, было нельзя. Кроме того, это обещало неприятности герцогу Норфолку, на которого Генрих давно точил зуб, и он охотно ухватился за такую возможность, приказав выяснить, правда ли то, что описал в своем письме архиепископ. Результат превзошел все его ожидания. Фрэнсис Дэрем, которого арестовали и по всей строгости допросили, не только подтвердил свою связь с Кэтрин Говард до ее брака с королем, но и показал на того, кого она приблизила к себе, состоя в этом браке. Услышав имя своего любимого пажа Томаса Калпеппера, Генрих пришел в ярость. Его жена и его личный слуга, которому он доверял – это уж слишком! Однако Генрих далек был от ревности – положа руку на сердце, наивная и недалекая девушка быстро ему наскучила, и буквально через пару месяцев брака он перестал навещать ее по ночам (что делал в надежде на то, что у него появится еще один сын). Успокоив свою совесть кратковременной связью с женщиной, король полностью посвятил себя фавориту, к которому его существо по-прежнему тяготело безудержно и горячо. Памятуя об участи Кромвеля, немногочисленная группа придворных, знающая о его тайне, держала язык за зубами. Китти было всего семнадцать, и ей хотелось радостей жизни, право на которые диктует юность. Дитя свободы, она так и не привыкла быть королевой, оставшись все той же беспечной девчонкой, любящей приключения. Супруг лишил ее внимания, и это лишение она переносила с трудом. И, заметив, какими глазами смотрит на нее паж короля, молодой красавец брюнет, она не утрудила себя долгими раздумьями о том, ответить ли на его страсть или нет. Их тайная связь продолжалась несколько месяцев. Недолго думал и Генрих, решая участь очередной племянницы Норфолка, ставшей его супругой и королевой. Его сердце не смутила жалость к ненужной ему больше женщине. Китти Говард разделила участь своей кузины, незабвенной Анны Болейн, сложив голову на эшафоте. Ее родня, включая вдовствующую герцогиню Норфолк, была арестована и отправлена в Тауэр, а любовники – Калпеппер и Дэрем – казнены. При дворе воцарилась, забрав влияние, протестантская партия во главе с Эдвардом Сеймуром. Участь Китти оплакивали немногие, но среди них были Анна Клевская и принцесса Елизавета. Анну до глубины души потрясла жестокость бывшего мужа, а ныне «брата», по отношению к юной девушке. Не смотря на то, что после развода Генрих необычайно благоволил к ней, поддерживал регулярную переписку, величая ее в письмах «любимой сестрой» и часто приглашал ко двору, Анна так и не прониклась к нему теплыми чувствами. После смерти Томаса Кромвеля в ее сердце не осталось места для прощения. Елизавета же безутешно горевала по мачехе, которую успела полюбить за веселый и добрый нрав. Анна Клевская, которая относилась к младшей принцессе как к дочери, увезла ее к себе в Хивер-касл, и лишь спустя несколько месяцев Бесс отошла от потрясения. Однажды она заявила, что никогда не выйдет замуж, и Анна, которой она это сказала, поняла, что девочка имела в виду участь матери и тетушки Китти, чьи браки имели для них фатальные последствия. Грегори Кромвель долго воздерживался от того, чтобы открыть Елизавете правду о ее матери. Сначала было не до того, потом он рассудил, что девочка еще слишком мала для этого, но со временем он принял решение все-таки посвятить ее в тайну смерти Анны Болейн, тем более такова была воля его отца. Правда, он не решился отдать письмо лично Елизавете, а поговорил с ее няней Кэт Эшли, попросив ту не разглашать роль отца в гибели Анны. Кэт исполнила его просьбу. Так Бесс узнала, что ее мать не была прелюбодейкой, согрешившей с пятью мужчинами, среди которых был ее родной брат, а погибла лишь потому, что того хотели ее враги, наговорившие на нее мужу, взбалмошному королю Генриху. Старшая принцесса, Мария, также покинула двор и неохотно общалась с отцом. Но дело было не в Кэтрин Говард, которую она невзлюбила из-за родства с ненавистной Анной Болейн. Втайне она горевала по человеку, который долгие годы был добр к ней, и опекал на свой риск во время опалы, пока была жива Анна, и после этого не забывал о ее существовании. Генрих также не жаловал дочь вниманием, погруженный в свою частную жизнь, дела государства и сложные отношения с политическими союзниками. Речь о браке Марии больше не поднималась. Чарльз Брэндон, как и всегда, стоически перенес вероломство Генриха – его жертвенная любовь сумела превозмочь обиду и боль. Но, все больше преисполняясь горечи при очередном испытании, она начала медленно отравлять его. Он чувствовал, что несчастен, поскольку знал, что Генрих не изменился и никогда не изменится. Вернее, в нем произошли куда более опасные перемены, чем можно было предполагать. Прошлый жизненный опыт наложил на него отпечаток, а перенесенная болезнь довершила метаморфозу обаятельного и жизнерадостного короля Гарри в злобного деспотичного монстра, который не внушал окружающим ничего, кроме страха. Кроме одного человека – Чарльза Брэндона. Только к фавориту король все еще питал странную нежность, никак не вяжущуюся с тираническим поведением. Но Брэндон чувствовал, что Генрих – его прежний Генрих – неуловимо ускользает от него, и, что самое страшное – он бессилен в своем стремлении сохранить его и удержать. Все, что он мог, и что ему оставалось – быть с возлюбленным как в веселии, будь то на ложе или охоте, так и в самые мрачные его часы меланхолии, гнева и пребывания на грани безумия. Наградой ему было то, что Генрих, когда его отпускал очередной приступ болезни, становился почти прежним, и ради этого фаворит готов был на все. Теперь его не волновало даже то, что скажут придворные – смерть Кромвеля пошла впрок всем без исключения, но самое главное – он устал. Устал скрываться, притворяться и лгать. Он хотел быть собой, и прежде всего – по отношению к Генриху, все еще веря в то, что нужен ему. И Брэндон не ошибался – он был ему нужен. Когда Генрих однажды сказал ему: «Чарльз, ты – самое дорогое, что у меня есть», он не смог сдержать слез. Но Генрих VIII не был бы собой, если бы однажды вновь не выкинул очередной с трудом объяснимый фокус – он снова собрался жениться. На сей раз на добропорядочной женщине – еще молодой, но уже искушенной нелегким жизненным опытом дважды вдове Екатерине Парр. Брэндон, в очередной раз пораженный предательством возлюбленного, молча выслушал объяснения: королева необходима двору в согласии с протоколом, есть обязанности, которые необходимо исполнять именно королеве, и женщине предприимчивой и энергичной, поскольку пассивная леди Мария с ними, как показал опыт, не справилась, да и репутация полноценного мужчины, при котором есть женщина, никому еще не мешала, тем более государю, чье реноме подверглось серьезным сомнениям. Не без злорадства Генрих признался, что перешел дорогу Томасу Сеймуру, который имел на вдову виды. Более того – при дворе активно ходили слухи, что Сеймур-младший метит ни больше, ни меньше, чем на подрастающую леди Елизавету, и это безумно злило короля, повсюду подозревающего заговор против своей особы с целью занять его трон. Брэндон молча выслушал его и совершил самый сильный и достойный в своей жизни поступок. - Простите, Ваше Величество, но отныне я отзываю у вас право на собственность – вы слишком дурно с ней обращались, - сказал он ему. - Что ты хочешь сказать этим, Чарльз? – не понял король, или сделал вид, что не понял. - Я остаюсь вашим подданным. Но это все. - Нет… - Генрих был потрясен до глубины души, и в глазах его плеснулся ужас и паника. – Этого не может быть… ты не можешь… - Да, - устало и просто ответил Брэндон. – Я больше так не могу. - Чарльз, что ты делаешь? – Генрих вцепился в его плечи, до боли вонзив в них пальцы. – Почему? - С меня хватит. - О чем ты? – Глаза Генриха налились слезами – в последнее время он плохо владел собой, ибо болезнь его зашла слишком далеко. - Вы знаете, Ваше Величество. Поэтому отпустите меня. Генрих скрипнул зубами и яростно выдохнул: - Нет! Ты слышишь? Нет. Никогда. - В таком случае, я уйду сам. - Не смей! - Это приказ короля? – голос Брэндона дрогнул. - Я люблю тебя. Брэндон судорожно вздохнул и напряг остатки душевных сил, чтобы наконец-то с честью постоять за себя и не лишиться самоуважения. - Не стоит употреблять слов, значение которых вам неизвестно. На следующий день он удалился в одно из своих поместий, подальше от Лондона, двора и того, кто сломал ему жизнь, с которой он теперь не знал, что делать дальше. Последующие годы жизни и правления Генриха VIII стали для его двора непрекращающимся кошмаром. Лишившись фаворита, он впал в безумие, и никто не мог знать, на кого и в какой момент обрушится его внешне необоснованный гнев. Томас Сеймур отпросился от греха подальше в Ирландию, якобы наводить там порядки. Его старший брат Эдвард наказал жене спрятать всю запрещенную литературу и не обсуждать прочитанное с королевой, убежденной реформисткой, поскольку король начал строго преследовать лютеранскую ересь, заручившись активной помощью епископа Гардинера. Несмотря на своенравие, леди Хартфорд была разумной женщиной, и вынесла из покоев все опасные книги. И весьма своевременно. Через несколько дней у королевы и ее фрейлин прошел обыск на предмет еретической пропаганды. Ситуация усугублялась тем, что как раз в это время была арестована видная прозелитка новой веры Анна Эскью, бесстрашно, вслух и при большом скоплении людей проповедующая идеи Лютера. Сама по себе леди Эскью не представляла угрозы, но в том-то и дело, что она была не сама по себе, а довольно тесно связана с королевой и несколькими ее приближенными, в том числе и Анной Стэнхоуп. У королевы и фрейлин ничего компрометирующего их не нашли, не показала на них, как на еретичек, и Анна Эскью, которую подвергли допросу с пристрастием. Но Генриха было уже не остановить. Он никому не признался в этом – но он возненавидел свою шестую жену за то, что та невольно стала причиной разрыва между ним и фаворитом, по которому он тосковал так, что мутился рассудок. Он порой страстно желал, чтобы эта женщина исчезла из его жизни – бесследно, отныне и навсегда. И, к ужасу группы евангелистов, сблизился с главой католической партии епископом Гардинером, сурово преследующим еретиков. Екатерина Парр проявила неосторожность, привечая при дворе Анну Эскью, и Гардинер плотоядно, как хищник, вцепился в нее с благословения короля. Необходимо было лишь найти доказательства, что она исповедует ересь. Комендант Тауэра пришел в ужас, услышав, что король дал санкцию на допрос с применением пытки в отношении женщины, и притом благородной леди. Но и король, и Гардинер просчитались – даже на дыбе Анна Эскью не назвала ничьих имен из тех, кто разделял ее веру и убеждения. В день ее казни леди Хартфорд пробралась сквозь толпу зевак к палачу, готовящему костер для сожжения приговоренных за ересь, и протянула ему небольшой мешочек, плотно набитый порохом. Это была ее последняя дань и благодарность подруге. Едва занялся огонь, Анна Эскью вдруг вспыхнула ярко, как факел в ночи, и сноп искр, закружившихся вокруг ее тела, ударил ввысь. Она умерла мгновенно. До Брэндона доходили слухи о том, что творится при дворе, и это еще сильнее вгоняло его в меланхолию. Однажды ему доставили послание от Фрэнсиса Брайана, который решился в отчаяньи написать ему, буквально умоляя прибыть ко двору и повлиять на Его Величество. Брайан не пожалел ярких красок, описывая все, что творится при дворе по причине душевной болезни короля, который, похоже, совсем потерял контроль над собой. Брэндон с мукой в сердце читал это письмо, капая на него слезами, но продолжал упорствовать в своей непреклонности. Он решил для себя, что ни шагу больше не сделает ради Генриха, но лишь ради своего государя, как его подданный. А государь за все это время ни словом призыва не обратился к нему. Как, впрочем, и возлюбленный Генрих, чья гордость, под стать нраву, была паче дьявольской. Послание Брайана осталось без ответа. Новое известие, пришедшее через месяц, ошеломило его. Генрих заключил договор с императором Карлом в поддержку его войны с Францией. Брэндону, как военачальнику, было предписано возглавить королевскую армию. В приемной перед аудиенц-залом толпились придворные, среди которых он узрел множество знакомых лиц, в том числе и графа Хартфорда в соболях и тяжелом золотом оплечье. - Ваша Светлость!.. - Рад видеть вас, милорд Саффолк!.. - Его Величество ждет вас, милорд. Рассеянно отвечая на приветствия, Брэндон приблизился к дверям аудиенц-зала и на мгновение остановился, набрав в грудь побольше воздуха, как перед прыжком в холодную воду. - Его Светлость герцог Саффолк! – резанул слух голос секретаря, объявившего королю о прибытии военачальника. Во время долгих, мучительно тянущихся месяцев разлуки Брэндон много раз вспоминал Генриха, и чаще всего его воображение почему-то рисовало образ златокудрого мальчика или стройного дерзкого юноши с пронзительно-голубыми глазами. Сейчас перед ним на троне монументально восседал усталый мужчина средних лет, с болезненным цветом лица и лихорадочным взглядом. Его голову венчала корона, а душу – груз прожитых лет и грехов. И этого Генриха Брэндон и узнавал, и не узнавал одновременно. - Ваша Светлость, - разжал губы король. И голос его изменился, отметил герцог. Такой же надтреснутый, как и его душа. - Ваше Величество, - почтительно поклонился он. Выпрямившись, он вновь обратил взор на своего короля. Своего незабвенного Генриха. Генрих молча смотрел на него. Мгновения текли сквозь их взгляды и утекали, словно воды реки времени… - Готовы к сражению, милорд Саффолк? - прервал наконец затянувшуюся паузу король. - Это великая честь для меня, - ответил Брэндон. – Какой мужчина не предпочел бы умереть на поле боя, а не в постели? Я ваш солдат, Ваше Величество, и последую сражаться за вас туда, куда вы прикажете. - Я не сомневался в вас, - губы Генриха дрогнули в слабой улыбке. – А теперь ступайте отдохните с дороги. Ваши покои готовы. Чарльз Брэндон знал, что Генрих придет к нему. И поэтому, услышав шаги во внутренней галерее, соединявшей его покои с королевскими, с готовностью поднялся с кресла и встретил гостя во всеоружии напускного спокойствия. - Ваше Величество… Генрих молча прошел через переднюю и остановился в паре шагов от фаворита. - Здравствуй, Чарльз, - тихо сказал он через несколько мгновений, наполненных напряжением. Брэндон выдержал его взгляд. Генрих сделал еще один шаг вперед, сократив расстояние между ними до опасной близости. - Как ты? – поинтересовался он еще тише, и Брэндон ощутил, как предательские мурашки колюче защекотали его тело. - Хорошо, Ваше Величество, - через силу выдавил он. - Неправда. Я это вижу. Брэндон усмехнулся и отвел глаза. Горячая рука Генриха коснулась его щеки, пальцы медленно и томительно прошлись по мгновенно пересохшим губам. Твердь дрогнула под ногами у Брэндона. И грудь его стиснуло болезненным спазмом, когда Генрих поцеловал его – проникновенно и нежно, как никогда прежде. - Я спрошу у тебя только одно, Чарльз, - прошептал Генрих, оторвавшись от губ фаворита. – Сможешь ли ты простить меня? Брэндон с трудом перевел дыхание. Чувства его смешались, мысли в голове путались. - Я не знаю… - наконец произнес он. - Не знаю, Генрих… Король тяжело, мучительно вздохнул. - Я сам не могу простить себе… Я много думал… Если бы можно было вернуться в прошлое и начать все с начала… - Если бы я все помнил – я ни за что не пошел бы на это вновь, - сказал Брэндон. - Возможно, все могло бы быть по-другому, - с горечью возразил Генрих. - Нет. Ведь ты бы остался прежним. И я тоже. Повисла скорбная пауза. - Почему это случилось именно с нами? – нарушил молчание Генрих. – Мы по-прежнему могли бы быть как братья, как были в детстве. И не было бы стольких испытаний, сомнений и страхов, ошибок и предательства. Не было бы столько боли. Но сейчас… Если чистилище действительно существует, то мой дух уже там – вот что я чувствую, Чарльз. - Ты сожалеешь? - Да. Но только о том, что был несправедлив к тебе. Убоявшись суда Божия, я предал тебя. Брэндон промолчал – сумятица чувств, теснившихся сейчас в его сердце, никак не складывалась в связные слова и фразы. Память множество раз возвращала его в тот момент, когда он осознал свое грешное влечение к другу. И впоследствии он признал, что между ними произошло неизбежное. Чтобы этого не произошло, один из них должен был умереть еще тогда, на заре молодости. Жалеть о том, что не умер? Или о том, что не умер Генрих? Да, случались в его жизни моменты, когда он жалел об этом… Король стоял перед ним – усталый, поверженный. Его глаза, затуманенные близкими слезами, светились глубокой печалью и покаянием. Внезапно острая жалость – и к нему, и к самому себе – больно кольнула Брэндона в сердце, и, повинуясь порыву, он обнял Генриха. - Что случилось – то и случилось, - прошептал он. – Да простит нас Бог… Военная кампания во Франции осенью 1544 года увенчалась победой англичан. После непродолжительной осады Булони армия под командованием герцога Саффолка вошла в город, мэр которого церемонно вручил ключи от него английскому королю. Однако Генрих недолго почивал на лаврах. Король Франции, к тому времени окончательно настроенный против него, послал на оккупированную англичанами Булонь армию во главе со своим сыном дофином, чтобы вернуть свои владения. Но и дофин не преуспел, поскольку его войско было немногочисленно и недостаточно хорошо оснащено. Впрочем, и у Генриха с этим возникли проблемы, поскольку предыдущая кампания обернулась ему огромными затратами. Скрепя сердце, оба монарха пошли на переговоры, во время которых обсудили судьбу захваченной территории. Генрих сделал вид, что идет на уступки, и согласился вернуть Булонь в обмен на выкуп со стороны Франции. Но он назвал такую сумму, что французы окончательно утратили оптимизм. Вернувшись с войны, герцог Саффолк еще некоторое время оставался при дворе, где успешно поддерживал видимость дружеских отношений с притихшими Говардами и вошедшими в силу Сеймурами. Ему удалось ввести в заблуждение и тех, и других. Когда Генри Говарда, сына герцога Норфолка, обвинили в заговоре против короля, Брэндон не замолвил за него ни единого слова, хотя прежде, как казалось со стороны, покровительствовал ему и восхищался его стихами. Генри Говард, не смотря на то, что факт его преступления не был доказан, получил смертный приговор, а его отец вновь оказался в Тауэре. Воодушевленный окончательным крахом клана противников, Эдвард Сеймур поспешил заручиться поддержкой Чарльза Брэндона в вопросах религиозной политики и связанных с ними реформ. Невзирая на то, что король утратил интерес к ним после того, как освободил свое государство от власти Ватикана и казнил главного идеолога Реформации, последователей Кромвеля при дворе осталось достаточно много. Они не афишировали свои взгляды, боясь наказания, но многие, в том числе королева и семья Сеймуров, ратовали за продолжение остановившихся со смертью Кромвеля реформ. Посему граф Хартфорд попробовал найти понимание у королевского фаворита, поинтересовавшись, не окажет ли тот поддержку на случай, если при дворе вновь разразится скандал по поводу «ереси». Но, рожденный для войн и любви, Брэндон меньше всего был приверженцем религиозной идеологии, как ортодоксальной, так и революционной. Ему достаточно было веры Генриха, которую некоторые ехидно называли «католицизмом без Папы». Хартфорду пришлось удовольствоваться обещанием Брэндона, по крайней мере, не выступать против него и его семьи. Август 1545 года выдался холодным, пасмурным и дождливым. За весь месяц герцог Саффолк ни разу не выбрался за пределы своего поместья в Гилфорде, где проводил лето, даже для того, чтобы навестить сына Генри, который жил с матерью. Генри Брэндон сам решил проведать отца, но эта встреча оказалась нерадостной – молодой человек застал родителя на смертном одре. Несколько дней тому назад герцог Саффолк почувствовал, что не здоров, и с той поры силы начали стремительно оставлять его. Слабость, головокружение и лихорадка окончательно приковали его к постели, и, чувствуя, что дело плохо, он попросил сына сообщить о своем состоянии королю. - Отец, вы еще встанете на ноги, - утешал Генри, зная, что этому не бывать – врач успел предупредить его, что надежды нет. И поэтому юноша едва сдерживал слезы. - Боюсь, что нет, - слабо возразил Брэндон-старший. – Прошу, Генри, пошли слугу с известием к Его Величеству. - Когда жар усиливается, Его Светлость впадает в бред и зовет короля, - поделился врач по секрету. – Поспешите, мастер Брэндон, иначе может быть слишком поздно. Здоровье Генриха VIII тоже оставляло желать лучшего, но, получив известие о том, что фаворит при смерти, он немедленно собрался и поспешил в Гилфорд. Он не помнил, как преодолел этот путь – настолько сильно было потрясение, овладевшее им. Помнил лишь, как молился, прося Бога оставить Чарльза в живых, как обещал за это стать самым благочестивым монархом христианского мира, самым любящим и преданным Божьим слугой… - Как он? Он жив? – Генрих влетел в покои больного, едва не сбив с ног врача, который вышел ему навстречу. - Жив, но очень слаб, Ваше Величество… - А вы здесь на что, шарлатан?! – взорвался Генрих. – Клянусь, если не вылечите его – поплатитесь! Лекарь испуганно сжался и выскользнул за дверь. Ярко блестевшие от снедающего его тело жара глаза больного просияли, когда король подошел к его постели и осторожно, боясь причинить беспокойство, присел на край. - Как ты, Чарльз? - Боюсь, что не так хорошо, как хотелось бы, - слабо улыбнулся Брэндон, пытаясь сесть. - Не говори так! – Генрих помог ему, подняв подушку повыше. Друг с благодарностью пожал его руку. – Скажи мне, что это неправда. Но вид фаворита говорил за него – бледное, осунувшееся лицо покрыто испариной, глаза ввалились, грудь тяжело вздымается. - Хотелось бы мне, чтобы это было неправдой… - Нет! Ты не умрешь! – голос Генриха дрогнул, но, сделав над собою усилие, он твердо отрезал: - Я запрещаю тебе! Ты слышишь? Он взял ослабевшую, безвольную руку фаворита в свою и крепко сжал. Память вернула Брэндона в те времена, когда он просиживал ночи у ложа опасно заболевшего Генриха, и, обезумев от горя, просил Бога не забирать у него возлюбленного. Теперь, как видно, пришел черед Генриха. У короля свой способ договориться со смертью – королевское слово, запрет. Но разве можно запретить смерти? - Генрих… Я должен сказать тебе… - Да, Чарльз? – Генрих, весь в волнении, подался ближе к нему. - Когда-то я сказал, что не знаю, смогу ли простить тебя… Я действительно так думал… Но я простил… Я простил, знай это… Из глаз Генриха потекли слезы, оставляя на щеках блестящие дорожки, но он даже не замечал этого. - Скажи мне, Чарльз, что я могу для тебя сделать? - Ты все сделал для меня, Генрих, - бледные, пересохшие губы Брэндона дрогнули тенью улыбки. – Больше, чем для кого-либо в этом мире… Ты любил меня. Чего еще я мог желать? Теперь я понимаю, что, не смотря ни на что, был счастлив… Лицо Генриха исказилось душевной мукой. - Не уходи, Чарльз, - он помотал головой, словно отгоняя страшные мысли о непреклонности смерти и хрупкости человеческого бытия. – Прошу тебя, не уходи… Брэндон бессильно прикрыл глаза. Перед взором памяти вновь поплыли картины прошлого: серьезный, торжественный принц Гарри, требующий принести клятву рыцарской верности; горячий, дерзкий взгляд юного короля, сидящего напротив него в купальне; глаза Генриха, в которых плещется ярость и страсть, во время того, как он испытывал фаворита армрестлингом, пообещав вернуть ко двору, если тот одолеет его; их первая ночь на охоте в палатке, когда Генрих столь откровенно и вызывающе открылся ему в своем желании; Генрих, нетерпеливо сбрасывающий с себя последнее одеяние, в то утро, когда между ними произошла настоящая близость – тот решивший все переломный момент, когда их страсть вышла из берегов и презрела законы Божии и человеческие… Он часто думал – кто из них уйдет раньше? Теперь он это знает. Хватаясь, как утопающий за соломинку, за последнее средство, король возложил руки на голову фаворита, как он делал это, благословляя больных бедняков, что приходили к нему в надежде на исцеление, и прерывающимся от скорби и волнения голосом произнес: - Милостью Божьей, я, Генрих, король Англии, Франции и Ирландии, глава церкви и защитник веры, повелеваю тебе исцелиться. И, наклонившись, поцеловал его в губы. Чарльз Брэндон, 1-ый герцог Саффолк, друг, военачальник и фаворит короля Англии, скончался на следующий день, 22 августа 1545 года. В своей последней воле он выразил желание, чтобы его погребли скромно, без лишней помпы и церемоний. Но Генрих VIII, отдавая последнюю дань возлюбленному, распорядился торжественно похоронить его тело в одной из своих резиденций - Виндзорском замке, в часовне Св. Георгия. Он пережил фаворита всего на два года.